Возможно, кому-нибудь покажется, что мы слишком часто обращаемся к этой теме и говорим о ней слишком многословно, но выдвинутые нами взгляды настолько противоречат принятым представлениям, что нам хоте­лось бы, по крайней мере, быть ясно понятыми, доказы­вая нашу убежденность, раз уж мы не в состоянии пере­дать ее читателям.

Возникновение республик во Фландрии^[322] и в Швейца­рии связано с нашей историей лишь в качестве эпизодов, и, поскольку эти события известны всем, мы ограни­чимся только указанием их дат.

Стоило Филиппу Красивому завоевать Фландрию, как там повсюду вспыхнули волнения; в нескольких ее горо­дах произошли кровавые бойни французов, наподобие той, что случилась в Палермо; самая известная из них имела место в Брюгге.

Филипп направил против фламандцев армию в сорок тысяч человек под командованием своего брата Роберта, графа Артуа, и Рауля де Неля, коннетабля Франции. Фламандцы двинулись навстречу этой армии и останови­лись у деревни Грунинге возле Куртре. Ими командовал ткач Питер Конинк^[323], который вступил в бой, облачи­вшись в рыцарские доспехи. На этот раз крестьяне и горожане разгромили знать и доказали, что отвага не является достоинством одних лишь рыцарей. Двенадцать тысяч французских дворян, среди которых были коман­дующий армией Роберт Артуа, коннетабль Франции Рауль де Нель, губернатор Фландрии Жак де Шатильон,  король Майорки Иоанн, Годфруа Брабантский со своим сыном, графы д'Э, де Ла Марш, де Даммартен и де Тан- карвиль, полегли на поле боя^[324], и четыре тысячи пар золоченых шпор были сняты с четырех тысяч рыцарей фландрскими простолюдинами.^[325] Этот разгром произо­шел в середине июля 1302 года; пятьдесят девять лет спу­стя союз шестидесяти городов образовал ганзейскую республику.

Ночью 17 октября 1307 года тридцать человек собра­лись на небольшой лужайке Грютли, находящейся на плато, которое нависает над южной частью Люцернского озера; из них десять были из кантона Ури, десять — из кантона Швиц и десять — из кантона Унтервальден. Перед лицом Неба они поклялись освободить Швейца­рию и предать смерти ее тиранов: 1 января 1308 года Гесслер был мертв, а Швейцария стала свободна.

Филипп Призванный умер в конце 1314 года от неизвестной врачам болезни^[326], что добавило достоверно­сти молве, будто его смерть была наказанием Божьим. Климент V ушел из жизни еще раньше.^[327]

Филипп Красивый был первым королем, принявшим титул короля Франции и Наварры. Это второе королев­ство было принесено ему в качестве приданого его женой Жанной. После него последовательно правили три его сына: Людовик X Сварливый, Филипп V Длинный и Карл IV Красивый.

«Последовательное правление трех братьев, — пишет г-н де Шатобриан, — случалось в нашей истории еще дважды и каждый раз в недобрые времена: Франциск II, Карл IX, Генрих III; Людовик XVI, Людовик XVIII, Карл Х».^[328]

После Филиппа Красивого первым на трон взошел Людовик X Сварливый.

Его царствование, длившееся всего лишь шестнадцать месяцев, сделали известным три события:

тройной судебный процесс по обвинению в нарушении супружеской верности, возбужденный Людовиком и двумя его братьями против королевы и двух ее сестер;

смерть Ангеррана де Мариньи;

указ об освобождении крепостных.

Приведем относящиеся к каждому из этих событий факты, которые донесла до нас история.

В царствование Филиппа Красивого и в отсутствие Людовика, находившегося в Наварре, три сестры, Бланка, Маргарита и Жанна, почти каждый вечер собирались вместе в Нельском дворце, жилище Жанны, супруги Фи­липпа Красивого.^[329] Там, в башне, подножие которой омы­вала Сена, все было приготовлено для разгульного пир­шества, в котором вскоре предстояло принять участие трем мужчинам, причем окажутся они сеньорами или деревенщинами, для этих женщин не имело значения: другие женщины, молодые и красивые, выбирали для них этих мужчин повсюду и приводили их, завязав им глаза, в натопленные и надушенные покои, где избран­ников ожидал безудержный разгул. Ночь проходила в исступленном восторге; когда же начинался рассвет, все три венценосные куртизанки уходили в соседнюю ком­нату, а стражники хватали этих мужчин, разгоряченных любовью и вином, и бросали их в Сену.

Чтобы такая расправа наверняка имела смертельный исход, мужчин перед этим засовывали в мешок. Тем не менее один юный школяр, Жан Буридан, спасся и про­славился обнародованием тезиса: «Reginam interficere nolite timere, bonum esse». То была вся месть, какую он мог позволить себе по отношению к венценосной убийце. В пятнадцатом веке это происшествие, по-видимому, считалось общеизвестным и бесспорным, так как Вийон писал в своей «Балладе о былых временах»:

... Die королева, Чьим веленьем Буридан В мешке был сброшен в Сену?

Возвращение Людовика положило конец этому разгулу в Нельской башне; однако на смену мимолетным любов­никам пришли любовники постоянные. История сохра­нила нам имена тех, кто пользовался благосклонностью Маргариты, жены Людовика X, и Бланки, жены Карла IV. Этими любовниками сестер были братья: их звали Филипп и Готье д’Оне. Они были приговорены к смерти: с них заживо содрали кожу, проволокли их привязан­ными к хвосту лошади по свежескошенному лугу в Мобюиссоне, затем им отрубили конечности и голову, а потом за обрубки плеч прилюдно повесили на виселице.^[330]

Что же касается женщин, то двух из них, Маргариту и Бланку, заточили в Шато-Гайар, а третью, Жанну, — в Дурдан.

Первым двум в наказание за супружескую измену обрили головы; Маргарита была задушена — по словам одних, полотенцем, а по словам других, саваном, в кото­ром ее положили в гроб — и похоронена в Верноне, в церкви братьев-миноритов.

Бланка, как рассказывает продолжатель Гильома из Нанжи, «забеременела от какого-то слуги, которому было поручено ее охранять». Покаранная лишь разводом, она постриглась в монахини в Мобюиссоне.

Суд над Мариньи, как и суд над тамплиерами, к кото­рому этот министр был причастен, остался загадкой, погребенной между могилами судьи и жертвы. Вот как автор того времени рассказывает о суде над Мариньи и его смерти.

«Ангерран де Мариньи, дворянин с прекраснейшими мане­рами, благоразумный, рассудительный и находчивый, поднявшийся высоко над людьми и обладавший огромным влия­нием и властью, был главным и особым советником покойного французского короля Филиппа. Сделавшись, так сказать, более чем майордомом, он стоял во главе прави­тельства всего Французского королевства; именно он ула­живал все трудные дела, и все вместе и каждый в отдель­ности повиновались ему, по малейшему его знаку, как самому могущественному человеку. Брошенный в париж­ский Тампль, он был перед всеми, в присутствии короля Людовика, позорно обвинен в чудовищных преступлениях графом Валуа, дядей короля Людовика, и многими другими, которых поддержала в этом масса простонародья, пита­вшего против него злобу, в основном из-за неоднократной порчи монеты и многочисленных поборов, тяжким бременем ложившихся на народ в царствование покойного короля Фи­липпа, что приписывали дурным советам министра.

Хотя упомянутый дворянин весьма часто и чрезвычайно настоятельно требовал, чтобы ему позволили выступить в свое оправдание, он не сумел добиться такой возможности, ибо своей властью ему препятствовал в этом названный граф Валуа. Жену и сестер Ангеррана также заключили в тюрьму, а сам он, приговоренный в присутствии дворян, был повешен в Париже на виселице для воров.^[331]Тем не менее он е признался в злодеяниях, вменявшихся ему в вину, и заявил лишь, что не он один был виновником поборов и порчи монеты и что ему не дали возможности выступить в свое оправдание, несмотря на его настойчивые просьбы, а также данные ему в начале суда обещания; вот почему его казнь, причины которой многим были непонятны, вызвала столь большое удивление и изумление».^[332]