Так что Скюдери отправился в Марсель и обосновался в крепости Нотр-Дам-де-Ла-Гард.

Госпожа де Рамбуйе говорила о нем:

— Такой человек ни за что не захотел бы командовать где-нибудь на равнине; я прямо вижу, как он стоит на донжоне своей крепости Нотр-Дам-де-Ла-Гард, упираясь головой в облака и с презрением взирая на все, что лежит у его ног.

Он не раз становился героем приключений, льстивших ему самолюбию; вот одно из них, о котором рассказы­вает Таллеман де Рео.

Один знатный вельможа из Нидерландов приехал к Скюдери, чтобы упросить его сочинить три строфы: одну про голубой цвет, другую — про зеленый, а последнюю — про желтый; этот знатный вельможа был влюблен в даму, отдававшую предпочтение одежде таких цветов, и при­мчался на почтовых исключительно для того, чтобы уго­ворить поэта оказать ему подобную милость.

— Итак, сударь, — спросил его Скюдери, — вы желаете иметь лишь три строфы?

— Да, господин де Скюдери.

— Но три строфы — это же очень мало! Давайте я сочиню хотя бы по две строфы о каждом цвете.

— Нет, сударь; мне нужны лишь три строфы.

Скюдери сочинил их, но при этом ворчал, что его поставили в жесткие рамки, тогда как сюжет был превос­ходный.

Само собой разумеется, Скюдери был членом Фран­цузской академии.

Мадемуазель де Скюдери впервые выступила на лите­ратурном поприще, сочинив часть «Речей знаменитых женщин» и полностью «Великого пашу». Все свои про­изведения она выпускала под именем брата, чтобы издан­ные книги лучше продавались, ибо именно он пользо­вался известностью. Так, например, были изданы «Кир» и «Клелия».

В кругу жеманниц она носила имя Сафо.

Все эти книги, как сочинения сестры, так и сочинения брата, превосходно продавались, но, к несчастью, брат как глава содружества забирал себе все деньги и покупал на них тюльпаны.

«Карту Нежных Чувств», которая по совету Шаплена была вложена в «Клелию», также придумала мадемуазель де Скюдери.

Сафо выбрала для приемов у себя субботу, и ее вечера имели такой громкий успех, что, когда кто-нибудь спра­шивал: «Вы ходите на субботы?», все понимали, что вопрос этот означал: «Вы ходите к мадемуазель де Скю­дери?»

Главным соперником Скюдери был Ла Кальпренед. Две эти знаменитости не выносили друг друга: Ла Каль­пренед был гасконец, а Скюдери — гасконец в еще боль­шей степени, хотя первый родился в замке Тульгу возле Сарла, а второй — в Гавре.

Ла Кальпренеда звали Готье де Кост де Ла Кальпренед; он юношей приехал в Париж, и его дебютом стала «Смерть Митридата», напечатанная в 1637 году.

Он говорил, что стихосложением стал заниматься вопреки воле всей своей семьи, а особенно вопреки воле своего отца, полагавшего, что для отпрыска рода Ла Кальпренед сделаться поэтом означает унизить себя.

— Как-то раз, когда отец застал меня за сочинением стихов, — рассказывал Ла Кальпренед, — он настолько вознегодовал, что схватил ночной горшок и запустил его мне в голову.

— Так вот почему вы больной на всю голову! — произ­нес друг, которому он поведал эту забавную историю.

— Да нет, — ответил поэт, — ибо я увернулся от бро­шенного горшка и он угодил в стену.

— Выходит, разбился ночной горшок?

— Да будет вам известно, дорогой мой, — отпарировал Ла Кальпренед, — что в замке моего отца все ночные горшки серебряные.

Ла Кальпренед сочинял романы и вначале опублико­вал «Кассандру», где почти все героини являются вдо­вами, поскольку сам он в это время был влюблен в какую-то вдову; затем он издал «Клеопатру», в которой вознамерился изобразить египетскую царицу честнейшей женщиной на свете; первый роман занял лишь десять томов, но второй уже двадцать.

Он часто бывал у г-жи Буаст и в ее доме встретился с легкомысленной вдовушкой, которую звали г-жа де Брак; она была без ума от его романов и обладала кое-каким состоянием. Госпожа де Брак вышла за него замуж на условии, что он завершит «Клеопатру», и эта оговорка была внесена в брачный контракт.

Ла Кальпренед был величайшим хвастуном на свете. Однажды, прогуливаясь по улицам вместе с Сарразеном, он увидел проходившего мимо кавалера и принялся кри­чать:

— Ну надо же, как мне не повезло! Как мне не повезло!

— Что случилось? — спросил его Сарразен. — Какая муха вас укусила?

— Я дал себе клятву убить этого негодяя, как только встречу его.

— Ну так вот же прекрасная возможность, — заметил Сарразен, — он перед вами.

— Да, но, к несчастью, я вчера исповедался и пообе­щал своему духовнику, что на какое-то время еще оставлю этого мерзавца в живых!

Сарразен сказал по этому поводу:

— Что поделаешь! Он столько отваги отдал своим героям, что совсем не оставил ее себе.

Через несколько дней после своей женитьбы Ла Каль­пренед наведался к Скаррону и в ходе беседы сказал ему:

— Я оставил внизу одного человека: прошу вас, Скаррон, прикажите, чтобы его впустили.

Но затем, когда Скаррон собрался отдать приказ, Ла Кальпренед остановил его:

— Нет, нет! Это бесполезно, ничего не надо делать.

Это не помешало ему добавить минуту спустя:

— И все же я думаю, что будет лучше впустить этого беднягу.

— Ах вот оно что! — воскликнул Скаррон. — Так вы хотите дать мне понять, что внизу вас ждет дворянин из вашей свиты? Ну что ж, я приму это к сведению.

После «Кассандры» и «Клеопатры» Ла Кальпренед издал роман «Фарамонд», подписав его следующим обра­зом: «Готье де Кост, шевалье, сеньор де Ла Кальпренед, Тульгу, Сен-Жан-де-Ливе и Ватимениль».

Что же касается Сарразена, которого мы только что заметили прогуливающимся с ним по улицам и который тоже являлся одним из известных остроумцев того вре­мени, то он был сын государственного казначея в городе Кане. Имея довольно скромное происхождение, он по приезде в Париж стал выдавать себя за человека из бла­городной семьи и свел знакомство с мадемуазель Поле, которая стала повсюду представлять его как знатного и вполне обеспеченного человека.

Правда, он имел карету, «но его лошади, — по словам Таллемана де Рео, — были самыми недокормленными во всей Франции».

Во время войны в Париже коадъютор прибегнул к посредству г-жи де Лонгвиль и устроил так, что принц де Конти взял Сарразена в секретари. Сарразен оставался у принца вплоть до своей смерти — смерти, впрочем, тра­гической, ибо, по слухам, он был отравлен неким ката­лонцем, заподозрившим его в любовной связи со своей женой. Правдоподобие этим слухам придает то, что жена каталонца умерла в тот же день, в тот же час и от той же болезни, что и Сарразен.

XIV

Догадайтесь, что за это время успел сделать король.

Он влюбился!

О, успокойтесь: король влюбился так, как он мог влю­биться.

Кристина Шведская говорила о нем, что в женщинах он любил только женскую породу.

Впрочем, унылый по характеру и вечно скучающий Людовик XIII не мог обойтись без любовницы или фаво­рита; но, в полную противоположность Проперцию, он больше ревновал Галла, чем Цинтию.

И в кого же он влюбился?

Простим его, если только он нуждается в прощении: он влюбился в очаровательную особу, мадемуазель де Лафайет, пятую дочь Жана де Лафайета, сеньора де Отфёя, и Маргариты де Бурбон-Бюссе.

Эта страсть вспыхнула в 1630 году, во время путеше­ствия королевы в Лион. Бассомпьер рассказывает, что, явившись тогда к его величеству за приказами по поводу готовившегося военного похода, он, к своему великому удивлению, обнаружил короля среди дам, галантного и влюбленного, вопреки своему обыкновению.

Мадемуазель де Лафайет, имевшая перед глазами при­меры непостоянства королевской милости, понимала, что ей не следует выстраивать свое будущее на такой ненадежной основе, и, дабы никоим образом не мешать политике г-на де Ришелье, занималась лишь тем, что развлекала его величество.

К несчастью, она встала на пути у отца Жозефа.

Прославленный капуцин заметил ненависть, которую король питал к своему министру, и, обладая гением, почти равным гению Ришелье, сказал себе, что если Ришелье падет, не поколебав его положения, то этот сла­бый король, неспособный ходить без поддержки, будет опираться на него, Жозефа.