Возьмите на заметку еще одно забавное наблюдение! Во Франции, вернее в Париже, принцессы живут в караван-сараях или в домах Сенеки — словом, там, куда календеры или путешественники обычно приходят в поисках гостеприимства; поэтому посетителям никогда не приходится ждать. В Испании все обстоит иначе: принцессы имеют свои дома, живут в лоне семьи и, как дочери античных царей, ходившие за водой к источнику и сами себя обшивавшие, занимаются каким-нибудь ремеслом: одни состязаются с природой, изготавливая искусственные цветы, соперничающие с настоящими; другие простирают свою любовь к ближним настолько, что обеспечивают их тем, чем царские дочери одаривали только самих себя, то есть вышивают и шьют; третьи плетут из золотистых и серебряных нитей те тысячи галунов, нашивок и помпончиков, что сверкают, переливаются и звенят на парадных платьях андалусских танцоров и танцовщиц.

Однако, поскольку все эти занятия несомненно утомляют глаза, а трудиться вечерами вообще вредно для зрения, прекрасные принцессы предаются по вечерам занятию, идущему во вред душе, которая им куда менее необходима, чем глаза. Но следует сказать, сударыня, что в Испании подобное занятие никоим образом не влечет за собой такое же предвзятое отношение к ним общества, как во Франции. Упомянутые нами принцессы посещают караван-сараи и дома Сенеки, но это совершенно не наносит ущерба тому уважению, каким они пользовались до того, как им пришло в голову расширить область своих ночных прогулок до этих общественных или приватных учреждений; при этом они не перестают встречаться со своими знакомыми и сохраняют свои дружеские связи; никто не спрашивает у них отчета в их ежедневных отлучках, никто не интересуется, где они проводят время с шести вечера до полуночи. Да и кто имеет на это право? Ведь эти барышни никогда не выходят из дома одни — их всегда сопровождают отец, мать или брат. Правда, отец, мать или брат остаются за дверьми караван-сарая, не переступают порога дома Сенеки, не имеют никаких дел с календерами и путешественниками; но они находятся рядом, и кто посмеет сказать, что девица делает что-то дурное… в десяти шагах от отца, матери или брата? Да они ничего дурного и не делают, сударыня: задумчивые и серьезные, они входят не говоря ни слова, садятся и ждут, чтобы календеры или путешественники начали за ними ухаживать. Да, сударыня, «начали за ними ухаживать» — вполне уместное выражение. В Испании буквально этим и занимаются в караван-сараях и в домах Сенеки. Сказать, что это ухаживание длится так же долго и что оно столь же целомудренно, как происходящее вне балкона и по другую сторону жалюзи, было бы преувеличением, но видимость благопристойности все же соблюдается; принцессы, способные проявить слабость, делают вид, что они уступают капризу, увлечению; они поднимаются и, опираясь на руку кавалера, совершают короткую прогулку по покоям или по саду, а потом исчезают бесшумно, скромно, достойно и через более или менее длительное время вновь появляются рука об руку со своим кавалером. И вы вольны думать — настолько лица их безмятежны, а одежда сохраняет целомудренную безупречность — и вы вольны думать, что они всего-навсего провели урок астрономии или прочитали главу из «Дон Кихота Ламанчского».

При этом они гораздо более сдержанны, чем принцессы из «Тысячи и одной ночи», поскольку те, как это видно из перевода г-на Галлана, едят и пьют вместе с путешественниками, которым они оказывают гостеприимство, а вот испанские принцессы не пьют и не едят; должен сказать, что если мы во время своего пребывания в таких заведениях и заказываем иногда порто, херес или малагу, то высокомерные губки наших мимолетных хозяек к ним еле-еле прикасаются.

К тому же всегда недостает времени, чтобы вечера превращались в пиршества: в десять часов барышни уже начинают говорить об уходе, а в одиннадцать бесповоротно удаляются, роняя в качестве оправдания слова, на которые нечего возразить, если, конечно, вы не порвали со всеми святыми человеческими чувствами: «Мой отец или моя мать ожидают меня уже три часа, и вы понимаете, что я не могу заставлять их ждать дольше». Затем принцесса встает, с чувством достоинства подставляя вам лоб для поцелуя, делает реверанс и удаляется. Если на следующий день вы хотите возобновить эти отношения, они возобновляются, но всегда таким же образом и с теми же осторожностями. Не стоит и говорить, что, если вы явитесь в дом принцессы, оказывавшей вам накануне радушный прием в караван-сарае, вас никоим образом не узнают и посмотрят как на пьяного, который ошибся дверью.

По поврду же пьяных отметим мимоходом тот факт, что за все время нашего путешествия по Испании мы видели лишь одного пьяного, и за ним, как за диковинкой, шла толпа любопытных. После всего того, о чем я имел честь сообщить Вам, сударыня, ничего нового дом Сенеки, который мы вчера посетили, не сможет Вам предложить, если речь не идет об археологии. Затрудняюсь сказать Вам, в каком квартале находится этот дом: мы были там ночью, под проливным дождем. В него входят через большую дверь, попадая сначала во двор, а вернее, в сад, окруженный стенами, которые показались мне римской постройкой: эти стены, а также хозяйка дома — единственные следы античности, какие я в нем заметил.

Еще одно обстоятельство, весьма характерное, усугубило унылость этого времяпровождения. По дороге туда нам пришла в голову счастливая мысль зайти в кафе и заказать пунш (во Франции я сказал бы «пунш по-итальянски», но в Кордове я назову его пуншем по-французски), чтобы увидеть, не возьмет ли новизна этого напитка верх над безразличием наших будущих Амин. К несчастью, слуга из кафе, принесший нам напиток и, несомненно, являвшийся переодетым сыном короля, оказался любовником самой прекрасной из наших принцесс, и она, поддерживаемая присутствием своего инфанта, которого ничто на свете не могло заставить покинуть прихожую, не пожелала вступать в разговоры ни со своими соотечественниками, ни с иностранцами. Так что мы ушли, не дожидаясь, когда эти дамы скажут нам, что их ждут родители.

Кстати, сударыня, я забыл Вам сказать, что вечером Парольдо получил ответ и что завтра нас ждут в горах Сьерра-Морены. Мы хотели начать приготовления, но наши друзья заявили, что нам ни о чем не надо беспокоиться и что вьючные животные будут ждать нас во дворе гостиницы завтра в четыре часа утра.

XXXI

Кордова, 7.

Всю ночь, последовавшую за посещением дома Сенеки, мы спали великолепно: Александр кофе не пил, и, соответственно, музыкальные часы удовольствовались тем, что лишь пару раз сыграли свою мелодию, сопровождая ею наш сон. Однако ровно в четыре часа мы были разбужены хлопаньями двери, топотом и выкриками, способными обрушить гостиницу: то прибыли наши ослы, мулы и погонщики. Через мгновение мы были уже на ногах; все было готово: ружья, снаряжение, охотничьи куртки и штаны; в ту минуту, когда мы застегивали последние пряжки на гетрах, в дверях появился Парольдо. «В дорогу, господа, — промолвил он, — в дорогу!»

Он был очень хорош в своем несколько пошлом наряде андалусского majo^[55]; короткую куртку, шляпу с кисточкой, широкие кюлоты и изящные гетры, самую удачную часть своего костюма, он носил с известным щегольством, придававшим всему его облику очаровательную изысканность. Жиро и Буланже несомненно предпочли бы остаться дома и писать его портрет, а не отправляться на охоту, но большинство было против этого; Жиро ограничился тем, что сделал набросок, пока Парольдо закуривал сигару, и мы спустились вниз. При свете факелов внутренний дворик гостиницы с его четырехугольными аркадами, напоминающими улицу Риволи, с его покрытием из плит и садом, почти все пространство которого было заполнено огромным апельсиновым деревом, увешанным плодами, выглядел очень живописно.

В самом деле, весь ряд этих аркад заполняли ослы, погонщики, проводники; ослы были покрыты разноцветными пестрыми лохмотьями; на головах погонщиков и проводников красовались яркие платки, а сами они были закутаны в накидки; у большинства на голых ногах были холщовые туфли с веревочными подошвами, как у их пред-ков-арабов. Два охотника верхом на лошадях, стоявшие в глубине двора, у самых ворот, довершали целостность этой живой картины, теряясь в темноте, в которой, однако, сверкали временами, выхваченные из мрака всполохом факела, стволы их ружей и рукоятки кинжалов. Это были Равес и граф Эрнандес де Кордова. Все вместе они и производили шум, от которого мы проснулись.