ГАЛЛИЯ

ДИНАСТИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ

ФРАНКСКАЯ МОНАРХИЯ

ПИПИН КОРОТКИЙ

Только что мы показали торжество австразийской поли­тики над политикой нейстрийской и сделали читателя свидетелем победы аристократии над королевской вла­стью, однако он неправильно поймет нас, если после нашего рассказа будет воспринимать восшествие Пипина на престол Меровингов как узурпацию: это было ниспро­вержение династии, которая мало-помалу, путем пере­дачи власти по наследству, уклонялась от выборов, вот и все; сеньоры, избиравшие короля из числа лиц, не при­надлежащих к правящему роду, лишь возвращались к неузаконенному, но не отмененному праву: напротив, все условия выборов исполнялись, поскольку к решению, принятому вассалами, добавилось и одобрение со сто­роны папы^[101], и таким образом выбор народа-завоевателя оказался утвержден завоеванным народом, представите­лем которого был папа Захария, а это может служить доказательством того, что восшествие на престол осно­вателя новой династии сулило коренным жителям улуч­шение их участи; и в самом деле, при его преемниках будет осуществлен переход от рабства к крепостной зави­симости. Кстати, это был первый случай, когда папа своим церковным одобрением узаконил действие свет­ской власти, которая возвела короля на трон.

Пипин дважды выразил свою признательность папе за этот поступок: во-первых, он дал согласие, чтобы его короновал в Суассоне, причем по иудейскому обряду, Бонифаций, архиепископ Майнцский, помазав его на царство, как это было принято при древних царях Изра­иля; эта церемония, принятая его преемниками, сдела­лась основой, на которой все французские короли вплоть до падения Карла X строили догмат божественного права; во-вторых, он бросил вызов лангобардскому королю Айстульфу, осадившему Рим, отдал церкви святого Петра часть владений побежденного противника и, признав прежде своим согласием на коронование духовную власть папы Захарии, заложил теперь, благодаря этой террито­риальной уступке, сделанной Стефану III, его преемнику, основы светской власти Рима.

Эти два отмеченных нами события настолько важны, что в их тени остается незамеченным еще более важное событие: посещение Нейстрии папой Стефаном III, который, приехав просить помощи у Пипина, заранее короновал как будущих наследников трона Карла и Кар- ломана.

Таким образом, в случае с Липином коронование сле­довало за выборами и подтверждало их, и он никоим образом не покушался на обычаи, в соответствии с кото­рыми меровигские франки возводили на трон своих королей.

Однако в случае с Карлом и Карломаном коронация, напротив, не только предшествовала выборам, но и заме­нила их, так что все права народа-завоевателя, всего лишь нарушенные при первой династии, были упразд­нены при второй. И, поскольку авторитет папства отра­жал волю народа, можно было предвидеть, что этот авто­ритет будет возрастать по мере укрепления воли народа, следовать за ней по пути ее развития и оставаться пре­данным ей при всех своих переменах и что в тот день, когда начнется борьба между интересами народа и инте­ресами королевской власти, папство встанет на сторону местных жителей, противопоставив себя чужеземцам, и вместе с коренным населением начнет сражаться за общее дело, выступая против завоевателей.

Вот почему Пипин, едва став королем, первым подает пример, которому неблагодарность и политика не раз последуют в будущем, и первым же актом его царствова­ния становится разрыв с принципом, благодаря которому оно стало возможным.

Вот в этом, если мы не ошибаемся, и состояла под­линная узурпация, но не королевского престола, а прав тех, кто возводил на него королей; и потому франкские сеньоры изо всех сил возроптали, ибо над их древней прерогативой восторжествовали два могущественных и прежде неизвестных принципа: принцип божественного права и принцип престолонаследия.

Вернемся, однако, к Пипину.

Папа Стефан III умирает, и его брат Павел сменяет его на папском престоле; Риму вновь угрожают саксы, сла­вонцы и лангобарды. Павел призывает на помощь Пипина, и враги терпят поражение: король славонцев и лангобардский государь становятся вассалами Франции и платят ей дань, а Павел в знак благодарности посылает ему римских церковных певчих, чтобы они обучали пев­чих его дворцовой церкви, и дарит ему несколько ману­скриптов по географии, орфографии и грамматике, среди которых оказывается диалектика Аристотеля и сочине­ния святого Дионисия Ареопагита, а в дополнение ко всем этим богатствам — часы, показывающие время ночью, первые, какими владела Франция.^[102]

Когда эти дары прибыли, Пипин готовился к походу на Вайфара, герцога Аквитанского, род которого проис­ходил от Боггиса, сына Хариберта, и, следовательно, сохранил в своих жилах чистую кровь первой династии; в этом и была причина бесконечных войн между герцог­ством и короной, происходивших и в прошлом и пред­ставлявших собой не что иное, как вооруженные смуты, которые поднимали потомки Хлодвига, отказываясь при­знать себя вассалами престола, прежде принадлежавшего их отцам^[103]; Вайфар потерпел поражение и во время бег­ства был убит собственными воинами^[104], а его герцогство победитель присоединил к владениям короны.

Вскоре после этой победы, находясь в Сенте, Пипин опасно заболевает; король велит доставить его к гроб­нице святого Мартина и проводит там в молитвах два дня; оттуда его перевозят в Сен-Дени, где он умирает^[105] от водянки; он дожил до пятидесяти четырех лет, успев отпраздновать двадцать шестую годовщину своего прав­ления и семнадцатую — своего царствования. Его похо­ронили, как он и просил, исполнившись смирения: лицом к земле, подле двери церкви.

Двое его сыновей, Карл и Карломан, наследовали ему в 768 году. Отец еще при жизни позаботился разделить между братьями королевство: Карломану он оставил Нейстрию, Карлу — Австразию, а только что завоеван­ную им Аквитанию поделил между ними поровну. Сеньоры, не осмелившиеся оспорить наследование пре­стола, оспорили этот раздел, для того, видимо, чтобы наглядно показать, какими правами они обладают, и, собрав ассамблею, отдали Нейстрию Карлу, а Австразию Карломану.^[106] Молодые короли согласились с таким изме­нением, и оба были коронованы в один и тот же день: Карл в Нуайоне, а Карломан в Суассоне.

Вскоре Карломан умер, оставив двух сыновей, кото­рым сеньоры Австразии предпочли Карла, ставшего таким образом властителем всего королевства.

Карл — это один из тех людей, кто достоин отдельного великого историка и отдельного великого исторического труда; это один из тех предызбранных, кто задолго до своего появления на свет рождается в мысли Господа и кого Бог посылает на землю, когда наступает час испол­нения его миссии; и тогда совершаются удивительные дела, которые полагают сотворенными человеческими руками, ибо, поскольку налицо видимая причина, всё относят на ее счет; и лишь после смерти таких посланцев Небес, изучив цель, которой они, как им казалось, достигли, и итог, к которому они пришли, удается рас­познать в них орудие, действовавшее по промыслу Божьему, а не человеческое существо, подчинявшееся собственной воле; и приходится признать, что, чем более гений велик, тем более он слеп. Дело в том, что Господь избирает только гениальных людей способствовать ему в исполнении его божественных предначертаний и только в час смерти этих избранников, то есть когда они явля­ются к нему, чтобы на Небесах дать отчет о своей миссии на земле, он сообщает им о цели, с которой они были туда посланы.

Историки, представляющие нам Карла Великого как французского императора, чрезвычайно ошиба­ются; ведь это человек Севера, варвар, который, не на­учившись писать даже собственное имя, скрепляет дого­воры головкой эфеса своего меча и заставляет соблюдать их с помощью его острия; государство, к которому он более всего расположен душой, — это Германия, родная земля его династии. Две его столицы — это Ахен и Диденхофен; язык, на котором он предпочитает гово­рить, — это немецкий; одежда, которую он носит, — это одежда его предков; и, заметив, что язык римлян начи­нает вытеснять его родной язык, а чужеземная одежда приходит на смену национальным нарядам, он отдает приказ собирать все отечественные песни, чтобы, по крайней мере, сохранить их для будущего, и упорно отка­зывается облачаться в одеяния, которые не были одея­ниями его отцов.