По правде говоря, любопытно наблюдать, как одинаково проявляют себя при сильном волнении натуры самые противоположные, сердца самые твердые, умы самые скептические. Нас было там шестеро: шесть натур, шесть сердец, шесть различных умов, и что же? Когда послышался шум шагов, когда открылась дверь, когда объявили: "Господин Курби де Коньор", — у всех глаза увлажнились слезами и все раскрыли объятия, движимые одним и тем же чувством.
Между тем самое большое волнение довелось испытать именно нам; вот уже два дня как г-на де Коньора и его товарищей окружали, обнимали, приветствовали; мы для них были всего лишь новыми соотечественниками, явившимися вслед за многими другими соотечественниками, вот и все, они же были для нас героями и мучениками.
В ожидании ужина, который готовили под крышей огромного барака, возведенного с этой целью, я предложил посетить могилу отважного капитана Жеро, героя сражения у марабута Сиди-Брагим, который дошел с остатками своей колонны почти до самого Джема-р'Азуата и был убит в полульё оттуда вместе с последними, кто оставался в живых после четырех дней боев. Предложение было принято единодушно.
Мгновенно шесть или восемь лошадей были предоставлены в наше распоряжение, и часть штаба вызвалась сопровождать нас. Пленники присоединились к нам: выжившие почитали своим долгом посетить могилу погибших. Мы же с восторгом следили за происходящим: на наших глазах вновь соединялись два конца этой цепи героизма.
Могила капитана Жеро находится в долине уэда Зири, под сенью гигантских смоковниц, на том самом месте, где он был найден мертвым среди тел его товарищей. Туда ведет чудесная дорога, зажатая лесистыми горами и затененная смоковницами, огромными, как наши самые большие дубы. Почти параллельно дороге извивается небольшая речка.
Вдоль всей дороги нам встречались передовые посты и сложенные в козлы ружья, словно враг был рядом. Но враг и в самом деле где-то неподалеку, всегда рядом, правда невидимый, но тем более опасный, ибо он внезапно появляется там, где его меньше всего ждут. Ведь Джема-р'Азуат окружают те самые предательские племена бени-снассен, сухалиасов и улед-зири — лживые друзья, двуличные союзники, которые одной рукой ласкают, а другой бьют.
И опять же вдоль всей дороги, среди высоких трав, мы слышим мычание коров и быков либо колокольчик овец, затем видим медленно распрямляющихся и провожающих нас застывшим взглядом, а потом снова садящихся на землю пастухов, чьи ружья спрятаны в соседних кустах; это лазутчики племен, всегда готовых к мятежу: если они заметят какого-нибудь доверчивого солдата, заблудившегося вне лагеря, то сразу меняют загнутую палку, придающую им вид античных пастырей, на нож убийцы.
Внезапно мы заметили обширное открытое пространство, посреди которого возвышалось нечто вроде римского могильного кургана, затененного группой смоковниц; к нему можно было подойти по обрамлявшей его мощеной дороге.
То была могила капитана Жеро.
Увы! Среди наших повседневных забот, среди наших трибунных схваток и скандальных процессов факты, события и даже люди мелькают так быстро, что однажды забудут, если уже не забыли, подробности этого славного сражения, которое мы можем противопоставить всему великому и героическому, что было завещано нам античностью.
Бросим же еще одну страницу тому ветру, который кружил листья Кумской сивиллы и который уносит все человеческие деяния во мрак, небытие и забвение.
СИДИ-БРАГИМ
Однажды у границы Марокко было замечено присутствие Абд эль-Кадера.
К числу племен, которые, казалось, чистосердечно примкнули к нам, относилось и племя сухалиасов. Это было могущественное племя, и потому последовали распоряжения поддерживать с ним дружеские отношения всеми возможными средствами.
Однако чем больше доказательств такой дружбы мы давали, тем больше этому племени надлежало бояться мести эмира; стало быть, мы обязаны были поддерживать племя, ибо, поддерживая его, мы сохраняли его своим союзником, тогда как, прекратив это делать, мы, напротив, сделали бы его своим врагом.
Между тем, поскольку полковник Монтаньяк был настроен самым миролюбивым образом, в лагерь явился какой-то араб. Он пришел от имени Трари, вождя сухалиасов. Трари как никогда предан французской стороне, заявил он: близость опасности лишь воспламеняет его дружбу, и, если гарнизон Джема-р'Азуата захочет сделать вылазку и устроить засаду во владениях его племени, Трари обязуется выдать Абд эль-Кадера.
Командир любого поста лелеял мечту захватить эмира: мечту пламенную, которую для многих погасила смерть. Преследовала такая мечта и полковника Монтаньяка; десять раз друзья слышали, как он говорил: "Я захвачу эмира или погибну".
Так вот, он принял решение, как мы уже говорили, оказать помощь сухалиасам. В тот же день он отдал приказ. Гарнизон был слабый и в ту пору полностью окружен врагами; передовые посты состояли из двух или трех блокгаузов, удаленных от города не более чем на пятьсот шагов.
Полковник Монтаньяк решил как можно меньше ослаблять гарнизон. Он составил список тех, кто должен был его сопровождать: их число достигло 421 человека. 8-й батальон орлеанских стрелков выделил 10 офицеров и 346 солдат, 2-й гусарский — 3 офицеров и 62 солдат. Эти офицеры были: полковник Монтаньяк; командир батальона Фроман-Кост; командир эскадрона Курби де Коньор;
заместитель командира батальона Дютертр; капитан де Шаржер; капитан Жеро; капитан Бюргар; капитан Жантий де Сент-Альфонс; лейтенант Клейн; лейтенант де Раймон; лейтенант Ларразе; аджюдан Тома и доктор Роза-гути.
Мне хотелось бы начертать на этой бумаге, которой следовало бы быть в таком случае бронзовой, имена 408 солдат, последовавших за 13 своими командирами.
В воскресенье 21 сентября 1845 года, в десять часов вечера, колонна бесшумно вышла из Джема-р'Азуата; те, кто оставался, сожалели, что остаются, а те, кто уходил, гордились, что уходят.
До двух часов ночи продолжался марш в западном направлении; в два часа сделали привал, составили оружие в козлы и легли за ними. Три сотни бойцов спали этой ночью на земле — те, кому через три дня суждено было спать под ней. В восемь часов позавтракали, в девять двинулись в путь, в десять часов стали лагерем возле уэда Тарнана, где должны были провести день.
Во время завтрака появился араб, подававший дружеские знаки; его привели к полковнику, который тотчас позвал переводчика. Араб был гонцом, пришедшим предупредить полковника, что эмир со значительными силами продвигается в направлении Бу-Дженана. Полковник сразу вызвал к себе двух старших офицеров. Это были командир батальона Фроман-Кост и командир эскадрона Курби де Коньор. Он сообщил им новость и спросил их мнение. Они склонялись к тому, чтобы продолжать марш. В соответствии с этим мнением и решено было стать лагерем возле уэда Тарнана.
Тут явился второй гонец. Он принес письмо по поручению г-на Коффина, капитана инженерных войск, временно исполнявшего обязанности начальника гарнизона Джема-р'Азуата. Письмо было от майора де Барраля — в нем содержалась просьба к полковнику Монтаньяку выделить 300 человек, которые требовались генералу Каве-ньяку, находившемуся тогда на дороге в Айн-Кобейру.
Полковник второй раз вызвал г-на Фроман-Коста и г-на Курби де Коньора и сообщил им о письме майора де Барраля, как прежде сообщил о донесении араба. Но на этот раз, показав письмо, он добавил:
"Господа, это письмо опоздало на двадцать пять или тридцать часов, майор просит у меня триста человек из восьмого батальона, но это сократит наши силы до ста восьми человек и, следовательно, вынудит нас вернуться назад, что после полученного нами сообщения обернется настоящим позором, ибо в таком случае можно будет подумать, будто мы уклоняемся от сражения; мое мнение таково: остаться на занятых нами позициях; соответствует ли оно вашему?"
Мнение двух офицеров совпадало с мнением полковника. Их подталкивала судьба.
