Целых три дня глумилась толпа над трупом, пока от него ничего не осталось и пока самая последняя его частица не обратилась в прах.

Что же касается Себастьена Ларюэля, то его тело на несколько дней выставили на обозрение в нефе собора; лицо и грудь его оставались открыты, чтобы были видны покрывавшие их раны, и мужчины, женщины и дети, стоя возле него, благочестиво возносили молитвы; потом его погребли бок о бок с его старым другом Бекманом, и на могилах двух мучеников все гильдии поочередно приспускали свои флаги, а горожане клялись именем Господа, Богоматери и святого Ламберта, покровителя города Льежа, отдать свою жизнь, если потребуется, как ради сохранения их привилегий и их свобод отдали ее они.

В 1799 году вскрыли склеп Ларюэля: тело его осталось нетленным, таким, как его погребли более полутора веков назад.

Это заставляет многих считать, что он был не только мучеником, но и святым.

АХЕН

Льежцы сдержали клятву, принесенную ими на могиле Ларюэля, поскольку с 1737 по 1794 годы их жизнь превратилась в нескончаемую борьбу против собственных епископов; в 1794 году мы овладели Льежем и сделали его столицей департамента Урт. В 1815 году город вошел в состав нового Нидерландского королевства. И наконец, в 1830 году, устроив, в свою очередь, небольшую революцию, он отделился от Голландии и, так или иначе, соединился со своими добрыми друзьями Брюгге, Гентом, Антверпеном и Брюсселем. Всем дано право самим судить о любви, которую он к ним испытывает.

К слову сказать, там, где мы находились, на той террасе, где мне удалось одновременно прекрасно позавтракать и прослушать великолепный курс истории, я оказался в такой точке, откуда можно было увидеть, ничем не утруждая себя, все исторические места, где происходили важные события, о которых мне только что рассказал г-н Полей. Так, с этой точки обзора, расположенной у подножия крепости, вдали слева от меня был виден Херстал, колыбель Каролингов, где родился Пипин Толстый, отец Карла Мартелла и дед Пипина Короткого, а вдали справа — замок Рамиуль, откуда Готфрид Бульонский отправился на Святую землю. Затем, по-прежнему перемещая взгляд слева направо, с севера на запад, в обрамлении этих двух достопамятных мест, за Уртом, можно было увидеть точку, откуда в 1691 году Буффлер бомбардировал город; затем, по эту сторону Мааса, почти у самых моих ног, в конце улицы Ор-Шато, — церковь святого Варфоломея, самую старую в Льеже; затем, перенеся взгляд на Урт, — мост Амеркёр, с которого по приказу герцога Бургундского сбросили в воду восставших горожан и которому эти печальные события дали такое горестное название. За этим мостом лежит предместье, откуда в 1792 году Дюмурье вытеснил имперцев; отступая, они подожгли его, и позднее, когда первый консул восстановил это предместье, какое-то время оно носило имя Бонапарта, но потом ему было возвращено прежнее название Амер-кёр: старая трагедия запечатлелась в памяти людей сильнее, чем недавнее благодеяние; дальше, на набережной, над церковью святого Варфоломея, стоит дом сеньора Кур-циуса — с его тремястами шестьюдесятью пятью окнами, с его баснословной историей и жутким преданием. Затем видишь Дворец правосудия, бывший дворец князей-епископов, с его изумительным двором, обрамленным колоннами XIV века, и порталом Вильгельма де Ламарка, знаменитого Арденского Вепря, скульптурное изображение которого находится на четвертой колонне справа от входа со стороны площади Святого Ламберта. Затем, за университетом, между семинарией и предместьем Авруа-Сен-Жак, виднеется чудо льежской архитектуры, сочетание готического и арабского стилей — церковь святого Павла, которая в 1795 году обрела статус кафедрального собора, унаследовав его от собора святого Ламберта, прежней архиепископской церкви, которая пала, низвергнутая народом, подобно тому, как оказывались низвергнутыми в те времена королевы; собор святого Иоанна с его византийской башней и кровавой памяти дом Вар-фюзе — от него не сохранилось ничего, кроме потерны на берегу Мааса, через которую вошли испанцы. В том же направлении, за предместьем Сен-Жиль, виден монастырь бенедектинцев святого Лаврентия, которых не следует путать с бенедиктинцами святого Мавра: последние славятся своими историческими хрониками, тогда как первые — хрониками скандальными. Затем замечаешь церковь святого Мартина, первую церковь, где по просьбе монахини, сестры Юлианны, которой предстала в видении разделенная надвое луна, с разрешения папы римского стали проводить праздник Тела Господня; позднее этот праздник распространился на весь христианский мир, и сегодня он еще отмечается везде, кроме Франции. Наконец, загородный дом, в котором, как похвалялся епископ Генрих Гел-дернский, он за один год зачал двадцать девять бастардов и который в честь этого монашеского подвига сохранил название "питомник бастардов".

Охватив взором всю картину города, я выразил г-ну Полену свое желание посетить несколько отдельных мест, в ответ на что он со своей обычной учтивостью предложил сопровождать меня. Господин Полей был слишком хорошим экскурсоводом, чтобы я мог отказаться от такого предложения, не рискуя при этом прослыть невежей, и мы вышли из дома вместе.

По дороге он сообщил мне, что в Льеже, возможно, больше, чем в каком-либо другом городе, имеется улиц и предместий, названных в чью-то честь; и правда, мы одну за другой пересекали улицы Ларюэля, Гретри и Бертолле^[19]; к тому же властями было обещано, что первую из вновь проложенных улиц назовут в честь либо Робертсона, либо Редуте; это тем более достойно похвалы, что Льеж — город чисто индустриальный, но при всем том, нужно отдать ему должное, оставаясь таковым, он не подверг полному забвению все, что связано с историей, искусством и наукой.

Когда наша прогулка закончилась, я направился в гостиницу "Альбион", чтобы расплатиться за ночлег, но обнаружил там лишь служанку. Я спросил, сколько с меня причитается, и она ответила, что мой счет составил 27 франков.

Мне показалось, что это чересчур дорого за одну ночь в скромной гостинице, и потому я осмелился высказать некоторые возражения по поводу такого счета, но в ответ мадемуазель Be рже ни обратила мое внимание на то, что они заплатили тридцать су рассыльному, доставившему мой багаж. Я признал правоту факта, но этот задаток, как бы он ни льстил моему самолюбию, указывая на проявленное ко мне доверие, уменьшил мой долг лишь до 25 франков 50 сантимов. И тогда я позволил себе снова проявить настойчивость, потребовав детальный счет.

— Так ведь господин заказал ужин вчера вечером, — заявила девушка.

— Верно, — ответил я, — но мне его так и не подали.

— А сегодня утром господин потребовал карету.

— И это верно, но ее не нашли.

— Ну, это не имеет значения, — ответила девушка.

На мгновение я оказался сбит с толку логикой этого умозаключения, но затем, не желая признавать себя побежденным, попросил позвать хозяйку.

— Увы, это невозможно, — ответила мне служанка, — в этот день госпожа ходит в церковь: она на вечерней молитве.

— А господин Валентин?

— Он отыскивает яйца в гнездах.

Я повернулся к г-ну Полену.

— В котором часу отходит экипаж на Ахен? — спросил я его.

— Примерно через полчаса, — ответил он.

Понимая, что у меня, нет времени начинать судебный процесс против хозяйки, я бросил на стол 30 франков и вышел.

— Спасибо, господин фламандец, — поблагодарила девушка, провожая меня до двери.

Я взял свой дневник и написал:

"Errata^[20]: вместо слов "Льеж, увиденный с высоты птичьего полета", следует читать: "Льеж, увиденный на уровне гостиничного воровства V

Мы пришли на почтовый двор в ту минуту, когда в экипаж уже запрягали лошадей. К счастью, в нем еще оставалось три свободных места внутри. Я побежал в контору, купил билет и хотел было положить его в карман не читая, но г-н Полей посоветовал мне взглянуть, что там написано.