— Охотно, — ответил монах.

Он тут же вышел и отправился на поиски графа, но не добился от него ничего, кроме следующих слов:

— Господин Себастьен Ларюэль сегодня поможет нам примирить горожан с принцем.

Тогда монах бросился к его ногам и стал умолять его именем всех святых, но Варфюзе оставался непоколебим.

Монах вернулся в темницу и протянул Ларюэлю небольшое распятие.

— Молитесь Господу, господин бургомистр, — сказал он ему, — ибо только он один может сейчас вас спасти.

— Ах! — произнес Ларюэль. — У меня ведь осталось еще столько дел, которые мне предстояло совершить ради блага моих сограждан, почему же я должен умереть здесь столь недостойной смертью?

С этими словами он опустился на колени и начал свою исповедь; исповедь человека с чистой душой, вся жизнь которого была обращена к добру; и потому, когда монах дал ему отпущение грехов, слезы из глаз полились у монаха.

Ларюэль обнял доброго доминиканца, и тот удалился.

После этого трем солдатам тотчас приказали умертвить бургомистра, но они даже не двинулись с места.

Видя это, граф сказал:

— Вы что, не слышали?

— Ну да, слышали, монсеньор, — отвечал один из них. — Но лучше мы сами умрем, чем убьем человека, который не сделал нам ничего дурного!

— Гобер, — вскричал граф, обращаясь к своему лакею, — только на тебя одного я могу положиться: давай!

— Монсеньор, — ответил Гобер, в знак отрицания покачав головой, — поручите кому-нибудь другому такую работу: я не палач.

— Ну и ну, черт возьми! — промолвил Гранмон. — Столько непонятных разговоров вокруг подобного пустяка.

И, пожимая плечами, он отправился выбрать трех других солдат, уже из своей собственной команды, а затем вернулся к графу.

— Вот, монсеньор, — сказал он ему, — трое, которые вам подойдут.

Сияя от радости, Варфюзе проводил их до двери комнаты, где был заперт Ларюэль, и вручил им кошелек, набитый золотом, которое солдаты тут же поделили между собой. Ларюэль услышал звон золотых монет и понял, что ему придется покориться своей участи, ибо смерть его была уже оплачена.

В эту минуту Гранмон открыл дверь и трое солдат вбежали в комнату, словно безумные, бросились к Ларюэлю и почти одновременно нанесли ему четыре удара саблями, но у них были никуда не годные широкие короткие сабли, не позволявшие им завершить начатое, и солдат стали раздражать крики несчастного бургомистра, которого они не могли прикончить.

— Черт побери, — сказал один их них, — с таким оружием мы никогда не доведем дело до конца, тут нужна хорошая шпага!

Гранмон одолжил свою, и после второго удара, нанесенного ею в грудь, Ларюэль испустил дух.

Остальные гости по-прежнему находились в обеденной зале, и с них не спускали глаз; внезапно туда донеслись проклятия солдат и крики умирающего Ларюэля.

— Ах, предатель! — вскричал аббат де Музон. — Он приказал убить бургомистра.

В это мгновение вошли двое монахов и подтвердили ужасную новость; за ними показался Варфюзе.

— Да, — сообщил граф ошеломленным гостям, — да, господа, бургомистр мертв, но он умер, исповедавшись и раскаявшись в своих прегрешениях; он умер, отдав себя в руки Господа и попросив прощение у императора и его высочества.

— Ты лжешь! — воскликнул г-н де Музон. — Бургомистр мог принять смерть, ни у кого не выпрашивая прощение; это такому подлецу, как ты, придется выпрашивать прощение, когда придет твой смертный час.

Варфюзе собирался ответить на этот выпад, но тут Гранмон опустил руку на плечо графа и шепотом сказал ему несколько слов. Услышав их, граф побледнел и поспешно ушел вместе с Гранмоном; через мгновение Гран-мон вернулся и позвал каноников Керкхема и Ниса; оба вышли, сами не понимая, зачем их позвали, и оставив в таком же неведении остальных гостей.

Слова же, сказанные Гранмоном графу, заключали в себе известие, что в городе начались какие-то волнения; и в самом деле, там распространился слух, что испанские солдаты (а народ всегда относился к этим чужестранцам с недоверием) переплыли Маас возле церкви святого Иоанна и на глазах у кого-то из горожан вошли через заднюю дверь в дом Варфюзе. Один из родственников бургомистра, оказавшийся среди тех, кто обсуждал эти события, вспомнил, что в этот день Ларюэль должен был обедать у графа, и предположил, что солдаты могли быть позваны им, чтобы похитить Ларюэля; он поделился своими подозрениями с теми, кто его окружал; они посчитали его страхи вполне обоснованными и кинулись на площадь Святого Иоанна, где стоял дом Варфюзе, а поскольку уже довольно долгое время оттуда доносился сильный шум, то возле дома скопилась к этой минуте кучка горожан, задававшихся вопросом, что же там происходит, и это послужило новым указанием на то, что в этом подозрительном доме творится нечто странное; так что кузен Ларюэля тотчас принялся изо всех сил колотить в дверь. На пугающий грохот дверного молотка к двери прибежал сам Гранмон и через маленькое окошко спросил, чего хотят посетители.

— Мы хотим узнать, — сказал кузен Ларюэля, продолжая стучать, — здесь ли находится господин бургомистр?

— Разумеется, он здесь, — ответил Гранмон. — И что дальше?

— Дальше? Мы хотим с ним поговорить, откройте.

— О, это меняет дело, — продолжал бывший монах, — ключ от двери имеется только у графа, и я пойду его поищу; подождите.

Поскольку во всем этом не было ничего особо успокоительного, горожане, хотя и принялись ждать, как их просили, тем не менее разослали во все концы города гонцов с вестью, что бургомистр в опасности.

И вот как раз тогда Гранмон пошел за графом.

Они вдвоем подошли к двери, и Варфюзе сам открыл ее, впустил в дом родственника Ларюэля и четверых других горожан и спросил, что привело их к нему.

— Простите нас, господин граф, — сказал родственник бургомистра, — но ходят слухи, что несколько испанских солдат проникли в ваш особняк, и потому у нас появились опасения за безопасность бургомистра.

— Успокойтесь, господа, — ответил Варфюзе, — солдат вызвал я сам.

— Но с какой целью, господин граф? — спросили горожане. — Вам же известно, что справедливо или нет, но мы всегда считали их своими недругами.

— Послушайте, господа, — произнес Варфюзе, оглядываясь и убеждаясь в том, что испанцы его прикрывают, — с этим пора кончать. Вы хотите быть французами, испанцами или голландцами?

— Мы хотим быть льежцами и никем больше, — ответили горожане.

— Хорошо! Тогда как вы отнесетесь к тому, что бургомистр Льежа собирался продать вас французам?

— Мы скажем, — ответил кузен Ларюэля, — что тот, кто выдвинул это обвинение против господина бургомистра, лжет!

— Должен сказать, господа, — все более и более воодушевляясь при виде окружившей его охраны, начал Варфюзе, — что дело обстоит именно так, и у меня есть тому доказательства; но за вас уже отомстили.

— Что вы имеете в виду?

— То, что я получил приказ от императора и его высочества монсеньора Фердинанда покарать изменника, и он понес эту кару.

— Бургомистр арестован?

— Бургомистр мертв.

— Быть того не может! — вскричали горожане.

— Извольте сами убедиться, — сказал Варфюзе.

В эту минуту в дверь застучали еще сильнее.

— Понимаете ли вы, сударь, — произнес кузен Ларюэля, — какая беда вам грозит, если вы сказали нам правду, ведь народное возмездие уже стучит в вашу дверь.

— Господа, господа! — обратился к собравшимся на улице горожанин, входивший в число тех, кто вместе с кузеном Ларюэля оказался во дворе дома, и опасавшийся, что еще до того, как толпа высадит дверь, с ними уже успеют расправиться. — Господа, успокойтесь, подождите: мы сейчас выйдем и расскажем вам обо всем, что произошло.

— Господа, — крикнул кузен Ларюэля, бросаясь к решетке, которая шла по верху стены двора, и обращаясь к тем, кто стоял снаружи, — выламывайте дверь, бургомистр убит, а мы захвачены в плен!

В ответ на площади поднялся страшный шум, он перекинулся на улицы, а затем вернулся назад многотысячным гулом, от которого дрогнули стены графского дома; почти в тот же миг послышались частые удары колокола: это били в набат.