Триста его товарищей были сброшены вниз с уступов Капитолия, насмерть забиты палками и побиты кам­нями.

Плутарх добавляет — однако не следует всегда верить Плутарху, — что, когда один из сторонников Тиберия живым попал в руки победителей, они заперли его в бочке со змеями и оставили умирать там от укусов этих гадов.

Любопытнее всего, что после убийства Тиберия сенат сослал Сципиона Назику в Азию и поручил молодому Гаю претворить аграрный закон в жизнь; в помощники ему назначали Фульвия Флакка и Папирия Карбона. Это было все равно, что сказать, что Тиберий был убит несправедливо; это было все равно, что объявить его жертвой, героем, полубогом.

Триумвиры продолжили исполнять закон, и следует обратиться к Аппиану, чтобы понять, какое смятение вызвали их действия у римских земельных собственни­ков. Позаимствуем несколько строк у историка граждан­ских войн:

«Землевладельцев стали привлекать к судебной ответ­ственности, и в скором времени началось множество весьма сложных тяжб. Повсюду, где по соседству с земельными наделами, подлежащими перераспределению, оказывались другие участки, проданные или разделенные между род­ственниками, нужно было, чтобы установить размеры какой-либо одной части землевладения, провести полное его обследование, а затем установить, в силу какого закона подобные продажи и разделы были осуществлены. Большая часть этих самозваных землевладельцев и арендаторов не имели на руках ни купчих, ни документов о праве собствен­ности, а если вдруг такие документы находились, то они противоречили друг другу. Когда же произвели новое меже­вание, то оказалось, что одни должны перейти с засажен­ных деревьями и занятых постройками земель на голое место, а другие поменять поля на пустоши, целинные земли — на болота. Завоеванные земли изначально были разделены небрежно; с другой стороны, указ, предписыва­вший вводить в оборот залежные земли, многим дал воз­можность распахать земли, граничившие с их владениями, и, таким образом, изменить вид тех и других.

К тому же, время придало всем этим землям новый облик, и произведенные богатыми горожанами незаконные захваты, даже если они были значительны, оказывалось трудно установить. Из всего этого воспоследовали всеоб­щая путаница и беспорядочный переход земельной собствен­ности от одного владельца к другому.

Измученные этими невзгодами и поспешностью, с какой триумвиры приводили в исполнение закон, италийцы решили взять себе в защитники Корнелия Сципиона, разрушителя Карфагена».^[368]

То был второй зять Гракхов, Сципион Эмилиан.

Однако на этот раз Корнелия не дала ему времени действовать.

«Однажды вечером, — продолжает рассказывать Аппиан, — Сципион удалился к себе, взяв свои письменные дощечки, чтобы поразмышлять ночью над речью, которую ему предстояло произнести на следующий день в народном собрании. Наутро он был найден мертвым, однако без вся­ких следов ранений. По мнению одних, это было убийство, подготовленное Корнелией, матерью Гракхов, которая опа­салась отмены аграрных законов, и ее дочерью Семпронией, женой Сципиона, некрасивой и бесплодной, которая не была любима мужем, да и сама его не любила; по мнению других, он покончил жизнь самоубийством, осознав, что не будет в состоянии исполнить данные им обещания».^[369]

С его смертью Форум перешел во власть Гая Гракха.

Народ встретил его радостными криками. Это был Тиберий, но более пылкий, более страстный, более красноречивый; его голос заполнял городскую площадь и гремел с такой силой, что оратору приходилось ста­вить у себя за спиной флейтиста, который умерял его рвение, если он чересчур расходился. Новость, что он выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны, обле­тела всю Италию, и вся Италия явилась в Рим, чтобы принять участие в этих выборах. Марсово поле было переполнено, настолько велика была собравшаяся толпа, и крики голосующих неслись с ветвей деревьев и кровель домов.

Во время первого срока его трибуната все шло хорошо, и было утверждено несколько законов: прежде всего, Порциев закон, согласно которому любой смертный при­говор должен был быть одобрен народом; закон, пред­писывавший ежемесячное распределение зерна по низ­ким ценам и ежегодное распределение земель; закон, отдававший на откуп, в пользу неимущих граждан, земли Аттала, которые он завещал римскому народу; закон, запрещавший набор на военную службу юношей в воз­расте менее семнадцати лет.

Затем начался второй срок его трибуната.

Именно в это время Гаю, подобно его брату, предсто­яло потерпеть неудачу, хотя он и не совершил тех оши­бок, какие сделал тот.

Он провел закон, предоставлявший всадникам юриди­ческие права в ущерб сенату; закон, лишавший знать и богачей права голосовать первыми; закон, предоставля­вший права гражданства всем италийцам; закон, пред­лагавший восстановление старых соперников Рима — Капуи, Тарента, Карфагена; закон, устанавливавший, что все безработные бедняки будут привлекаться для про­кладки дорог по всей Италии.

Таким образом, то, на что Цезарь решился лишь в пятьдесят лет, Гай Гракх попытался сделать в двадцать восемь; однако Гай Гракх явился чересчур рано: эгои­стичный Рим не понял космополитизма своего трибуна; он не понял этого молодого реформатора, окруженного греческими художниками, иноземными посланниками, сокрушающего горы, насквозь пронизывающего долины и одним мановением руки перебрасывающего мосты через пропасти.

Повсюду начинает звучать слово «диктатор»: оно несется от сената к Форуму, с Форума переходит на улицы, городские площади и перекрестки. Гай проника­ется отвращением ко всем этим неблагодарным людям, которые уже были в долгу перед ним из-за смерти его брата и теперь собирались расплатиться с ним той же самой кровавой монетой.

Он просит разрешить ему восстановить стены Карфа­гена и отправляется в Африку.

И тогда сенат, желая напасть на льва, прибегает к хитростям лисы.

Сенат становится либералом, республиканцем и соци­алистом в большей степени, чем Гай Гракх; он противо­поставляет ему нового трибуна, Ливия Друза, который предлагает народу уступки в десять раз крупнее тех, какие предлагал Гай.

Гай предложил восстановить три города, а Ливий пред­лагает основать сразу двенадцать колоний, причем сво­бодных от обложения налогом, который должны были платить колонии Гая Гракха; вдобавок, Ливий Друз издает закон, запрещающий бить розгами солдат-латинян.

Более того, Фанний, друг Гая, выступает против него и обвиняет его в убийстве Сципиона Эмилиана.

Гай возвращается: ему не удалось сделать ничего стоя­щего в Карфагене; там случились знамения, указывавшие на то, что начинания Гая не были угодны богам: однажды ночью пришли волки и вытащили колья, которыми наме­тили ограду нового Карфагена. Устрашенные этим пред­знаменованием, рабочие, которых Гай привез с собой, отказались продолжать восстановительные работы.

Вернувшись в Рим, Гай Гракх обнаружил на пьедестале популярности уже другого кумира: его сменил Ливий Друз.

Гай Гракх был по сути своей либералом, а Ливий Друз — демагогом, и вполне естественно, что он взял верх над Гаем Гракхом.

Гай в третий раз выставляет свою кандидатуру на выбо­рах в трибуны и терпит поражение.

Ему становится понятно, что он погиб и что ему, как некогда его брату, остается лишь умереть, тем более, что на его место назначен самый жестокий его враг — Опи- мий.

Оставаясь в собственном доме на Палатинском холме, то есть в квартале богачей, бывший трибун уже не был бы в безопасности, так что он переезжает в нижние квар­талы и поселяется среди простонародья.

Он рассчитывал на италийцев, призванных им в Рим, но сенатский декрет изгоняет их из города.

И тогда начинается восстановление старых порядков: Опимий отменяет законы Гракха, а это заставляет Гракха выступить в их защиту.

Корнелия приходит на помощь своему сыну и направ­ляет в Рим две или три сотни италийцев, переодетых жнецами; на улицах завязывается борьба, консульский ликтор толкает друзей Гракха, и его убивают, нанеся ему удар шилом. Окровавленное тело ликтора выставляют на всеобщее обозрение, и сенат приказывает консулу при­нять меры к спасению республики. Спасение респу­блики — это смерть Гая Гракха.