Это было либо следствием некоего соглашения, либо платой за службу.

Подобное дарение почти всегда было временным: бояре получали его как воеводы, начальники приказов, сборщики податей.

Феодальные сеньоры были укоренены в своих ленных владениях, строили там крепости, укрепляли города и жили за их стенами, обладая правом верховной и низшей расправы; при удобном случае объявляли войну королю и весьма часто одерживали над ним победу.

В России, напротив, у бояр нет постоянного места проживания: они следуют за князем и участвуют в его военных набегах или мирных походах.

Во Франции завоеватели, отобрав у коренных жителей землю, принуждали их обрабатывать эту землю, принад­лежавшую им, в интересах чужеземного господина. Стало быть, завоеватели и народ находились в постоянной вражде.

В России же бояре, имевшие дело с народом лишь косвенно, то есть через посредство князя, жили в полном взаимопонимании с народом.

Взаимоотношения правителя с городами

У нас города с остатками их римского устройства ста­новились местом проживания особого сословия, зани­мавшегося ремесленным производством, сословия осед­лого, превратившегося позднее в буржуазию.

В России же, напротив, города оставались большими деревнями. Еще и сегодня Москву называют большой деревней, и в самом деле, с ее садами, лугами, пру­дами, пустошами, лесами и пахотными землями в преде­лах города; с ее коровами, без пастуха возвращающимися с пастбищ и направляющимися в свой хлев; с ее курами, голубями и воронами, отыскивающими себе корм на улицах; с ее сарычами, ястребами и пустельгами, паря­щими над садами, Москва еще и сегодня представляет собой большую деревню.

У нас город — это промышленность, деревня — это земледелие. В России же и в городе, и в деревне произ­водят одно и то же. У нас промышленность почти всегда развивается на одном месте. В России же она почти всегда кочует с места на место.

И потому в России не было укрепленных городов, да и сами они начинали называться городами, лишь когда в них водворялись князья.

В русских городах вельможи получали от князя солдат, помогавших им исполнять их обязанности; феодальные же владетели, вместо того чтобы получать солдат, сами поставляли их монарху.

Словенские племена постепенно облагались точно такой же данью, что и коренные племена, чьи места оби­тания становились не столько собственностью варяжских князей, сколько их резиденциями; что же касается чис­ленности населения городов, то она увеличивалась лишь в том случае, если эти города становились местом пре­бывания дружинников князя и сборщиков податей.

Взаимоотношения правителя с крестьянами

На Западе король был оторван от народа, отделен от него вассалами; он не видел народа и не знал его. В Рос­сии же князь имел дело непосредственно с народом, то есть с землей, подобно тому как он имел дело непосред­ственно с городами, то есть с промышленностью.

На Западе, особенно во Франции, земля сделалась владением завоевателей.

В России, напротив, она осталась в общей собствен­ности народа. К тому же земель здесь было столько, что, когда варяжские князья завладели собственными уде­лами, народу осталось земель больше, чем ему было нужно, а когда народ взял их в соответствии со своими нуждами, то пустующих и невозделанных земель оста­лось еще столько, что их было бы достаточно для того, чтобы прокормить еще два таких народа, как тот, что населял державу.

И последнее замечание: славянский народ, властво­вать над которым пришли варяжские князья, был уже в ту эпоху весьма многочисленным; при этом он оставался единым и однородным. Галлия, Бретань, Италия служили своего рода тиглями, где народы смешивались и куда каждый из них привносил свою долю; такие сплавы дела­лись прочными и способными вбирать в себя другие составные части; и, в то время как при Хлодвиге и Карле Великом галлы становились франками, норманны, напротив, при словенах становились славянами.

Впрочем, происходило еще одно явление: варварские орды, добравшись во время своих нашествий до Фран­ции, Испании, Италии, вступали в настоящую землю обетованную, в рай; но совсем в ином положении оказы­вались варяжские князья и бояре, привыкшие к плодо­родным берегам Нейстрии; они видели перед собой бед­ную землю, способную удовлетворить лишь самые простые потребности, голод и жажду, да еще какой ценой! Ценой огромного труда! Так что князья и бояре предпо­читали воевать, а горожане — торговать, но не обрабаты­вать землю.

Крестьяне же обрабатывали землю лишь для того, чтобы удовлетворить собственные потребности; отсюда та умеренность в еде, какая еще и сегодня присуща рус­скому крестьянину, который жив ложкой каши, черным хлебом, кружкой кваса и несколькими каплями постного масла.

Пристрастие к чаю появилось у русских вследствие их торговых связей с Китаем; чая на две копейки и сахара на полкопейки хватает русской семье на целый день.

В условиях, когда бояре кочевали с места на место, городские жители занимались торговлей, а крестьяне возделывали землю единолично, не сообща и на малых наделах, зернового хлеба должно было не хватать, и его в самом деле не хватало.

И тогда стало понятно, что необходимо иметь рабов, чтобы заставить их выполнять работу, которую невоз­можно было делать самим.

По всей вероятности, рабство возникло при Олеге, преемнике Рюрика.

Уже во времена Рюрика двое его подданных, искатели приключений Аскольд и Дир, захватили Киев и повергли в ужас Константинополь, который отразил их нападение и из которого они привезли с собой первые представле­ния о христианской вере.

Олег решил присоединить Киев к владениям своего воспитанника Игоря; но Олег, хотя он и был выдающимся военачальником и храбрейшим воином, на оружие пола­гался лишь в тех случаях, когда у него не было возмож­ности поступить иначе; как и все варвары, он упраж­нялся в хитрости.

Под видом новгородского купца он появился у стен Киева и заманил Аскольда и Дира в ловушку, сказав им:

— Приходите, братья! Мы с вами из одного рода!

Затем, когда они доверились ему, он велит убить их.

— Вы, — говорит он, — ни князья и ни княжеские сыновья, и мы с вами не из одного рода. Я князь, а это сын Рюрика.

Он вступает в Киев и, охваченный восхищением, вос­клицает:

— О Киев, будь же матерью городов русских!

И он превращает Киев в свою столицу, причем скорее потому, что это приближало его к Греческой империи, а не по той причине, что этот город вызывал у него вос­хищение.

Ибо Греческая империя была целью его помыслов. Так что вовсе не начиная с Ивана III, взявшего в качестве герба двуглавого орла, русские цари обратили свои взоры на Константинополь; еще великие князья смотрели в ту сторону.

И потому, когда Олег объединил Новгород и Киев; когда он покорил все словенские, финские и литовские племена; когда, вместо того чтобы обратить их в раб­ство, как это вполне можно было сделать, он оставил им их владения, богатства и оружие, — он показывает им Константинополь, опьяняет их надеждой на грабеж, любовью к славе и той жаждой крови, какую никак не могут утолить варварские народы; он берет их с собой, увлекает вперед, на двух тысячах лодок преодолевает вместе с ними пороги Днепра, вступает в Греческую империю, посуху перетаскивает свои лодки через мыс и вновь ставит их на воду в гавани Византия, прибивает свой щит к главным воротам города, заключает со Львом VI, императором Восточной империи, позорный для того договор, и возвращается умирать в Киев, везя туда за собой телеги, груженные золотом и толпами рабов.

И с этого времени Российская империя действительно создана: она простирается от Вислы и Карпатских гор до Волги и от Белого и Балтийского морей до Каспийского моря.

IX

Стало быть, так же как и у римлян, рабство у русских возникает в ходе завоеваний. Проследим теперь, как оно развивается, и посмотрим, как, начавшись с иноземных пленников, оно распространяется на свободное коренное население страны.