Наконец, в середине сентября сир де Люксембург объ­явил жене и сестре, что он не может больше откладывать и ему придется выдать Жанну англичанам. При этих сло­вах обе женщины бросились к его ногам, умоляя спасти несчастную девушку, ибо им было известно, что выдать ее англичанам означало обречь ее на мученичество. Жан Люксембургский обещал дать своей пленнице последний шанс на спасение, а именно, заявить, что он и правда согласен выдать ее, но она останется под его охраной до тех пор, пока не будут выплачены десять тысяч ливров, а пока эти десять тысяч ливров не выплачены, он будет волен вести переговоры о ее выкупе с королем Фран­ции.

Это условие, казавшееся на первый взгляд не слишком выгодным для пленницы, все же давало ей довольно дли­тельную отсрочку. Герцог Бедфорд не имел такой суммы, и Жан Люксембургский прекрасно знал об этом; но, поскольку рано или поздно ее можно было бы найти или во Франции, или в Англии, он поручил жене и сестре объявить Жанне, что ему пришлось вести переговоры с англичанами и что ей следует быть готовой к тому, что с минуты на минуту она будет выдана им. Обе женщины снова попытались смягчить своего повелителя, но на этот раз он был неумолим.

Так что пришлось объявить Жанне эту ужасную новость. Узнав о ней, бедная девушка забыла о том, что она была героиней Орлеана и победительницей при Жаржо, и не помнила больше ни о чем, кроме своей сла­бости и своего одиночества. В день своего пленения вои­тельница исчезла и осталась лишь женщина. Жанна залилась слезами, как ребенок, и принялась целовать руки обеих женщин, которых она сделала своими под­ругами, так, словно ей предстояло покинуть их в это самое мгновение и попрощаться с ними навсегда.

Тем не менее из уст ее не вырвалась никакая недостой­ная ее мольба, она не произнесла ни единого упрека в адрес короля; она лишь молитвенно сложила ладони и воскликнула: «Боже мой! Боже мой! Я знала, что все так и будет, ведь мои голоса предупреждали меня».

Вечером, когда Жанна поднялась в свою комнату, на­ходившуюся на четвертом этаже одной из башен замка, и принялась молиться, ей явились ее святые. И тогда, как это бывало обычно, ее слезы высохли и она впала в то благочестивое исступление, с каким всегда ожидала повелений Господа.

— Жанна, — сказали ей тогда голоса, — мы явились, чтобы поддержать тебя, ибо тебе предстоит много стра­дать; но Господь даст тебе мужество. А потому, не имея надежды, сохрани веру.

Эти слова указывали Жанне на то, что ей уготовано какое-то беспросветное и ужасное несчастье, а потому, вопреки своей привычке покорно следовать божествен­ным указаниям, она так и не смогла безропотно сми­риться с этим, несмотря на все свои попытки. Всю ночь она не могла уснуть ни на мгновение, непрестанно плача и вставая каждые пятнадцать минут, чтобы помолиться перед большим распятием из слоновой кости, которое по ее просьбе перенесли из часовни в ее комнату.

Следующий день прошел, как и ночь, в слезах и молит­вах; однако казалось, что в голове у Жанны зреет какой-то замысел. Напуганные этим, обе женщины несколько раз расспрашивали ее, но она в ответ говорила лишь одно: «Для меня лучше умереть, чем попасть в руки англи­чан».

Вечером девушка удалилась к себе в обычное время; и тогда, как и накануне, она заметила яркий свет, озари­вший ее комнату; она подняла голову и увидела своих святых: они выглядели опечаленными и чуть ли не рас­серженными; при виде их гнева Жанна опустила глаза.

— Жанна, — произнесли тогда голоса, — Господь, который видит самые глубины сердец, прочитал в твоем сердце преступные помыслы и повелевает тебе отказаться от них. Мученичество ведет на Небеса, а самоубийство — к вечному проклятию.

— О мои святые, мои святые! — вскричала Жанна, заламывая руки. — Для меня лучше умереть, чем быть выданной англичанам.

— Все будет так, как повелит Господь, — сказали голоса, — и не тебе распоряжаться своей судьбой.

— Ах, Боже мой! — рыдая, воскликнула Жанна. — Почему ты не оставил меня в бедности и безвестности в моей деревне?

На следующее утро, когда жена сира де Люксембурга, видя, что Жанна не спускается вниз, поднялась к ней в комнату, она обнаружила ее распростертой на каменном полу, холодной и бледной; всю ночь пленница провела в том положении, в каком ее оставили ее видения.

Госпожа де Люксембург стала настойчиво уговаривать Жанну спуститься и, как обычно, разделить с ними тра­пезу, но Жанна ответила, что ей нельзя есть, ибо она желает исповедоваться. Госпожа де Люксембург знала о глубочайшей набожности Жанны, а кроме того, ей было известно, какую могучую поддержку находят в вере несчастные души; так что она сошла вниз одна и послала за капелланом.

Около четырех часов пополудни Жанна, в свой черед, спустилась вниз; казалось, что ее признательность обеим женщинам, которые из ее тюремщиц превратились в ее подруг, стала еще больше; однако она покинула их задолго до того часа, когда обычно поднималась к себе.

Жена и сестра сира де Люксембурга были обеспокоены при виде этого бледного и холодного отчаяния Жанны, пришедшего на смену ее вчерашнему исступлению, и потому они засиделись допоздна вдвоем, беседуя о своей пленнице и о страхах, которые она им внушала. Впро­чем, все способствовало тому, чтобы увеличить у них ту безотчетную тревогу, какую в преддверии великих собы­тий нередко испытывают люди.

Стояло уже начало октября; небо было угрюмым и облачным, каким оно бывает в такое время года в север­ных областях Франции. Ветер бил в стены старых башен замка Боревуар, проникая в каминные трубы и протяж­ными стонами распространяясь по пустым комнатам и темным коридорам. Обе женщины находились одни в зале, располагавшемся прямо под комнатой Жанны, и прислушивались к этим таинственным и неизъяснимым ночным звукам, как вдруг им показалось, что в ту минуту, когда прозвонили полночь, раздался мучительный крик. Женщины вздрогнули и обратились в слух, но вслед за этим криком воцарилась глубокая тишина. Они решили, что им просто почудилось. Но вскоре, однако, до них донеслись стоны, раздававшиеся, как казалось, из рва, окружавшего замок. И тогда, полные смутного ужаса, женщины бросились к двери комнаты своей пленницы, но они тщетно звали ее и стучали: никто не отвечал. Подозревая, что только что произошло какое-то чрезвы­чайное событие, они приказали часовым выйти из замка и с факелами в руках совершить вокруг него обход. Подойдя под окна Жанны, ночной дозор обнаружил тело девушки; вначале часовые подумали, что перед ними уже труп, но вскоре догадались, что она всего лишь потеряла сознание. Ее тотчас перенесли в комнату самой г-жи де Люксембург, где, благодаря безоглядным заботам обеих женщин, она пришла в себя; как она и говорила, для нее было лучше умереть, чем быть выданной англичанам, и, несмотря на веление ее голосов, она прыгнула из окна четвертого этажа, надеясь убежать или погибнуть. Несо­мненно, Бог поддержал ее в этом падении, ибо она неиз­бежно должна была бы разбиться об откос рва, но, как мы уже говорили, ее нашли там всего лишь потерявшей сознание.

Придя в себя, Жанна, по всей видимости, чрезвычайно раскаивалась в том, что она сделала, но впечатление, которое это событие произвело на сира де Люксембурга, не могло быть сглажено этим раскаянием. Он опасался, что, совершив какую-нибудь другую подобную попытку, но с менее удачным исходом, Жанна убьет себя, и он потеряет из-за этого десять тысяч ливров, предложенных за ее выкуп. И потому он заявил английскому регенту, что готов передать пленницу в его распоряжение, но тре­бует при этом, что суд над ней не начинался ранее, чем будут уплачены обещанные деньги. Герцог Бедфорд пошел на все условия, какие сиру де Люксембургу было угодно выставить ему, настолько регент опасался, что в соперничество с ним вступит король Франции. Но гер­цог Бедфорд беспокоился напрасно. Казалось, король Франции совершенно забыл о существовании той, кото­рой он был обязан своей короной.

4 августа 1430 года регент созвал в Руане провинциаль­ные штаты Нормандии и потребовал от них единовре­менную подать в размере восьмидесяти тысяч ливров, что и было утверждено голосованием. Из этих восьмиде­сяти тысяч ливров десять тысяч предназначались для выкупа Девы; эта сумма была выплачена сиру де Люк­сембургу к 20 октября.