— Ну и что ты о нем думаешь?

— На вид он еще хитрее, чем его лисица.

Господин Годо, отличавшийся чрезвычайно малым ростом, вздумал однажды озадачить ее, спросив:

— Как давно вашу большую куклу отняли от груди?

— Но вы же сами должны это знать, — ответил ребе­нок.

— Откуда мне знать это?

— Да потому, что ее отняли от груди одновременно с вами, вы ведь ростом ничуть не больше, чем она.

— Что это ты тут сочиняешь? — спросила ее бабушка, увидев однажды, как девочка марает бумагу.

— Трагедию, бабушка, — ответила она.

— Неужто трагедию?

— Да, бабушка; и нужно, чтобы вы попросили госпо­дина Корнеля взглянуть на нее, перед тем как мы будем ее ставить.

Гувернантка, чтобы уговорить девочку выпить бульон, который она ей принесла, сказала:

— Из любви ко мне, дитя мое, выпейте этот бульон.

Малышка попробовала бульон и, сочтя его вкусным, произнесла:

— Я выпью его из любви к себе, а не к вам.

Господин де Немур, архиепископ Реймский, сказал ей однажды, что хочет взять ее в жены.

— Не выпускайте из рук ваше архиепископство, мон­сеньор, — сказала она ему в ответ, — оно большего стоит, чем я.

Мы уже говорили, что г-жа де Рамбуйе почти посто­янно оставалась в постели; однажды девочка взяла

стул по своему росту и, сев возле кровати маркизы, сказала ей:

— Ну вот, бабушка, теперь, когда я стала рассудитель­ной, поговорим о государственных делах.

Ей было тогда пять лет.

Когда в 1652 году умер ее дед, она, видя, в каком силь­ном горе пребывает г-жа де Рамбуйе, сказала ей:

— Утешьтесь, бабушка; коль скоро дедушка умер, зна­чит, это было угодно Богу ... Разве вам неугодно то, что угодно Богу?

По собственному желанию и на свои сбережения она решила заказать заупокойные мессы по маркизу.

— Ах, — воскликнула ее гувернантка, — если б ваш дедушка, который так любил вас, узнал бы об этом!

— Он это знает, — сказала девочка.

— Как это знает?

— А как же; разве те, что предстоят перед Богом, не знают все?

«Как жаль, — говорит Таллеман де Рео, — что глаза у нее косые, ведь по натуре она весьма прямодушна. Что до остального, то она высока и прекрасно сложена».

Тем не менее он добавляет:

«Однако позднее душой и телом она стала куда хуже».

Что же касается остальных дочерей г-жи де Рамбуйе, которые все, за исключением Анжелики Клариссы д'Анженн, вышедшей замуж за графа де Гриньяна, были монахинями, то их жизнь прошла в монастырских скло­ках, и потому нам не стоит ими заниматься. Так что с позволения наших читателей мы перейдем теперь к двум крупным фигурам того времени, которые были тесно связаны с кружком жеманниц и уже упоминались в ходе этой главы.

Мы хотим поговорить о господине и мадемуазель де Скюдери.

Скюдери, а точнее, Жорж де Скюдери, имел сицилий­ское происхождение; его предки переселились в Про­ванс, следуя примеру сторонников государей Анжуйской династии. Его отец состоял на службе у Андре Батиста де Бранкаса, сеньора де Виллара, в 1594 году произведен­ного Генрихом IV в адмиралы, и всегда находился подле него.

Вот потому Гавру и выпала честь стать местом рожде­ния Жоржа де Скюдери и его сестры. Свою карьеру он начал с командования полком во время войны в Пье­монте, а затем ради забавы стал сочинять театральные пьесы: первой была «Лигдамон и Лидиас, или Двойники», второй — «Наказанный обманщик, или Северная исто­рия»; все эти сюжеты были заимствованы из «Астреи».

Он заказал свой портрет, который изображал его в камзоле из буйволовой кожи и вокруг которого были выгравированы слова:

Сей поэт и славный воин

Будет лавров удостоен.

Из этого портрета сделали карикатуру, а приведенное нами двустишие заменили следующим:

Вот писака-фанфарон —

Батогов достоин он.

Жорж Скюдери издал том сочинений Теофиля, кото­рый был его любимым автором, и в предисловии к этому изданию написал:

«Я не вижу никакого препятствия тому, чтобы во все­услышание заявить, что никто из умерших или ныне живу­щих авторов не обладает ничем, что может приблизить его к уровню этого могучего гения, а если среди этих последних найдется какой-либо сумасброд, который сочтет, будто сказанное оскорбляет его надуманную славу, то, дабы показать ему, что опасаюсь его ничуть не больше, чем уважаю, я хочу, чтобы он знал, что меня зовут ДЕ СКЮДЕРИ».

Как видно, Скюдери обладал мужеством иметь соб­ственное мнение.

Он был из числа тех — но следует прощать им, ибо фимиам лести вскружил им голову — он был из числа тех, повторяем, кто твердо верит в две вещи: что их суж­дения о литературе неоспоримы и что мир вращается вокруг них.

Сочиняя хвалебное письмо одному из своих друзей, он пишет в начале этого письма:

«Если только я разбираюсь в стихах, а я полагаю себя способным разбираться в них ...»

И заканчивает так:

«Таково мое мнение, я его придерживаюсь, я его отстаиваю и подписываюсь: ДЕ СКЮДЕРИ».

По завершении перечня всех своих произведений он пишет:

«И, если только мне не прикажут делать это верховные власти, в будущем я сочинять не стану ...»

В одном из писем к своей сестре он говорит:

«Вы моя единственная опора среди обломков всей нашей семьи».

Со своей стороны, мадемуазель де Скюдери никогда не упускала случай сказать, как если бы речь шла о паде­нии Византийской империи: «Со времени крушения нашей семьи ...»

Госпожа д'Эгийон намеревалась дать Скюдери долж­ность лейтенанта галеры, но он отказался, заявив, что в его семьи всегда были только капитаны.

И в самом деле, он упоминает это в следующем четве­ростишии:

Служил отец мой в чине капитана,

Всегда у милой Франции в чести,

Но мне с тем чином примиряться рано:

Минерва выше мне велит взойти!^[70]

Столь щедро наделенный по части благородства семьи и гениальности, Скюдери был не очень удачлив в отно­шении богатства.

Тем не менее однажды он уже было решил, что ему вот-вот вернут небольшой долг, на который вправе была рассчитывать семья: друг его покойного отца, задолжа­вший ему десять тысяч экю, написал Скюдери, что тот может приехать в Париж и получить эту сумму.

Скюдери вместе с сестрой выезжает из Гавра, и в Руане они встречают одного своего знакомого, прибывшего из Парижа.

— Какие новости? — спрашивает Скюдери.

— Да, право, никаких ... Хотя нет: вчера господин такой-то прогуливался среди сотен других людей на буль­варе возле Ла-Турнели и был убит ударом молнии!

Убитый был как раз тем самым должником.

Через посредство Филиппа де Коспеана, епископа Лизьё, о котором мы сказали пару слов по поводу нимф в Рамбуйе, маркиза добилась для Скюдери должности коменданта крепости Нотр-Дам-де-Ла-Гард в Марселе. Когда встал вопрос о выдаче бумаг, связанных с этим назначением, г-н де Бриенн написал г-же де Рамбуйе, что предоставление такой должности поэту, сочинявшему стихотворные пьесы для Бургундского отеля, может повлечь за собой опасные последствия. Госпожа да Рам­буйе ответила ему, что у кого-то из древних авторов она вычитала, что Сципион Африканский сочинял траге­дии.

— Да, однако он не давал ставить их в Бургундском отеле, — возразил г-н де Бриенн.

Тем не менее документы об этом назначении были отправлены г-же Рамбуйе.