Впрочем, король умирает в возрасте двадцати трех лет, после семнадцати лет царствования; монахи Сен-Дени отворяют ворота перед его телом и, опустив его в гроб­ницу, снова закрывают их; однако никому не приходит в голову напомнить Карлу о смерти короля.

Но и Карл, со своей стороны, не проявляет интереса к тому, чтобы занять пустующий трон; он правит еще пять лет^[94], довольствуясь титулом герцога франков и австразийцев, и это междуцарствие становится этапом на пути замены династии Меровингов династией Каролин­гов. Тем не менее Карл, слишком могущественный, чтобы сеньоры могли потребовать у него избрать нового короля, не был еще достаточно могущественным, чтобы предстать перед ними в этом звании. Папа Григорий II в одном из своих посланий называет его герцогом и май- ордомом; Григорий III еще более приближает его к трону, пожаловав ему титул вице-короля. Правда, папа обра­тился к нему за помощью, и вот по какому поводу.

Император Восточной Римской империи Лев выска­зался против поклонения иконам и распорядился убрать их из церквей и уничтожить как идолов. Григорий III отлучил императора от Церкви и тем самым предпринял первую попытку борьбы духовной власти с властью светской. Тем временем лангобардский король Лиутпранд, воспользовавшись возникшей в империи смутой, захва­тывает Равенну и начинает угрожать Риму. И вот тогда римский папа обращает взор на Карла и направляет к нему посольство, вручившее ему от имени понтифика ключи от гробницы святого Петра и несколько обрывков цепей, которыми был связан блаженный апостол, а кроме того, даровавшее ему звание римского консула. Карл произносит одно-единственное угрожающее слово, и Лиутпранд спешит вывести свои войска из Равенны и вернуть святому отцу все земли, какие он у него захва­тил.

Но вскоре Карл, изнуренный скорее треволнениями, чем прожитыми годами, заболевает в Вербери-на-Уазе, недалеко от Компьеня. Он призывает к изголовью своего ложа сыновей — Карломана и Пипина — и прямо там мечом делит между ними королевство, как король сделал бы это скипетром. Карломан получит Австразию, Алема­нию и Тюрингию; Пипин станет герцогом Нейстрии, Бургундии и Прованса; покончив с этим делом, как если бы оно было чисто семейным, он велит отнести себя на носилках в Париж, молится у гробницы святого Диони­сия и умирает в Кьерзи-на-Уазе, в возрасте пятидесяти лет, в 741 году от Рождества Христова, «после двадцати­пятилетнего царствования», как говорит продолжатель Фредегара.

Так после своей смерти Карл Мартелл получил коро­левский титул, который он не осмеливался принять при жизни; его тело было с величайшими почестями прине­сено в аббатство Сен-Дени, и замена первой династии на вторую начинается с того, что сановный труп проникает в королевскую усыпальницу.

Тем не менее Пипин, лишенный того влияния, каким пользовался при жизни его отец благодаря стольким услугам, оказанным им королевству, и стольким победам, одержанным им над врагами, со всех сторон слышит ропот тех буйных сеньоров, которым, чтобы взбунто­ваться, нужен лишь предлог для мятежа. Пипин пони­мает необходимость предъявить королевству, которое ему хочется сделать своим, последнее доказательство вырож­дения королевской династии Меровингов и избирает сына Теодориха как принца, более всего подходящего для выполнения этой цели: он возводит его на престол в 743 или 744 году под именем Хильдерика III.^[95]

Однако народы, которые были данниками франков, крайне неохотно подчинились сыновьям того, кто не раз одерживал над ними победы; они то и дело восставали, и сыновья, подавляя их, довершали дело отца. Одилон, герцог Баварский; Теодорих, герцог саксов; Гунальд, гер­цог Аквитанский, были поочередно и многократно раз­биты то одним, то другим братом. Но внезапно, прямо в череде этих побед, Карломана охватывает отвращение к власти, миру и людям. Он оставляет брату управление всем королевством, снимает с себя облачение воина и, покрытый скромной монашеской рясой, идет просить у папы Захарии место в аббатстве Монте-Кассино.^[96]

Пипин остается один перед лицом короля-призрака. Через некоторое время, то ли его принудили к этому силой, то ли его побудило к этому собственное призва­ние, Хильдерик III с согласия своих знатных вассалов отрекается от престола и удаляется в Артуа, в монастырь святого Бертена.

Пипин мгновенно оценивает свое политическое поло­жение: ему понятно, что все обстоятельства способствуют окончательному уходу прежней династии и что пришло время возвести на престол новую. Он собирает сеньоров, обрисовывает им свои права на корону и единогласно провозглашается королем франков.

Так что путем выборов, как самый достойный, а не путем узурпации, как самый сильный, Пипин стал родо­начальником династии, которая будет насчитывать три­надцать королей. Узурпация произойдет только при его сыне, ибо тогда принцип выборности будет принесен в жертву принципу наследования, но зато сын этот будет зваться Карлом Великим.

Прежде чем перейти ко второй династии, бросим взгляд на первую, которая пережила Хильдерика III в лице его сына и угасла вместе с этим ребенком, чья жизнь и смерть прошли незамеченными в аббатстве Фон­тенель, ныне Сен-Вандриль. Этот короткий взгляд пред­назначен для того, чтобы дать представление о нравах и обычаях завоевателей; вместе с тем мы увидим, как зарождаются и развиваются разного рода власти, кото­рые позднее сформируют религиозную монархию второй династии и феодальную монархию третьей.

Мы назвали эту первую монархию франко-римской, ибо за исключением своего родного языка, свято им сохранявшегося, и свободных выборов короля, иногда нарушавшихся, но никогда не отменявшихся, народ завоеватель перенял вначале обычаи, а вскоре и религию побежденного народа.^[97]

И в самом деле, военачальников станут называть вождями, но изменится лишь слово. Те, кто носит это новое звание, всё, вплоть до одежд, заимствуют у своих предшественников. Константинополь посылает им пур­пурные мантии, словно своим консулам; их короли назы­вают себя августами, словно императоры; короной им служит золотой обруч в форме повязки, а скипетром — пальмовая ветвь, похожая на ту, какую сломал Сулла и восстановил Октавиан; гвардия у них — это дружинники Хлодвига, родные братья преторианцев Калигулы, а облачение — хламида, поверх которой накидывалась мантия белого или ярко-синего цвета, короткая по бокам, длинная спереди и волочащаяся сзади. Их театры — это цирки; их игры — это бои со львами и быками; украше­ния их городов — это триумфальные арки и капитолии; их главные тракты — это римские военные дороги; их церкви — это древние храмы; их законы — это уложение Феодосия. Лишь трон их отличается от курульных кресел консулов и золотого кресла императоров: это простой табурет без ручек и спинки, который самой своей фор­мой напоминал первым франкским вождям, этим коро­лям со щита, что они обязаны держаться на нем сами, ни на кого не опираясь.

Что же касается войска, то единственной платой за их службу является военная добыча: каждый приносит свою долю в общую сокровищницу, и все это по-братски делится. Захваченная земля принадлежит завоевателю, и он, в зависимости от службы, за которую ему следует вознаграждать, жалует своим военачальникам части этой земли либо в полную собственность (это так называемые аллоды, или свободные земли), либо в ленное владение (это так называемые ф ь е ф ы, которые оставались в соб­ственности короля и по его воле могли перейти к дру­гому владельцу). Людей, живущих на этой земле, отдают вместе с ней, и они становятся собственностью хозяина, чьи права на них ограничены лишь его волей и его при­хотями.

Начало этих земельных уступок должно быть, как нам представляется, отнесено к той эпохе, когда в монархии, разделенной между сыновьями Хлодвига, вспыхнули уже упоминавшиеся нами братоубийственные войны. Поскольку могущество каждого из братьев основывалось лишь на доверии, которое он мог оказать своим воена­чальникам и воинам, то ему приходилось идти на опре­деленные жертвы, чтобы привязать к себе этих воена­чальников. Уступка земли в форме аллодов, делавшая вождей полновластными хозяевами предоставленного им поместья, придавала этим людям сильную заинтересо­ванность в защите его, ибо вождь сражался тогда за свое поместье, как король — за свое королевство. Дробление земель не могло происходить во времена короля Хлод- вига, ибо, как мы уже говорили, он даровал святому Ремигию всю землю, какую тот был способен обежать за время его сна. Но ничто не говорит о том, что король указал святому ту или другую отправную точку его марш­рута, и вполне очевидно, что если бы епископ бежал по прямой, то он непременно должен был бы пересечь земли, пожалованные в виде аллодов, а их хозяева ни за что не позволили бы ограбить себя, даже из почтения к слову короля. Эпизод с суассонской чашей свидетель­ствует о высокой степени уважения к собственности, которое в своих взаимоотношениях проявляли эти заво­еватели, как вожди, так и рядовые воины.