Санкт-Гоар — не только пристань, но и место паломничества. Прежде над городом господствовал прекрасный укрепленный замок, но в 1794 году французы взорвали его стены. Некий трактирщик проник внутрь через брешь и устроил там постоялый двор.

Что же касается старого святого, давшего имя городу, то он, разумеется, тоже понес некоторые материальные убытки от недолгого пребывания здесь французов, но в моральном отношении он сохранил достаточно сильное для XIX века влияние.

Вот каким образом святой Гоар стал настолько знаменит, что даже в наши дни его слава простирается от Страсбурга до Нимвегена.

Святой Гоар был современником Карла Великого и, следовательно, участвовал в борьбе, которую великий император вел против неверных. Долгое время святой горько сожалел о том, что он может поддерживать сына Пипина лишь молитвами. Надо сказать, что святой Гоар был не только отшельником, мо и лодочником. И вот однажды, когда он предавался эп1\1 сожалениям, направляясь к правому берегу Рейна, чтобы взять там подозвавшего его путника, в голову ему внезапно пришла мысль, которая показалась ему божественным озарением и так потрясла его, что он решил, не мешкая, претворить ее в жизнь.

И в самом деле, едва только святой Гоар вместе с путником оказались на середине Рейна, то есть там, где течение реки самое быстрое, а дно — самое глубокое, он вдруг перестал грести, спросил у путника, какую тот исповедует религию, а затем, узнав, что имеет дело с еретиком, отшвырнул в сторону весла, бросился на него, одним движением руки окрестил его во имя Отца, Сына и Святого духа и тотчас же, опасаясь, что крещение, совершенное таким образом, может потерять свою силу, кинул вновь обращенного в реку, откуда тот прямой дорогой попал в рай. Той же ночью душа утопленника предстала перед святым Гоаром, но, вместо того чтобы упрекать его в несколько грубоватом способе, с помощью которого он вынудил ее отправиться в мир иной, она стала благодарить его за дарованное ей вечное блаженство. Святому ничего другого и не требовалось, чтобы, при его естественных склонностях, вступить на этот новый путь обращения в веру; и потому, начиная с этого времени, редко выпадали такие дни, когда обходилось без нового крещения. Когда же святой Гоар имел дело с христианином, то он, напротив, не только переправлял его через Рейн, но еще и вел в свой скит и делился с ним теми подношениями, какими набожные христиане заполняли его жилище, проявляя при этом щедрость, которая, возрастая час от часу, свидетельствовала о том, что слава святого растет прямо на глазах.

И вот случилось так, что его великая слава дошла до слуха Карла Великого, который, будучи знатоком в делах такого рода, по достоинству оценил способ обращения в христианство, избранный святым Гоаром, и решил не оставлять без награды столь могучего помощника. И потому под видом простого странника он явился на переправу через Рейн и, подав принятый знак, увидел, что славный отшельник тотчас же направился к нему; но намерению императора переправиться через реку, оставшись неузнанным, не дано было осуществиться, ибо Господь запечатлел на его челе такое величие, что святой Гоар узнал Карла Великого еще до того, как тот сел в его лодку.

Подобный гость должен был оставить следы своего пребывания; поэтому, оказавшись на противоположном берегу и отведав местного вина, которое показалось ему отменным, Карл Великий навел справки о земле, на которой оно производилось, и, узнав, что она продается, купил ее и подарил отшельнику, пообещав ему к тому же прислать в подарок бочку и ошейник.

И действительно, спустя несколько недель после того, как святой Гоар перевез в своей лодке императора, он получил оба обещанных предмета. И тот, и другой были изготовлены волшебником Мерлином и каждый из них имел свое особое свойство. Бочка, в противоположность той, что была у Данаид, всегда оставалась полной, если только вино выливали из нее через кран; что же касается ошейника, то с ним все обстояло совсем по-другому.

Пустившись в откровения во время их встречи наедине, святой Гоар пожаловался Карлу Великому на отсутствие порядочности у неверных, ибо, с тех пор как им стало известно о привычках святого Гоара, они, вместо того чтобы честно признаться в своей ереси, бесстыдно отвечали ему, что являются христианами, пересекали реку, охраняемые этим званием, а достигнув противоположного берега, выпивали его вино и уходили, показав ему рожки. И от этого не было спасения, ибо никто так не похож на христианина, как неверный, осеняющий себя крестным знамением.

Император Карл пообещал, что с этой неприятностью будет покончено, и, сдержав свое слово, прислал святому ошейник, изготовленный Мерлином.

И правда, ошейник этот имел особое свойство. Стоило ему коснуться кожи человека, как он уже понимал, с кем имеет дело. Оказавшись на шее христианина, он оставался в своем statu quo^[39] и позволял вину течь изо рта прямо в желудок; если же речь шла о неверном, ошейник тотчас вполовину сжимал ему горло, так что пьющий выпускал из рук стакан, язык у него вываливался и глаза вылезали из орбит. И тогда святой Гоар, который стоял подле него с чашей воды, неспеша совершал обряд крещения, поэтому итог был все тем же. Так что два эти подарка, бочка и ошейник, были бесценными и весьма подходили для того, чтобы действовать вместе.

Святой Гоар понял значение подобных даров, и потому он не только пускал их в ход всю свою жизнь, но к тому же еще и наказал монахам, собравшимся вокруг него и основавшим еще при его жизни аббатство, настоятелем которого он стал, пускать их в ход после его кончины. Монахи не нарушили его волю, и чудодейственные бочка и ошейник переходили из века в век, сохраняя евою волшебную силу.

К несчастью, в 1794 году французы так неожиданно завладели аббатством святого Гоара, что у монахов не осталось времени спасти свою волшебную бочку. Первое, что сделали победители, войдя в монастырь, — бросились в погреб, а поскольку одного крана было недостаточно, чтобы утолить всеобщую жажду, они прибегли к крайнему средству, которое всегда применяют в подобных случаях, и три или четыре раза выстрелили в прославленную бочку, даже не дав себе труда заткнуть пробоины. К вечеру полк был мертвецки пьян, а бочка, потеряв свою волшебную силу, навсегда осталась пустой.

Что же касается железного ошейника, то его забрал тамбурмажор, чтобы приспособить в качестве ошейника для своего пуделя, и любители старины могут видеть его таким, каким он был еще в 1809 году, на прекрасной картине Ораса Верне, которая называется "Полковой пес".

Но вот что стало с ошейником после 1812 года, никто не знает, поскольку при отступлении из России бедный пудель замерз вместе с хозяином.

ЛОРЕЛЕЯ

Впрочем, славе святого Гоара способствовало страшное соседство, а точнее, страшная соседка, фея Лора, давшая свое имя огромной отвесной скале, которая находится на расстоянии одной восьмой льё вверх по течению от руин Катценельна и которую, в память о ней, называют Лоре-лея.

От самого Кобленца мы слышали рассказы об этом отрезке Рейна, не говоря уж о связанной с этим местом поэтичной легенде, самой интересной из тех, какими река, на всем своем протяжении, одаряет путешественников. И правда, когда мы проплывали по этому отрезку реки, даже самые нелюбопытные пассажиры поднялись на палубу, а вся команда пребывала в том волнении, какое на Роне обычно овладевает людьми, когда они приближаются к мосту Святого Духа. В самом деле, в этом месте Рейн сужается и мрачнеет; течение его ускоряется, поскольку на протяжении пятисот шагов его воды текут под уклон в пять футов. Наконец, появляется, словно вдающийся в море мрачный высокий мыс, скала Лорелея, и становятся видны выступающие из воды верхушки камней, скатившихся с ее склонов и усеявших этот проход подводными рифами. Именно на вершине этой скалы и сидела фея Лора.

То была девушка лет семнадцати или восемнадцати, настолько красивая, что спускавшиеся по Рейну лодочники забывали, глядя на нее, управлять своими судами, так что те разбивались о камни, и дня не проходило без того, чтобы здесь не оплакивали какое-нибудь новое несчастье.