— По правде сказать, будь Вуатюр из нашего круга, его невозможно было бы терпеть.

Госпожа де Рамбуйе уверяла, что его оплошности, его рассеянность и его бесцеремонность оттолкнули от него многих друзей; но что касается ее самой, то она в конеч­ном счете настолько к ним привыкла, что не испытывала от его присутствия никакого смущения; если у него было настроение побеседовать, она заводила с ним беседу; если же у него было настроение помечтать, она оставляла его в покое, а сама в это время делала все то, что ей нужно было делать.

Вуатюр был большим волокитой и любезничал со всеми женщинами подряд. Это настолько вошло у него в привычку, что зачастую он уже не осознавал, кому адре­сованы его любезности. Мадемуазель де Шале, компа­ньонка маркизы де Сабле, рассказывала, что однажды, в то время, когда она была воспитательницей мадемуазель де Кервено, Вуатюр пришел ее навестить и вздумал по­ухаживать за мадемуазель де Кервено, которой было в то время всего двенадцать лет! Однако мадемуазель де Шале этому воспрепятствовала; и тогда Вуатюр направил все свои любезности на младшую сестру мадемуазель де Кер­вено, которой шел только восьмой год! Мадемуазель де Шале позволила ему отвести душу, а затем, когда он под­нялся и взял свою шляпу, намереваясь уйти, промол­вила:

— Ах, господин Вуатюр, у нас там внизу есть еще одна мадемуазель де Кервено, грудного возраста; не желаете перед уходом ей тоже сказать что-нибудь лестное?

Миоссан, которого позднее называли маршалом д'Альбре и о котором, возможно, у нас еще будет случай поговорить по поводу его любовной связи с герцогиней де Роган, на протяжении долгого времени отличался тем, что говорил крайне непонятно; его речь представляла собой совершеннейшую чепуху, в которой нельзя было разобрать ни слова, хотя в ней порой и проскакивали искры остроумия. Однажды, когда во дворце Рамбуйе собралось большое общество, Миоссан четверть часа проговорил в своей обычной манере и все его слушали, но никто ничего не понимал.

Прямо посреди его речи Вуатюр в нетерпении встал и подошел к нему.

— Господин де Миоссан, — произнес он, — черт меня побери, если я понял хоть одно слово из того, что вы сказали! Вы еще долго будете говорить в том же духе? В таком случае честно предупредите меня.

Миоссан, вместо того чтобы рассердиться, рассмеялся и лишь произнес в ответ:

— Ах, дорогой господин Вуатюр, пощадите же хоть немного своих друзей!

— Право, — отпарировал Вуатюр, — я так долго щадил вас, что мне это начинает надоедать.

Как-то раз, встретив на улице Святого Фомы двух поводырей с медведями в намордниках, он вручает каж­дому поводырю по экю и дает им знак следовать за ним во дворец Рамбуйе. Привратник пропускает его: Вуатюр обладал правом свободно входить туда, причем не только сам, но и вместе с теми зверями и людьми, которых ему было угодно привести с собой. С этой странной компа­нией он потихоньку входит в спальню г-жи де Рамбуйе, которая в это время читала у камина, сидя за ширмами; она слышит какой-то шум, оборачивается и видит у себя над головой две медвежьи морды!

В эту минуту г-жа де Рамбуйе едва не умерла от страха, но впоследствии рассказывала всем об этом происше­ствии как о шалости своего друга Вуатюра.

Графу де Гишу тоже досталось от него. Как-то раз граф спросил его:

— А правда ли, господин Вуатюр, что вы женаты? Об этом ходят слухи.

Вуатюр ничего не ответил ему тогда, но несколько дней спустя, в два часа пополуночи, явился в особняк Грамонов.

Привратник спрашивает его, чего он хочет в подобный час.

— Прежде всего скажите, — говорит Вуатюр, — граф дома?

— Разумеется, дома.

— Тем лучше.

— Но он в постели!

— Это не имеет значения: мне нужно поговорить с ним по неотложному делу.

Привратник колеблется, но Вуатюр проявляет такую настойчивость, что его проводят в спальню графа.

Граф и в самом деле лежал в постели и крепко спал.

— Ну же, господин граф, — кричит Вуатюр, — про­сыпайтесь!

Граф протирает глаза, вглядывается и узнает нашего поэта.

— А, это вы, господин Вуатюр, — говорит он, зевая во весь рот, — какого черта вам от меня надо в такую рань?

— Господин граф, — отвечает Вуатюр, — несколько дней тому назад вы оказали мне честь, поинтересова­вшись у меня, женат ли я; так вот, я пришел сказать вам, что я женат.

— Ах, черт! — восклицает граф. — Вы полагаете, будто это занимает меня до такой степени, что я должен просыпаться в два часа пополуночи, чтобы узнать эту новость?

— Сударь, — серьезным тоном произносит Вуатюр, — после того, как вы столь любезно осведомились у меня о моих семейных делах, я был бы просто неблагодарным, если бы позволил себе долее быть женатым, не сообщив вам об этом.

Как-то раз, когда он прогуливался по Кур-ла-Рен с г-ном Арно и маркизом де Пизани, сыном г-жи де Рам­буйе, и развлекался тем, что старался угадать по внеш­нему виду человека его занятие, мимо проехала карета, в которой сидел какой-то мужчина в платье из черной тафты и в зеленых чулках.

— Кем может быть этот человек? — спрашивает мар­киз де Пизани.

— Готов побиться об заклад, что это советник подат­ного суда, — говорит Вуатюр.

— Мы с господином Арно принимаем пари, но с усло­вием, что вы сами спросите этого человек о его занятии. Не так ли, Арно?

— Ну конечно, — подтверждает Арно.

— По рукам! — восклицает Вуатюр. — Кучер, стой!

Он вылезает из кареты маркиза де Пизани и подходит к экипажу незнакомца.

— Сударь, — спрашивает он, — правда ведь, что вы советник податного суда?

— Почему вы задаете мне такой вопрос, сударь? — отвечает человек в зеленых чулках.

— Потому что я заключил на это пари, — поясняет Вуатюр.

— Сударь, — холодно произносит тот, к кому он обра­тился, — всегда заключайте пари на то, что вы дурак, и никогда не проиграете.

Вуатюр был весьма подвержен приступам колик. Когда такое случалось с ним в городе и у него хватало времени продержаться, он приказывал отвезти его к одному слав­ному человеку с улицы Сент-Оноре, которого он в такого рода обстоятельствах одаривал своими визитами; порою, правда, ему приходилось самому бежать туда со всех ног.

Этот человек, частенько испытывавший потребность посетить то же самое место, пару раз натыкался на Вуа- тюра, преспокойно расположившегося там, словно Людо­вик Святой под своим дубом, и неторопливо, со всеми удобствами делавшего свое дело.

Устав ждать, когда незнакомец соизволит уступить ему территорию, над которой, по мнению хозяина, у него была полная власть, он велел повесить на дверь нужника замок.

На следующий день Вуатюр прибегает в еще большем нетерпении, чем обычно, и встречает, как говорится, неласковый прием.

Он подходит к двери дома и звонит.

Слуга открывает.

Вуатюр, ни слова не говоря, садится на корточки в каком-то углу и делает свое дело.

— Эй, сударь, — кричит слуга, — вы с ума сошли?!

— Право, — отвечает Вуатюр, — это отучит твоего хозяина вешать замок на дверь своего отхожего места!

Понятно, что при таком поведении Вуатюр время от времени попадал в какие-нибудь скверные истории, но, когда ему случалось получить вызов, непременно дово­дил дело до конца.

В те времена не всякий завзятый храбрец мог похва­статься тем, что ему удалось сравняться в подвигах с Вуа- тюром, ибо тот дрался на дуэли не только днем и ночью, при свете солнца и луны, но и при факелах; первый раз это было в коллеже, с президентом дез Амо; во второй раз, из-за игры, — с одним из своих друзей по имен Ла Кост; в третий раз, в Брюсселе, при свете луны, — с каким-то испанцем; наконец, в четвертый раз, прямо в саду дворца Рамбуйе, при свете факелов, — с Шаварошем, домоправителем.

Мы уже говорили, что Вуатюр был заядлым игроком. Однажды он дал обет не прикасаться впредь ни к картам, ни к игральным костям; но уже через два дня его стал искушать дьявол; что делать? Оставалось отправиться к коадъютору, чтобы тот освободил его от обета. У коадъю­тора он встречает маркиза Жоффруа де Лега, капитана гвардейцев герцога Гастона Орлеанского. Маркиз спра­шивает Вуатюра, что его привело туда; Вуатюр объяс­няет.