— Мне мешают мои шпоры: снимите ваши и дайте мне возможность снять мои.

Окенкур остановился, взял шпагу в зубы и нагнулся, чтобы отстегуть ремни. И в эту минуту Лувиньи преда­тельски, сзади, пронзил его шпагой.

Окенкур чуть было не умер и полгода оставался в постели. В тот момент, когда ему стало особенно плохо, исповедник стал умолять его простить Лувиньи; однако Окенкур был чересчур зол на него, чтобы не предпри­нять меры предосторожности.

— Если я умру, — сказал он, — да, я прощаю его. Если же поправлюсь, то нет.

Этот постыдный поступок был настолько широко известен и его так часто ставили в упрек Лувиньи, что, когда тот попросил Шале послужить ему секундантом, Шале отказался.

«Злобный малый был так уязвлен этим отказом, — гово­рит Бассомпьер, — что тотчас отправился с доносом к кардиналу, рассказав ему все, что знал, и все, чего не знал».

А Лувиньи, которого всегда связывали с Шале брат­ские отношения, знал почти все; среди прочего, он рас­сказал, что Шале отправил письма маркизу де Ла Валетту, графу Суассонскому и маркизу де Легу.

Это был брабантский заговор, как нельзя лучше под­ходивший кардиналу, и потому именно на нем он оста­новил свой выбор.

Заговор с участием Испании, черт побери! Это было как раз то, что кардинал столь долго искал; ему препод­несли этот подарок, и он с удовольствием принял его. Умело руководя этим заговором, можно было заставить вступить в него короля Испании, а король Испании — это брат Анны Австрийской.

Наконец-то кардинал держал в своих руках настоящий заговор.

Он позвал беззаветно преданного ему Рошфора. Чита­тель, надеюсь, помнит его: мы сделали из него главную пружину нашего романа «Мушкетеры».

Рошфор получил приказ отправиться в Брюссель, пе­реодевшись капуцином. Мнимый монах имел при себе рекомендательное письмо от отца Жозефа, которое должно было обеспечить ему доступ в монастыри Флан­дрии; это письмо было подписано настоятелем капуцин­ского монастыря с улицы Сент-Оноре. Никто не должен был знать о его маскировке; ему предстояло путешество­вать пешком, без денег, как настоящему нищенству­ющему монаху, вспупить в монастырь капуцинов в Брюс­селе и подчиняться всей строгости устава этого ордена.

Находясь там, он должен был следить за всеми дей­ствиями маркиза де Лега.

Маркиз был другом настоятеля монастыря и его частым гостем. Роль, предназначенную Рошфору, было не так уж трудно исполнять: прикинувшись врагом кардинала, ему следовало лишь служить эхом и повторять все дурное, что говорили о министре-прелате.

Однако Рошфор пошел дальше: он выдумывал, при­украшивал, добавлял подробности, и его слушали, поскольку он прибыл из Парижа.

Рошфор был человек способный: он играл свою роль так, что все поддались на обман, и первым это сделал маркиз де Лег.

Через две недели маркиз де Лег проникся столь пол­ным доверием к мнимому монаху, что открылся ему.

Речь шла о том, чтобы вернуться во Францию и доста­вить по адресам чрезвычайно важные письма.

Рошфор начал с отказа: одеяние, которое он носил, запрещало ему всякое соприкосновение с мирскими делами.

Маркиз де Лег настаивал.

В итоге мнимый монах согласился оказать услугу дво­рянину, проявившему по отношению к нему столько доброты; но, чтобы вернуться во Францию, ему следо­вало покинуть монастырь, а как покинуть монастырь, не имея разрешения настоятеля, полновластного главы общины?

Только и всего?

Маркиз де Лег попросил самого эрцгерцога погово­рить с настоятелем; понятно, что подобное вмешатель­ство устранило все затруднения; мнимому монаху было разрешено отправиться на воды Форжа, и маркиз де Лег поручил ему доставить во Францию письма, но не вру­чать их самому в Париже, а написать адресату, пригласив его явиться за ними в назначенное место.

Рошфор уехал.

Едва очутившись по эту сторону границы Франции, он написал кардиналу, попросив прислать ему надежного человека. Долго ждать гонца не пришлось. Рошфор вру­чил ему пакет, который он получил от маркиза де Лега; Ришелье ознакомился с его содержимым, приказал снять копии со всех писем, которые там были, и вернул пакет Рошфору, получившему его в нескольких льё от Форжа.

Как только пакет снова оказался в его руках, Рошфор написал адресату, пригласив его прибыть за письмами; спустя пять или шесть дней адресат явился: это был адво­кат по имени Ла Пьер, живший на улице Пердю, возле площади Мобер.

Затем адвокат вернулся в Париж и отправился прямо в особняк Шале.

Шале прочитал письма и написал ответ на них.

Что содержал этот ответ?

Никто, кроме кардинала и короля, этого так никогда и не узнал.

Как только кардинал уведомил короля об этой интриге, его величество вознамерился арестовать Шале и предать суду королеву и герцога Анжуйского; однако кардинал упросил короля подождать, пока заговор не созреет.

А что требовалось, чтобы заговор созрел?

Требовалось письмо короля Испании в ответ на посла­ние, написаное Шале. Это письмо должно было возве­стить о том, что Филипп IV готов заключить договор с французской знатью.

Но еще до прихода этого письма Шале мог заподо­зрить неладное и бежать. Король решил отправиться в путешествие в Бретань; двор последовал за ним, а Шале последовал за двором. Будучи гардеробмейстром, он не мог покинуть короля. Людовик XIII, видевший его при своем подъеме с постели и отходе ко сну, был уверен, что Шале будет у него под рукой, когда он пожелает аресто­вать его.

Наконец письмо его католического величества при­было.

Получив это письмо, Шале в тот же день имел долгую беседу с королевой и герцогом Анжуйским; кроме того, до двух часов ночи он оставался у г-жи де Шеврёз.

На следующий день он был арестован.

Заговор созрел!

Шале открыл собой список фаворитов, которых Людо­вик отдавал одного за другим своему министру, а министр — палачу.

Людовик XIII очень любил Шале; но однажды, когда, исполняя свою должность гардеробмейстера, Шале пода­вал королю рубашку, он позволил себе развлечься, пере­дразнивая какую-то из дурных привычек его величества. К несчастью, Людовик XIII надевал рубашку, стоя перед зеркалом, и он увидел в этом зеркале, как Шале намехается над ним.

Кроме того, Шале не раз высмеивал короля по поводу холодности его темперамента и его физической слабости; эти насмешки, которые были всего лишь обидами, пре­вратились в преступления, когда Шале был обвинен кар­диналом. Что же это было за обвинение, или, по крайней мере, что же просочилось наружу?

Шале обвиняли в том, что он соумышленно с короле­вой и герцогом Анжуйским намеревался убить короля.

Каким образом?

Одни говорили, что он собирался сделать это с помо­щью отравленной рубашки; другие утверждали, что он должен был попросту ударить его кинжалом; были и такие, кто пошел еще дальше: они рассказывали, что однажды ночью Шале уже отдернул занавеску кровати, чтобы совершить это убийство, но отступил перед коро­левским величием, как ни умерено оно было сном, и нож выпал у него из рук.

Что касается этого последнего обвинения, то оно рушится само собой, когда принимается во внимание простая статья французского придворного церемониала:

«Гардеробмейстер не находится в спальне короля, когда король спит, а камердинер не покидает спальни короля во все время, когда король лежит в постели».

Значит, если такая попытка и вправду имела место и события развивались так, как об этом рассказывали, то камердинер должен был находиться в сговоре с Шале или же Шале покушался на убийство, когда камердинер спал.

Как мы уже говорили, кардинал держал заговор в своих руках и умело направлял его. Королева впала в полную немилость; герцог Анжуйский, дабы избежать предания суду за пособничество, был вынужден жениться на мадемуазель де Монпансье; наконец, Шале был приговорили к пыткам, как обычным, так и с при­страстием, к отсечению головы и к четвертованию тела!