Когда герцогиня узнала, что Миних лично руководил их арестом, она сказала:

— Я скорее бы поверила, что всемогущий Бог может умереть, нежели в то, что маршал способен так повести себя со мною.

Бирона и его жену выслали в Сибирь. Принц Ульрих Брауншвейгский, отец императора, был объявлен генералиссимусом, а Миних — первым министром, что почти полностью лишало Остермана всякого веса.

В итоге по прошествии трех месяцев Остерману удалось доказать регентше и ее мужу, назначенному соре-гентом, что, раз уж у них нет возможности достойным образом вознаградить человека, которому они обязаны всем, то самое лучшее — ответить ему неблагодарностью.

Подобные советы столь привлекательны для государей, что те крайне редко могут устоять перед ними.

Через три месяца Миних подал прошение об отставке, и оно было принято. После этого старый маршал остался в Санкт-Петербурге, довольствуясь тем, что, по словам историка, самим своим присутствием досаждал недругам.

Герцогиня Анна не стала пренебрегать той достаточно пустой формальностью, какой, однако, государи, вступающие в права регента, неизвестно почему придают большое значение: речь идет о приносимой им присяге на верность.

Среди тех, кто приносил эту присягу, была принцесса Елизавета, которая, будучи дочерью Петра I, вполне могла считать, что у нее прав на корону ничуть не меньше, чем у дочери Ивана и у правнука Петра.

Тем не менее царевна беспрекословно принесла присягу; однако ей сказали, и она сохранила это в памяти, что большинство солдат, которые под командованием

Миниха арестовывали герцога Курляндского, полагали, что они действуют по ее приказу и во имя ее интересов.

Впрочем, принцесса Елизавета не вызывала ни у кого особой тревоги: это была красивая и чувственная особа, которая, чтобы быть свободной не только сердцем, но и рассудком, не пожелала выйти замуж и открыто высказывала приятную мысль, что она может быть счастлива, лишь когда влюблена.

Она любила вкусно поесть, любила роскошь и наслаждения, так что регентша пребывала в убеждении, что если предоставлять принцессе Елизавете достаточно денег, то ее не надо будет опасаться.

И в самом деле, принцесса Елизавета вела веселую жизнь и, казалось, совершенно не интересовалась политикой.

Впрочем, еще со времен царствования императрицы Анны ей были предоставлены для этого все необходимые условия.

Перед нами депеша г-на Рондо, нашего посла в России, от 28 мая 1730 года, то есть написанная за десять лет до событий, к которым мы подошли: Елизавете был тогда всего лишь двадцать один год. В этой депеше мы читаем:

"Принцесса Елизавета с какого-то времени больна или притворяется больной: одни объясняют это тем, что ей предпочли царицу Анну, другие полагают, что болезнь — повод не присутствовать на коронации, так как есть подозрение, что принцесса беременна от гренадера, в которого она влюблена, и не может предстать в парадном платье, не обнаружив свою беременность".

Верно это или нет, я не могу утверждать, но несомненно, что Елизавета ведет чрезвычайно беспорядочный образ жизни; однако царица, по-видимому, не досадует на то, что принцесса губит себя в глазах общества, ибо, вместо того чтобы удалить фаворита-гренадера, который, правда, был дворянином, ее величество освободила его от всех обязанностей, чтобы он был всецело в распоряжении принцессы.^[10]

Вы согласитесь, дорогие читатели, что императрица поступила исключительно милостиво. Правда, имея в своем услужении целую армию, она вполне могла поступиться одним гренадером, каким бы красавцем он ни был, и отдать его в услужение своей кузине.

К несчастью, такое положение длилось недолго. Герцога Курляндского беспокоил этот гренадер, и он вознамерился заменить его своим братом, майором Бироном. В итоге в один прекрасный день бедный гренадер был пробужден от счастливого сна, лишен всего, что ему подарила принцесса, и отправлен в Сибирь точно так, как если бы он был знатным вельможей.

"Это вызвало сильное недовольство старшей сестры Елизаветы, герцогини Мекленбургской, — сообщает нам все тот же посол г-н Рондо, — ибо у нее были опасения, что если принцесса Елизавета станет любовницей майора Бирона, то сама она не будет, как прежде, обласкана царицей. Впрочем, — добавляет неутомимый наблюдатель, — герцогиня Мекленбургская по-прежнему сильно больна, и полагают, что ей нелегко будет оправиться от этой болезни, происходящей от непомерного количества водки, выпитой ею за последние годы".

Да, водки, дорогие читательницы, вы правильно прочитали! Впрочем, можно кое-что и простить старшей дочери Петра Великого и Екатерины I.

Но то, чего опасалась в минуты своего просветления славная герцогиня Мекленбургская, не случилось. Принцесса Елизавета, женщина капризная, решительно отказывалась приблизить к себе майора Бирона, а потому после смерти императрицы Анны малолетний Иван, внук предусмотрительной герцогини Мекленбургской, выпившей столько водки, что это стало причиной ее смерти, был предпочтен дочери Петра.

Но, разумеется, принцесса Елизавета отказала майору Бирону вовсе не потому, что она посвятила себя культу богини Весты.

Понаблюдаем немного за тем, что происходило днем и ночью в покоях доброй принцессы, которую русские называют Елизаветой Милостивой, потому что в течение всего своего царствования она не позволила совершить ни одной казни.

Это был резкий поворот после царствования Анны, в течение которого одиннадцать тысяч человек погибли от разного рода пыток, причем среди них, как мы уже говорили, были весьма изощренные.

Никогда не следует упрекать принцесс за то, что они любят мужчин: любовь к мужчинам учит их любви к человечеству.

XXVII. ЕЛИЗАВЕТА И ЛЕСТОК

Мы, помнится, остановились на ссылке красавца-грена-дера.

Это был мужчина таких достоинств, что заставить забыть о нем один преемник никак не мог, и царевне поневоле пришлось взять на его место двух.

Этими двумя преемниками Шубина стали Алексей Разумовский и Михаил Воронцов.

Расскажем об этих людях, сыгравших столь большую роль в царствование Елизаветы.

Малороссийский крестьянин Григорий Разумовский имел двух сыновей: Алексея и Кирилла.

Алексей отличался прекрасным голосом и, начав петь на клиросе в маленьком городке своей губернии, сумел затем стать певчим императорской капеллы.

Царевна Елизавета обратила внимание сначала на голос, потом — на его обладателя, и, поскольку это был отнюдь не один из тех сомнительных теноров, в каких нуждается папа, чтобы было кому распевать "Miserere"^[11]в Сикстинской капелле, а великолепный мужской бас, она взяла его в свою личную капеллу.

Что же касается Воронцова, то он происходил из благородной семьи, хотя вовсе не из тех Воронцовых, что были так знамениты в XV и XVI веках. Тот боярский род пресекся в 1576 году, что и удостоверено в Бархатной книге.

Первый доподлинный предок этих вторых Воронцовых, ставших теперь знаменитее первых, погиб в 1678 году во время осады Чигирина в Малороссии.

У его сына Иллариона Воронцова было трое сыновей: Роман, Михаил и Иван.

Вот Михаила и присоединила Елизавета к Разумовскому, но не как певчего своей капеллы, а как простого хориста, призванного ублажать своей молодостью ее сердце.

И в самом деле, Разумовский родился в 1709 году и, следовательно, был ровесником царевны, тогда как Михаилу Воронцову было двадцать три или двадцать четыре года.

К этим двум фаворитам присоединился третий, которого не следует ставить наравне с ними, поскольку он был лейб-медиком славной царевны.

Звали его Герман Лесток.

Впрочем, вы его знаете: мой собрат г-н Скриб, как всегда строгий в освещении истории, сочинил о нем комическую оперу, имевшую большой успех. Однако не стоит все же судить о Лестоке лишь по опере г-на Скриба. Лучше составить себе мнение о нем, полагаясь на донесения иностранных послов, находившихся при русском дворе в 1741 году, когда там произошел переворот.