Навстречу нашему пароходу, поднимавшемуся вверх по течению, по Рейну величественно спускался большой плот, который напоминал гору плавающих на воде бревен. Длина его была, вероятно, не меньше восьмисот — девятисот футов, а ширина — шестидесяти — семидесяти. По мере того как он приближался, мы начали различать на нем деревню, ее жителей и стадо скота. Деревня эта состояла из дюжины хижин, жители представляли собой семьсот-восемьсот гребцов и работников, а стадо составляли три десятка быков и более сотни баранов, сопровождаемых убойщиками скота. Я было подумал, что это обитатели какого-то разрушенного города, которые переселяются куда-то со всем своим скарбом. Но капитан объяснил мне, что это всего-навсего плот, с помощью которого сплавляют лес — дуб и сосну — из Майнца в Дордрехт.
Поскольку было шесть вечера, то есть время ужина, мы вскоре стали свидетелями нового зрелища. Ровно в шесть лоцман что-то выкрикнул, и на длинный шест была водружена корзина; по всей видимости, это был сигнал к ужину, ибо все оторвались от своих занятий, кроме лоцмана и дюжины гребцов, которые при помощи длинных шестов продолжали управлять этой громадиной; каждый подходил с миской к огромному котлу, где помещалось не меньше восьмисот или девятисот порций супа. Мы пожелали всем приятного аппетита.
Если вы хотите получить представление об этом огромном мире, именуемом большим плотом, то могу сообщить, что его население за время плавания по Рейну обычно потребляет от сорока пяти до пятидесяти тысяч фунтов хлеба, от восемнадцати до двадцати тысяч фунтов свежего мяса, от восьми до десяти квинталов солонины, от десяти до двенадцати тысяч фунтов сыра, от десяти до пятнадцати квинталов сливочного масла, от тридцати до сорока мешков сухих овощей, от пятисот до шестисот бочонков пива и от восьми до десяти больших бочек вина.
Нужно быть искусным лоцманом, чтобы провести такую громадину среди излучин, скал и водоворотов Рейна; поэтому иногда случается так, что от плота отваливаются какие-то части или же он вообще целиком уходит под воду. Вот почему обитатели рейнских берегов имеют привычку говорить: у владельца плота три капитала — один на воде, второй на земле и третий в кармане. В самом деле, плот, движущийся по реке, обходится его владельцу в сумму от 350 до 400 тысяч флоринов, то есть более миллиона в наших деньгах.
Подобно тому, как сохраняют в памяти имена великих людей, так не забудут никогда имя плотовода, который без всяких происшествий привел из Майнца в Дордрехт больше полусотни этих огромных плотов. Звали его Юнг из Рюдесгейма.
Еще какое-то время мы провожали плот взглядом, но, когда наш пароход поравнялся с Нойвидом, мое внимание привлек чисто французский по виду памятник, расположенный на левом берегу Рейна; это обелиск, воздвигнутый армией Самбры-и-Мёзы генералу Гошу. В самом деле, именно в этом месте армия переправилась через Рейн 18 апреля 1797 года, и случаю было угодно, что как раз здесь за восемнадцать веков до этого, в 699 году от основания Рима, его перешел Цезарь.
От Нойвида до Кобленца Рейн не предлагает ничего более примечательного, поэтому нами были приняты меры, чтобы преодолеть этот участок пути ближе к закату.
Мы прибыли в Кобленц к девяти часам вечера и остановились в гостинице "Три Брата", чтобы иметь возможность любоваться видом на Рейн. Через полчаса после приезда я заметил из окна чрезвычайно красивый мост и решил по нему прогуляться, но не успел я сделать и нескольких шагов по улице, как раздался окрик часового: "Стой, кто идет?" Поскольку я не говорю достаточно бегло на языке короля Фридриха Вильгельма, чтобы вступить в диалог с прусским солдатом, самым лаконичным из всех солдат на свете, мне показалось более разумным вернуться в гостиницу и отложить до следующего дня осмотр моста, который, каким бы великолепным он ни был, не стоил того, чтобы получить армейскую пулю в лоб.
Наутро, спустившись в общий зал, я увидел там французского банкира по имени г-н Леруа, который, узнав о моем приезде, пришел любезно предложить мне свои услуги на весь сегодняшний день. Я с благодарностью принял его предложение; мы позавтракали и тронулись в путь.
Достославный мост, на который я хотел вступить накануне и от посещения которого меня отвратило "Стой, кто идет?" часового, ведет в деревню Эренбрейтштейн, расположенную по обе стороны живописной аллеи, которая ведет к водам Эмса; перейдя через мост, вы обнаруживаете слева очень красивую дорогу, идущую в крепость.
Эта крепость имеет особую историю. Прежний укрепленный замок Эренбрейтштейн, построенный Юлианом, начал потихоньку разрушаться, но в 1153 году архиепископ Хиллин восстановил его. Затем настал черед курфюрста Иоганна, маркграфа Баденского, который построил там новые укрепления и велел вырыть колодец в пятьсот восемьдесят футов глубиной.
В сентябре 1795 года Марсо в течение месяца осаждал Эренбрейтштейн. В 1797 году, после переправы через Рейн в Нойвиде, генерал Гош, в свою очередь, осаждал ее, но точно с таким же успехом; и наконец, после убийства полномочных представителей в Раштатте перед крепостью столь внезапно появились французские войска, что никто не успел запастись провиантом и через некоторое время голод дал о себе знать. Вскоре он стал таким ужасным, что кошек стали продавать по четыре франка, фунт конины по сорок су, а крыс по пятнадцать крейцеров за штуку. Полковник Фабер, выдержав более шести недель осады, в конце концов, 27 января 1799 года, сдал крепость.
Едва завладев Эренбрейтштейном, французы, дважды безуспешно осаждавшие его, осознали, какая прекрасная стратегическая позиция им досталась, и не только восстановили уже существующие оборонительные сооружения, но и возвели там новые. Работы шли полным ходом, но в это время был подписан Люневильский мир. И тогда, рассудив, что бессмысленно оставлять враждебной державе крепость, имеющую столь огромное, как они теперь поняли, значение, французы стали так успешно прокладывать минные галереи, что через несколько дней крепость была полностью разрушена.
Пруссаки — люди методичные. Когда в 1814 году им вернули Кобленц, они прибыли в Париж и вручили Людовику XVIII ведомость понесенных убытков, после чего, в соответствии со старой пословицей "Кто бьет посуду, тот за нее и платит", мы взвалили на себя расходы по восстановлению крепости. Со своей стороны, пруссаки, увидев, что она им достанется даром, решили возвести нечто грандиозное. В итоге крепость Эренбрейтштейн, перестроенную по планам Монталамбера и Карно, сегодня считают шедевром современных оборонительных сооружений, что весьма для нас лестно, поскольку возвели ее на французские деньги и по планам двух французов.
Наша визитная карточка открыла перед нами двери, и мы попали на террасу, возвышающуюся над Рейном, городом и всем ландшафтом. Это одна из самых великолепных панорам на свете.
Слева ее изумительным образом замыкает небольшой городок Оберверт, владение графа Пфаффенхофена; затем, если переводить взгляд слева направо, он поочередно задерживается на форте Александра; на городе и его памятных зданиях; на дворце курфюрстов; на особняке Мет-тернихов; на Виннебурге, где родился г-н Меттерних; на церкви Богоматери с двумя ее желтыми колоколами; на церкви святого Кастора, основание которой легенда приписывает Людовику Доброму; на Доме тевтонских рыцарей, первым великим магистром которых был Вальпот фон Бассенгейм; на реке Мозель, бедной дочери Франции, которая была выдана замуж на чужбину и для которой даже изумительный мост, вместо короны подаренный ей старым супругом, не стал утешением; на форт императора Франца, в нескольких шагах от которого возвышается гробница генерала Марсо. Чуть дальше, между гробницей и деревней Санкт-Себастьян, среди рощи тополей, стоит дворец, где в 1792 году нашли приют французские принцы. И наконец, на правом краю открываются Зайн и Нойвид, где, как мы уже говорили, Гош переправился через Рейн.
Напротив, в горах Рюбенах, где герцог Брауншвейгский выступил со своим знаменитым манифестом, расположена деревня Меттерних, колыбель и владение семьи австрийского канцлера, имя которого прежде было Меттер, пока к нему не добавили частицу "нихт". Вот как австрийские Шерены описывают историю присоединения этого слога.
