За несколько дней до того, как этот приговор был вынесен, в Нант приехала мать Шале; это была одна из тех женщин, благородных по рождению и наделенных благородным сердцем, каких по временам можно увидеть в вуали и в трауре на ступенях истории прошлых веков. Поскольку никаких сомнений в отношении приговора не было, она сделала все возможное, чтобы получить доступ к королю; но, согласно приказам короля, он не прини­мал никого, кроме кардинала.

Когда приговор был оглашен, г-жа де Шале предпри­няла новую попытку пробиться к королю, но все было тщетно.

Однако она так просила и умоляла, что, наконец, ей дали обещание вручить королю письмо, которое она при­несла. Король получил ее письмо, прочитал его и велел передать ей, что он ответит в течение дня.

Это письмо, которое мне не удалось обнаружить ни в одном историческом сочинении, даже в удостоенном награды историческом труде г-на Базена, заслуживает того, чтобы его знали; и потому, даже рискуя не получить премию в десять тысяч франков за проявление внимания к такого рода подробностям, мы даем нашим читателям возможность ознакомиться с ним:

«Государь!

Я признаю, что тот, кто оскорбил Вас, заслуживает мук не только на этом свете, но и в иной жизни, ибо Вы есть образ Божий. Однако, когда Господь обещает про­щение тем, кто просит о нем с истинным раскаянием, он тем самым научает королей, как им следует посту­пать. Но если слезы способны изменить приговор Небес, то неужели у моих слез, государь, недостанет сил про­будить в Вас жалость? Право творить суд есть куда менее важное следствие власти короля, чем право про­являть милосердие: наказывать не столь похвально, как прощать. Сколько на этом свете живет людей, которые постыдно лежали бы под землей, не помилуй их Ваше Величество!

Государь, Вы король, отец и повелитель этого несчаст­ного узника: может ли он быть зловреден более, чем Вы добры, и виновен более, чем Вы милосердны? Разве не надеяться на Ваше великодушие не значит оскорблять Вас?Лучшим примером для людей добрых служит состра­дание; злые люди, видя казнь другого человека, стано­вятся лишь хитрее, а не лучше. Государь, стоя на коле­нях, я прошу Вас сохранить жизнь моему сыну и не допустить, чтобы тот, кого я вскормила для службы Вам, умер из-за службы другому; чтобы тот ребенок, которого я так любовно взрастила, стал причиной скорби тех недолгих дней, что мне остались, и, наконец, чтобы тот, кого я произвела на свет, свел меня в могилу. Увы, государь, почему не умер он при рождении или от раны, полученной им при Сен-Жане, или подвергаясь какой-нибудь иной опасности из числа тех, что подсте­регали его, когда он служил Вам в Монтобане, в Монпе­лье и других местах, или даже от руки того, кто при­чинил нам столько огорчений? Сжальтесь над ним, государь: из-за его прошлой неблагодарности Ваше мило­сердие станет еще более достойным уважения. Я отдала его Вам, когда ему было восемь лет; он внук маршала Монлюка, а через жену — внук президента Жаннена. Его близкие, которые служат Вам ежечасно, не смеют, опа­саясь разгневать Вас, броситься к Вашим ногам, чтобы смиренно и почтительно, со слезами на глазах, вместе со мною просить Вас сохранить этому несчастному жизнь, которую он должен будет закончить либо в вечном зато­чении, либо в заграничной армии, находясь на Вашей службе. Таким образом Ваше Величество сможет изба­вить его близких от позора и от потери, удовлетворить правосудие и одновременно проявить милосердие, заставляя все более и более восхвалять Ваше мягкосердечие и вечно молить Бога о здоровье и преуспеянии Вашей цар­ственной особы всех нас, а в особенности меня, Вашей покорнейшей служанки и подданной

ДЕ МОНЛЮК».

Желаете знать, как Людовик XIII, бессердечный и бес­чувственный король, ответил на этот несравненный образец материнского красноречия? Правда, его ответ, по всей вероятности, был продиктован кардиналом.

«Госпоже де Шале-матери,

Господь, никогда не совершающий ошибок, впал бы в великое заблуждение, если бы, установив своими зако­нами вечное пребывание в муках для виновных, миловал бы всех тех, кто просит прощения. Тогда добрые и добро­детельные не имели бы никакого преимущества перед злыми, у которых всегда достанет слез, чтобы изменить приговор Небес, Я признаю это, и такое признание заставило бы меня весьма охотно простить Вас, если бы Бог, даровавший мне особую милость, избрав меня здесь, на земле, своим истинным образом, присовокупил бы к этому еще один дар, который он приберегает лишь для себя самого, — способность распознавать сущность людей; ибо тогда, благодаря истинному знанию, которое мне дано было бы черпать из этого божественного дара, я обрушил бы на голову Вашего сына карающие молнии моего правосудия, либо отвел их назад, как только мне стало бы ясно, истинно или мнимо его раскаяние, вслед­ствие которого, однако, Вы и теперь, хоть я и не могу принять безошибочного решения, могли бы добиться от меня милосердного помилования, если бы это оскорбление касалось лишь меня одного; ибо знайте, что я вовсе не жестокий и суровый король и что объятия моего мило­сердия всегда открыты, дабы принять тех, кто с истин­ным сокрушением о совершенном им проступке смиренно приходит ко мне просить прощения.

Но, когда я бросаю взгляд на многие миллионы пола­гающихся на мою заботливость людей, для которых я являюсь надежным пастырем и которых Бог дал мне охранять, словно доброму отцу семейства, обязанному печься о них, как о собственных детях, и также руково­дить ими, дабы по окончании земной жизни дать ему в этом отчет, и тем самым достаточно показываю Вам, что право творить суд есть куда менее важное след­ствие власти, чем право проявлять милосердие и состра­дание к моим верным подданным и преданным слугам, которые уповают на мою доброту, мне хочется спасти их от угрожающей им гибели справедливым наказанием одного, ибо ничего нет вернее того, что порой строго наказать одного есть милость для многих. И если я соглашусь с Вами, что многие из живущих доныне людей постыдно лежали бы под землей, не получи они моего прощения, то и Вы согласитесь, что, поскольку их пре­грешения не идут ни в какое сравнение с гнусным пре­ступлением Вашего сына, эти люди заслуживали моего милосердия. И в самом деле, в истинности сказанного мною Вы можете убедиться на примере других, которые совершили подобное преступление и были уличены в нем, а теперь, справедливо наказанные, гниют в земле, между тем как если бы они уцелели после своих нечестивых и отвратительных деяний, то корона, венчающая мою голову, стала бы ныне прискорбной причиной невзгод для тех, кто привык видеть священные лилии цветущими даже среди смут и беспорядков; и эта могущественная монархия, так хорошо и так успешно управлявшаяся и сохранявшаяся королями, моими предшественниками, была бы растерзана и разорвана на части узурпаторами. Так что не считайте меня жестокосерднее искусного хирурга, вынужденного иногда отсечь какой-нибудь зара­женный и гниющий член, дабы обезопасить другие части тела, которые без этого сострадательного отсечения стали бы пищей червей; и будьте уверены, что если и есть несколько злых людей, становящихся при этом лишь хитрее, то есть также и много тех, кто исправляется под страхом наказания.

Встаньте же с колен и не просите более сохранить жизнь человеку, желавшему отнять ее у того, кто, по Вашим собственным словам, является его добрым отцом и повелителем, и у Франции, его матери и кормилицы. Это соображение, кузина, лишает меня веры в то, что Вы вскармливали и воспитывали его для службы мне, ибо пища, которую Вы давали ему, оказала на его нрав такое пагубное и варварское воздействие, что зародило у него желание совершить столь неслыханное отцеубийство! И потому я предпочитаю теперь видеть скорбь тех недол­гих дней, что Вам осталось жить, чем недостойно воз­наградить его измену и вероломство гибелью моей соб­ственной особы и всего моего народа, оказывающего мне полное и безусловное повиновение; я признаю справедли­выми Ваши сожаления о том, что он не умер в Сен-Жане, Монтобане или других местах, которые он старался сохранить не для своего законного государя, а для врагов моего достояния, не для спокойствия моего народа, а для того, чтобы возмутить его. Тем не менее, если это правда, что нет худа без добра, я должен возблагода­рить Небо за возможность обезопасить все мое государ­ство таким заметным примером, ибо он послужит зер­калом для тех, кто живет ныне, и для потомства, научая, как должно любить своего короля и преданно служить ему, и пусть он будет страхом для многих дру­гих, которым безнаказанность этого преступления при­дала бы еще больше дерзости совершить нечто подоб­ное.