«Странно было то, — добавляет автор хроники, откуда мы заимствуем эти подробности, — что все они полно­стью отреклись от сделанных ими в ходе следствия при­знаний, выставляя единственной причиной этих признаний жестокость пыток и страх перед ними».

Лишь спустя четыре года, а именно 15 марта 1314 года^[314], на Еврейском острове, почти на том самом месте, где теперь стоит статуя Генриха IV, были сожжены Жак де Моле, великий магистр ордена тамплиеров, и Ги, дофин Овернский, приор Нормандии. Казнь совершилась после исходили постоянно, а законная преемственность великих магистров после Жака де Моле никогда не прерывалась. Причем в ряду этих пре­емников, если верить нынешним тамплиерам, встречаются имена людей, которые в свою эпоху были окружены почитанием.

Вечерней молитвы и повечерия, то есть около пяти часов вечера.

Вот несколько подробностей их смерти, которые при­водит историк того времени.

«Великий магистр ордена тамплиеров и трое других хра­мовников, а именно визитатор ордена во Франции и маги­стры Аквитании и Нормандии, право вынесения оконча­тельного приговора которым оставил за собой папа, все четверо открыто и гласно признались в преступлениях, в которых их обвиняли, в присутствии архиепископа Санского и нескольких других прелатов, а также сведущих в каноническом и божественном праве ученых мужей, специ­ально собранных по этому поводу, согласно приказу папы, епископом Альбано и двумя другими кардиналами-легатами, и ознакомленных с мнением адвоката обвиняемых. Поскольку обвиняемые настаивали на своих признаниях и, по-видимому, должны были настаивать на них до самого конца, ассам­блея, после зрелого размышления над мнением вышеупомя­нутого адвоката, в понедельник, следующий за днем свя­того Григория, на городской площади у паперти Парижской церкви приговорила их к вечному заточению. Но тут, когда кардиналы уже полагали дело полностью законченным, двое из тамплиеров, а именно великий магистр заморских земель^[315] и великий магистр Нормандии^[316], стали упрямо возражать кардиналу, произносившему в это время речь, и архиепи­скопу Санскому и без всякого уважения к ним отказываться от своих признаний, что у многих вызвало великое удивле­ние. Кардиналы передали их в руки присутствовавшего там парижского прево, исключительно для того, чтобы он охра­нял их вплоть до следующего дня, когда можно было бы более обстоятельно обсудить, что делать с обвиняемыми, однако, едва только слух о происшедшем достиг ушей короля, находившегося в это время в королевском дворце^[317], как он, посоветовавшись со своими приближенными и не переговорив об этом с судейскими, принял благоразумное решение и дал приказ вечером того же дня предать обоих тамплиеров огню на маленьком островке посреди Сены, находящемся между королевским садом и церковью братьев- отшельников. Они же, по всей видимости, выдержали эту казнь с таким хладнокровием и спокойствием, что их твердость и их упорное отрицание своей вины стали для всех свидетелей предметом восхищения и изумления. Двое других тамплиеров, в соответствии с вынесенным им при­говором, были заключены в тюремную камеру». ^[318]

Однако в этом отрывке не сказано, что, взойдя на костер, оба тамплиера превратились из обвиняемых в обвинителей и призвали Филиппа и Климента, своих судей, в течение года явиться к престолу Божьему, дабы «отмыть обе короны от двойного убийства», и что оба ответчика, то ли по воле случая, то ли с позволения Небес, предстали «в законный срок перед судом Вечно­сти».

Поговорим теперь о том, что нового появилось в цар­ствование Филиппа.

Как мы уже сказали, во Франции «появились парла­мент и третье сословие», хотя, чтобы выразиться точнее, нам следовало бы сказать: «закрепился парламент и воз­родилось третье сословие».

«Парламент закрепился», ибо он существовал с 1090 года, став преемником «рlасuа»^[319] Григория Турского и «таnиrn imperatorz»^[320] Карла Великого. Однако он не имел постоянного местопребывания и каждый раз отправлялся туда, где в нем была надобность. Филипп сделал его безвыездным и постановил, чтобы он прово­дил два заседания в год. Парламент состоял из советни­ков-судей, избираемых из дворянства и духовных лиц, и советников-докладчиков, избираемых из буржуазии и ученого сословия. Карл VII, упорядочивший созданный во время умопомешательства его отца государственный совет, свел функции парламента к чисто судейским. Однако, хотя созывы трех сословий мало-помалу вышли из употребления или же происходили с большими пере­рывами, народ, которого никто не представлял, привык смотреть на парламент как на своего представителя. Сам же парламент, в силу своей освященной обычаем обязан­ности регистрировать подати, приобрел право контроли­ровать прихоти наших государей. Приобретя право кон­троля, парламент присвоил себе право делать выговоры, сыграл огромную роль в эпоху Фронды, отошел на вто­рой план при абсолютной монархии Людовика XIV, был уничтожен при Людовике XV, восстановлен при Людо­вике XVI и, последним проявлением своей власти, содей­ствовал созыву Генеральных штатов.^[321]

«Возродилось третье сословие», уточнили мы. Вот какой смысл придается здесь нами слову «возродилось».

Рассказывая о первой и второй династиях, мы в свое время говорили о воинах — не стоит забывать, что эти воины были завоевателями, — которые собирались на ассамблеи, именовавшиеся «Мартовское поле» и «Май­ское поле», и, голосуя, участвовали в избрании государей и принятии законов. При Хлотаре II духовенство приоб­рело такую огромную силу, благодаря пожалованию ему свободных земель, что через сто лет, то есть примерно в 750 году, оно получает право иметь своих собственных представителей на этих ассамблеях. В соответствии с высказанным нами мнением, что духовенство представ­ляло в ту эпоху народ, причем народ покоренный, мы замечаем, что этим первым и почти неуловимым ответ­ным действием народ, в лице духовенства, начинает при­нимать участие в выборах королей, которые должны будут им управлять, и в обсуждении законов, которые должны будут определять его жизнь. Вскоре, обретя мощную поддержку в лице своего избранного предводи­теля, своего коронованного представителя, своего папы, стоящего на одном уровне с императором, национальная партия, развитие которой мы описывали, получает своего первого короля в лице Эда, второго — в лице Рауля и, наконец, упрочивает свою победу избранием Гуго Капета. До того времени народа, в сущности говоря, еще не было, и его всегда представляло духовенство.

Но вот начинаются крестовые походы, причины кото­рых мы уже изложили. Александр III провозглашает, что всякий христианин свободен. Создаются коммуны, кото­рые борются, побеждают, добиваются хартий. Новый класс требует себе место на общественной лестнице и, когда интересуются его именем, заявляет, что он зовется народом.

С той поры духовенство, состоявшее прежде из двух начал, народного и религиозного, сохраняет в себе лишь второе. От улья отделяется рой.

С той поры вместо двух сословий, дворянства и духо­венства, в государстве стало три: дворянство, духовен­ство и народ.

Наконец, с той поры духовенство, точно разреши­вшаяся от бремени женщина, перестало вынашивать в себе народ и из хранителя, которым оно было, сделалось эгоистом; отойдя от демократического принципа, состав­лявшего его силу, оно ослабло наполовину; лишившись народа, обеспечивавшего его чистоту, оно развратилось вдвойне и в конце концов, в лице Григория VII, Бонифа­ция VIII и Александра Борджа, оставило три совершен­ных образца своей силы, своей слабости и своей развра­щенности.

Однако духовенство, каким оно было тогда, все еще обладало достаточно значительной силой, чтобы сохра­нять свое представительство в монархии. В то время формируются три сословия, и одной из основ, на кото­рой это происходит, является возрождение третьего сословия, представленного при первых двух династиях духовенством, а при третьей династии самим собой.