Тотчас же по бургундскому лагерю пронесся громкий крик, которому предстояло прогреметь затем по всей Франции: «Жанна Дева взята в плен!»

Это событие произошло 23 мая 1430 года.

XI. СУД

Пленение Жанны стало, как нетрудно понять, великой радостью в лагере бургундцев и англичан; можно было подумать, что они выиграли какое-то сражение наподо­бие битв при Креси, Пуатье и Азенкуре или взяли в плен самого короля Франции. И в самом деле, эта бедная девушка, закованная теперь в цепи, была самым страш­ным противником из всех, какие встречались им на земле Франции: до ее появления они почти завоевали Фран­цузское королевство, тогда как после того, как она по­явилась, они, напротив, лишь вели счет своим пораже­ниям и потеряли две трети страны.

И потому все спешили прибежать в расположение отрядов сира де Люксембурга, чтобы увидеть пленницу, которую передал ему бастард Вандомский. Герцог Бур­гундский тоже прибыл туда, причем одним из первых, и, поскольку он заперся с ней наедине, никто не знал, о чем шел у них разговор; многие заметили, однако, что, когда герцог расставался с Жанной, именно он выглядел побежденным, в то время как она — победительницей.

И все же опасность, угрожавшая Жанне, была неот­вратима; к герцогу Бедфорду, к графу Уорику и к епи­скопу Винчестерскому были посланы гонцы, и не про­шло и трех дней, как пылавшие местью англичане направили герцогу Бургундскому через посредство брата Мартина, магистра теологии и генерального викария инквизитора Французского королевства, нижеследующее требование:

«Пользуясь правами нашей должности и властью, вве­ренной нам Святым Римским престолом, мы настоя­тельно требуем и предписываем, во имя католической веры и под страхом закона, направить и доставить к нам пленницу, именуемую Жанной, весьма подозреваемую в совершении ряда преступлений, отдающих ересью, дабы, согласно закону, при посредстве прокурора святой инквизиции мы провели судебное дело против нее».

Но ни герцог Бургундский, ни сир де Люксембург не были расположены подчиняться этому требованию: они знали, что выдать девушку англичанам означало предать ее смерти, а герцог Бургундский, получивший это письмо и около часа беседовавший с ней сразу после того, как ее взяли в плен, знал лучше, чем кто-либо, что это благо­родная героиня, а не, как утверждали ее враги, презрен­ная колдунья. И потому он договорился с Жаном Люк­сембургским не давать никакого ответа англичанам и, прежде чем решить судьбу пленницы, подождать изве­стий от французского короля.

Однако эти известия должны были прийти не позднее определенного срока, чтобы надлежащим образом воз­действовать на события. Между герцогом Бургундским и королем Англии существовало военное соглашение, в соответствии с которым английский король мог потребо­вать передать ему тех или иных пленников, выплачивая за каждого из них выкуп в десять тысяч ливров; необхо­димо было только, чтобы этими пленниками были ко­роль, принц королевской крови, коннетабль, маршал Франции или генерал. А поскольку Жанна не имела никакого определенного звания в армии, то герцог Бур­гундский мог бы выставить это в качестве оправдания в том случае, если бы за выкуп, равный тому, которого он ждал от английского короля, или больший, он передал бы пленницу королю Франции.

Но герцог Бургундский ждал напрасно: Карл VII, удер­жавший бедную девушку из Домреми в тот момент, когда она хотела уйти, пообещав ей продать половину своего королевства, чтобы выкупить ее, если она попадет в плен, не отправил своего гонца в Париж и не предложил за нее выкупа. Таким образом, едва только корона укре­пилась на его голове, он забыл ту, которая возложила на него эту корону. Правда, на это время пришелся самый разгар его нежных любовных отношений с Агнессой Сорель.

Прошло полтора месяца, в течение которых англичане, видя, что они не могут добиться никакого ответа от гер­цога Бургундского, несколько раз собирали совет, вслед за каждым из этих советов выдвигалось новое требова­ние, но все было бесполезно.

Тем временем пришел ответ от английского регента: он согласился считать Жанну генералом армии и пред­ложил выплатить за нее сумму, которая могла бы быть предложена за короля или за принца королевской крови, то есть десять тысяч ливров. Одновременно Пьеру Кошону, тому самому, кто был изгнан из своей епархии после того, как город Бове стал французским, было пред­ложено потребовать от своего имени и от имени короля Англии выдать Жанну, под тем предлогом, что, поскольку она была захвачена на территории, находящейся под его юрисдикцией, именно ему и следует устраивать суд над пленницей. Какое-то время Пьер Кошон сопротивлялся: согласившись взять на себя суд над Жанной, он должен был бы сделать выбор между местью англичан, если бы девушка была оправдана, и проклятием потомков, если бы она была провозглашена виновной. И тогда епископ нашел выход из этого затруднительного положения, отве­тив, что, прежде чем принять решение самому, ему сле­дует спросить совета у Парижского университета. Его стали торопить, чтобы он сделал это; Пьер Кошон затя­гивал дело, сколько мог, но, в конце концов, ему при­шлось написать нужное письмо. Университет состоял по большей части из докторов, продавшихся англичанам, а потому полученный ответ гласил, что, коль скоро Жанна была захвачена в епархии Пьера Кошона, ему следует потребовать ее выдачи и устроить над ней суд.

В это время пленница, препровожденная вначале в замок Больё, была переведена оттуда в замок Боревуар, расположенный в четырех льё от Камбре; там она застала жену и сестру Жана Люксембургского. Сначала обе бла­городные дамы были весьма предубеждены против Жанны, считая ее колдуньей или, по крайней мере, ере­тичкой; однако при первом же взгляде на свою пленницу, видя эту простоту, эту скромность, это целомудрие, печать которых нес весь ее облик, дамы поневоле стали испытывать к ней сочувствие, уступившее вскоре место подлинной и глубокой жалости. Через месяц Жанна стала их подругой.

Поэтому их главным и единственным желанием было спасение девушки. Несколько раз они добивались от сира де Люксембурга, терявшего терпение из-за молча­ния Франции и напуганного угрозами Англии, новых отсрочек. Так прошло пять месяцев.

В течение этих пяти месяцев, как нетрудно понять, англичане не прекращали своих домогательств. Епископ Бове, испытывая давление со стороны того самого уни­верситета, на мнение которого он ссылался, 13 июля выехал из Парижа, сопровождаемый апостолическим нотарием и представителем университета. 16 июля гер­цогу Бургундскому и Жану Люксембургскому было направлено от имени короля Англии второе требование; в этом требовании регент настоятельно просил выдать ему Жанну как одного из главных военачальников короля Франции и, соответственно, предлагал Жану Люксем­бургскому сумму, указанную в договоре, то есть десять тысяч ливров, что составляет примерно семьдесят тысяч франков на наши деньги; сверх того, пожизненная рента в триста ливров назначалась Лионелю, бастарду Вандом­скому, которому, как мы видели, Жанна отдала свой меч.

Предложения были настойчивы, и отказ становился опасен; каждый день сир де Люксембург рассказывал сестре и жене о развитии событий, и каждый день благо­родным женщинам удавалось добиться от него, чтобы он не принимал пока никакого решения. Все надежды по-прежнему возлагались на короля Франции, но король Франции оставался равнодушен и безмолвен, занятый, видимо, более важными делами, чем выкуп бедной кре­стьянки.

Между тем Жанна, ожидая решения своей участи, вела благочестивый образ жизни, поучительный и трогатель­ный для всех, кто находился рядом с девушкой: она про­водила время в молитвах и религиозных обрядах, а потом теми самыми руками, которые держали королевский меч и носили боевую хоругвь, шила и пряла, как во времена своей юности и безвестности. Ее видения возобновились, и, хотя голоса говорили ей теперь лишь о смирении и мученичестве, она каждый раз, слыша их, чувствовала себя если и не утешенной, то, по крайней мере, более сильной.