Большая часть армии уже перешла мост, и король, воз­главлявший этот переход и уставший от тягот пути и от жары, снял с себя доспехи и сел в тени ясеня возле церкви, заложенной в честь святого Петра, как вдруг появились гонцы, посланные теми, кто находился в арьергарде, и стали громкими криками призывать короля. Филипп тотчас же поднялся и узнал от них, что сраже­ние уже началось и что виконт де Мелён, конники, луч­ники и легковооруженные пехотинцы, с огромным тру­дом и великой опасностью выдерживая натиск врага, послали к королю просить подкрепления.

Услышав эту новость, Филипп вошел в церковь, про­изнес краткую и горячую молитву, обращаясь к Богу так же, как к нему самому обращались эти рыцари, затем тотчас вышел, чтобы надеть свои королевские доспехи, приказал привести ему коня, легко вспрыгнул на него, храня на лице выражение такой радости, как если бы он шел на праздник, и, обнажив меч, воскликнул столь громким голосом, что его услышала половина войска: «К оружию, воины, к оружию!»

При этом возгласе звучат трубы, и отряды, уже мино­вавшие мост, останавливаются, делают поворот кругом и идут назад. Все помнят об орифламме, этом волшебном знамени, которое обепечивает войску покровительство святого Дионисия и которое во всех сражениях должно идти впереди всех стягов, даже впереди королевского штандарта, но, поскольку ее не могут доставить доста­точно быстро, а надвигающаяся опасность становится все более серьезной, король подзывает Галона де Монти- ньи, несущего штандарт с геральдическими лилиями, который всегда пребывает рядом с королем и тем самым возвещает, где тот находится; затем эти двое во весь дух устремляются к последним рядам войска, которые, раз­вернувшись, оказались первыми, и, прибыв туда, оста­навливаются на фронте боевого порядка, так что ни один рыцарь, каким бы смелым и отважным он ни был, не осмеливается встать между королем и его врагами.

Когда германская армия увидела короля и знамя Фран­ции, которые, как ей казалось, должны были находиться по другую сторону моста, в ее рядах началось замеша­тельство, но вскоре, переместившись на правую сторону дороги и вытянув в западном направлении свой фланг, она захватила небольшой холм, единственную возвышен­ность на здешней равнине. Однако при этом германцы оказались лицом к солнцу, и, как если бы Бог был нашим союзником, лучи солнца пылали в тот день ярче, чем обычно. Король Филипп, немедленно воспользовавшись ошибкой, совершенной противником, развернул свои фланги в противоположном направлении и тоже вытянул фронт в одну линию на огромном пространстве равнины, так что солнце светило его войску в спину; обе армии занимали примерно равное пространство и оставались так некоторое время лицом друг к другу, разделенные расстоянием в полтора полета стрелы. Посреди этого боевого построения, чуть впереди рядов нашего войска, находился король Филипп, которого легко было узнать по шлему, увенчанному короной. Вокруг него собрался цвет французского рыцарства: мудрый старик Бартелеми де Руа, решительный и рассудительный Гоше Младший, Гильом де Барр, Пьер де Мовуазен, Жерар Скрофа, Этьенн де Лоншан, Гильом де Мортмар, Жан де Рувре, Гильом де Гарланд, а также Генрих, граф де Бар, юный годами, зрелый умом, известный своей храбростью и замечательный своей красотой, унаследовавший долж­ность и графское достоинство от отца, двоюродного брата короля. Все эти благородные люди, равно как и многие другие опытные воины, по собственной воле собрались вокруг короля, заняв этот опасный и почет­ный пост, ибо им было понятно, что там, где будут знамя Франции и король Филипп, будет и самое жаркое место битвы.

На противоположной стороне находился император Оттон, которого нельзя было различить в плотных рядах его войска, но присутствие которого угадывалось по его штандарту: это был не развевающийся подобно ориф­ламме стяг, а золоченый орел над драконом, укреплен­ный на чрезвычайно длинном древке, которое было водружено на колеснице. Вокруг него собрались извест­ные своей храбростью воины: Бернхард фон Хорстмар, граф Оттон Текленбургский, граф Конрад Дортмундский, Герхард фон Рандероде, Гуго де Бов, а также граф Булон­ский.

И тогда король, оглядевшись вокруг и видя, что сра­жение вот-вот начнется, поднял руку, тем самым давая знак, что он намеревается говорить; все смолкли и услы­шали его речь, произнесенную спокойным и сильным голосом:

«Вся наша надежда и вся наша вера зиждутся лишь на Боге. Король Оттон и его войско, враги и губители достояния Святой Церкви, отлучены папой; деньги, которые идут на жалованье его солдатам, суть слезы бед­няков и сокровища, награбленные в церквах Господа и похищенные в монастырях его служителей. Мы же хри­стиане, мы получаем причастие от Святой Церкви и пре­бываем в мире с ней, ибо, даже будучи грешниками, мы едины с Церковью Господней и всеми нашими силами защищаем права духовенства; стало быть, нам следует верить и уповать на милосердие Божье, которое, несмо­тря на наши грехи, ниспошлет победу над своими и нашими врагами».

При этих словах рыцари попросили у короля благо­словения; Филипп поднял обе руки, у запястья одной из которых на цепи висел меч; те, кто был верхом, склони­лись к шее своих коней; те, кто стоял на земле, попадали на колени, и благословение на битву вышло из уст короля, который один во всем войске, занимавшем про­странство в сорок тысяч шагов, поднял глаза к небу, словно черпая в Боге те слова, какие сам он произносил на земле.

По всей линии фронта протрубили трубы, и в несколь­ких шагах позади короля его духовник вместе со своими причетниками запел псалом: «Благословен Господь, твер­дыня моя, научающий руки мои битве^[275]», и, как сообщает Гильом Бретонец, тоже участвовавший в этом благоче­стивом хоре, все пели, как могли, ибо из глаз их лились слезы, а к пению примешивались рыдания.

Однако, несмотря на воинственный пыл короля и окружавших его рыцарей, первое столкновение про­изошло не там, где они находились, а на правом фланге, где сошлись в бою солдаты графа Фердинанда и брата Гарена, епископа Санлисского, который сам не сражался, поскольку был в монашеском облачении, но под его началом находились Эд, герцог Бургундский; Гоше, граф де Сен-Поль; Жан, граф де Бомон; Матье де Монмо­ранси и более ста восьмидесяти рыцарей из Шампани. Всех этих воинов епископ выстроил в один-единственный отряд, передвинул в задние ряды кое-кого из тех, кто встал впереди, но кому, по его мнению, недоставало храбрости и отваги, и, напротив, поместил в первый ряд тех, в чьей смелости у него была уверенность, а затем произ­нес: «Поле обширно, благородные рыцари; растянитесь же по равнине в одну линию, дабы противник не мог вас окружить. Не должно поступать так, чтобы один рыцарь становился щитом для другого, и держитесь все таким образом, чтобы вы могли сражаться единым фронтом». Сказав эти слова, он по совету графа де Сен-Поля выслал вперед сто пятьдесят тяжеловооруженных конников, приказав им начать сражение, чтобы благородные рыцари, вступив затем в бой, застали врагов в некотором смятении и беспорядке после этой первой атаки.

Вот таким образом битва и завязалась на правом фланге прежде, чем она началась в центре.

Фламандцы, отличавшиеся в бою особой горячностью, вознегодовали из-за того, что их атаковали вначале тяже­ловооруженные конники, а не рыцари: они не сдвину­лись с места, но, дождавшись, когда нападающие при­близились, встретили их таким мощным отпором, что от первого же удара почти все лошади французских конни­ков были убиты; что же касается всадников, то, хотя они и получили множество ран, погибли только двое из них. Ну а те, чьи лошади были убиты, тотчас же обратились в пехотинцев, ибо это были храбрые воины из Суассон- ской долины, сражавшиеся пешими столь же доблестно, как и конными.

И тогда на глазах у всех из вражеского строя выехали вперед двое рыцарей: выставив вперед копья, они гало­пом устремились на этих пехотинцев, пересекли их ряды, не обращая внимания на тех, кого они опрокидывали и топтали копытами своих лошадей, и появились снова в пространстве, отделявшем этот небольшой отряд от основного войска; то были Готье де Гистель и Буридан, рыцари, известные своей удивительной храбростью, не знавшие страха и воспринимавшие любое сражение всего лишь как военную игру. Едва они там оказались, как к ним присоединился третий рыцарь, Эсташ де Макилен, проследовавший тем же путем и с великой спесью выкри­кивавший во весь голос: «Смерть французам!» Эти три человека, будучи рыцарями, не желали сражаться ни с кем, кроме рыцарей.