Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Внезапно в центре помещения раздается музыка, торжественная, величественная, незримая, христианская, наконец, и, как волна гармонии, распространяется меж колонн и по капеллам и заполняет Ваше сердце молитвенным экстазом; свет усиливается, у Вас неожиданно возникает целый рой мыслей, и Вы начинаете различать в этой церкви, прежде погруженной в темноту, с одной стороны покинутую Мекку, с другой — лучезарную Голгофу. Затем дверь распахивается — широкий поток света и волна воздуха освежают Ваш лоб, Вы тут же просыпаетесь и видите веселый свет, который, пробившись сквозь атласные занавеси окон, падает на Вашу постель и советует Вам пробудиться.

Вы проводите рукой по лбу и понимаете, что это было сновидение, просто Господь позолотил Ваш сон явью и, приблизив горизонты, силой божественного внушения заставил Вас увидеть кордовскую мечеть. Но то, что Вы видели во сне, мы трогали руками, и наше восприятие вдвое ярче Вашего.

Теперь, чтобы перейти от общего впечатления к подробностям, представьте себе огромный зал, в котором девятнадцать нефов длиной в триста пятьдесят футов и шириной в четырнадцать каждый, вытянутых с юга на север, и девятнадцать других нефов, ведущих с востока на запад по ширине храма; нефы эти образованы рядами колонн из яшмы и мрамора, красного, желтого и голубого, которые членят пространство различным образом в зависимости от того, через какую дверь вы входите, и скрывают шесть входов в здание; на одной из этих колонн укреплена небольшая металлическая решетка с лампадой, постоянно освещающей выгравированное на этой колонне изображение распятого Христа, которое, говорят, какой-то христианин, мавританский невольник, привязанный к ней, процарапал своими ногтями.

В середине здания возвышается большая часовня, разрешение на возведение которой капитул добился от короля в 1828 году. Несмотря на противодействие города перестройке внутреннего помещения мечети, было разрушено или обложено кирпичом большое количество колонн. В каком-либо другом месте эта часовня была бы очень хороша, но, будучи слишком ревностными христианами, чтобы сожалеть о господстве христианства, мы в то же время слишком горячие поборники искусства, чтобы не скорбеть по поводу того, что это господство выставляет себя в виде ренессансной архитектуры внутри мечети, неприкосновенность которой сделала бы ее уникальным памятником Европы.

Заметим, что Кордова, отторгнув тюрбан, не удовольствовалась ореолом христианства и, охваченная религиозным фанатизмом, возжелала иметь венец мученичества; ее религиозное рвение в особенности проявилось в девятом веке и дошло до того, что христиане, дабы стать мучениками, оскорбляли религию мавров, а потому в 850 году был созван собор из епископов, живших в государстве эмира Абд ар-Рахмана, и собор этот постановил не считать мучениками тех, кто без необходимости принял смерть, нападая на магометанство.

Выйдя из мечети, мы отправились в цирк, небольшой, нарядно раскрашенный и один из самых превозносимых в Андалусии, ибо цирку недостаточно быть громадным, чтобы считаться хорошим, и его обширность является даже недостатком, так как чем цирк меньше, тем ощутимее в нем опасность, а чем ощутимее опасность, тем довольнее зрители; и если Вы приедете в Испанию, сударыня, то подчинитесь этому впечатлению, общему для всех. Первая коррида, увиденная Вами, ужаснет Вас, а при виде первого умерщвленного на Ваших глазах быка Вы поклянетесь, что никогда больше не станете свидетелем этого варварского зрелища. Начиная с четвертого быка Вы примитесь их подсчитывать, а когда дело дойдет до восьмого, Вы присоедините свой очаровательный голосок к тем, кто требует о t г о t о г о, то есть дополнительного быка. Вы будете с нетерпением ожидать следующей корриды и всю неделю станете говорить о ней; Вы перестанете обращать внимание на лошадей со вспоротым брюхом; Вас не будет пугать даже опасность, которой подвергаются люди, и, с удивлением увидев однажды, как погиб тореадор или чуло, не покинете корриду. Итак, повторяю, сударыня, чем меньше цирк, тем больше вероятность увидеть, как там погибает человек, и, соответственно, тем больше вероятность получить удовольствие, если ты испанец или женщина.

«Хотите увидеть Захру?» — спросил Перес, когда мы вышли из цирка. «А что такое Захра?» — поинтересовались мы. «Захра — это город, построенный Абд ар-Рахманом Вторым, — пояснил Перес, — в двух милях от Кордовы, у подножия гор. О, Кордова не всегда была такой, какой вы ее видите, и переворот, вследствие которого она перешла из рук дамасских халифов под власть эмира Абд ар-Рахма-на, был для нее более удачным, чем все последующие перевороты, которые мы видели позднее. Следует знать, что в ту эпоху в Кордове было около двухсот тысяч домов, и все они были полностью заселены; в городе насчитывалось девятьсот общественных бань; вам трудно в это поверить, ибо вчера я застал вас, когда вы вынуждены были мыться в тазах. У государя, разумеется, был сераль; этот сераль, включая невольниц, сожительниц и евнухов, составляли шесть тысяч триста человек; однако среди невольниц была одна фаворитка по имени Захра. И хотя сераль был красив и утопал в роскоши и благовониях, Абд ар-Рахман счел его недостойным Захры; он пожелал создать для нее более удобное обиталище, и вот что он придумал: сераль — это слишком мало для его фаворитки, дворец — тоже недостаточно, поэтому нужен целый город. В двух милях отсюда, как я вам уже сказал, Абд ар-Рахман выбрал изумительно подходящее для этого место, и, как по волшебству, там вознесся задуманный город; в нем был главный дворец с двенадцатью тысячами колонн из гранита и египетского мрамора; стены его главного зала, разумеется, были покрыты золотыми орнаментами, а звери, отлитые из золота, словно обычные львы возле Института, извергали струи воды в белоснежный бассейн; во дворце был павильон, где Абд ар-Рахман и Захра вместе проводили вечера; он освещался сотней хрустальных ламп, заполненных благовонными маслами, и был украшен орнаментами не только из золота, но и из стали и драгоценных камней. Наконец, по улицам города, окружавшего дворец, змеились ручьи с прозрачной, как хрусталь, водой, от которой постоянно исходила прохлада; все это вместе с фонтанами, террасами, цветами, оранжереями, музыкой и танцами стоило семьдесят пять миллионов; таким образом, Абд ар-Рахман потратил на Захру примерно две трети той суммы, какую Людовик Четырнадцатый израсходовал на Лавальер». — «А что осталось от этого города?» — спросил я у Переса. «Только воспоминания, — ответил он. — Воссоздайте его, если хотите, в вашем поэтическом воображении, и это будет первая реконструкция города». — «Мечеть великолепна, — вмешался Жиро, — предание замечательно; Захра, я убежден, была поразительная женщина, но в это время дня все наше воображение должно быть направлено только на обед, и я надеюсь, что он не будет ни преданием, ни мечтой».

Когда Жиро, сверяясь с часами, которые представляет собой его желудок, говорит, что наступила пора обеда, ему следует подчиниться. И мы подчинились. Перес с Па-рольдо были приглашены нами на обед, и, когда разговор зашел об оружии, только что принесенном от оружейника, Александр воскликнул, что с того часа, как он находится в Испании, ему довелось стрелять только в индюков, а это унизительно как для француза, так и для карабина Де-вима. Он поинтересовался, являются ли кабаны Сьерра-Морены таким же мифом, как французские кабаны, а если они все же существуют, можно ли поохотиться на них в горах. Парольдо, Перес и несколько их друзей, присоединившихся к нам, переглянулись с сомнением. «Вы действительно этого хотите?» — спросил Парольдо, предварительно встретившись взглядом со всеми своими друзьями. «Еще бы!» — закричали мы в шесть голосов, и среди них прозвучал голос Дебароля, которому представлялась, наконец, возможность пустить в ход свой карабин. «Да, черт возьми! — заметил Буланже. — Это было бы неплохо; мне приходилось видеть кабана только в лавке колбасника, да еще с сахарными клыками и фисташковыми глазами, так что я не прочь посмотреть на них вблизи, чтобы получить верное представление об этих животных с щетинистой шкурой, но вкусным мясом». — «Э, да ты красиво говоришь! — воскликнул Александр, которого мысль об охоте привела в восторг. — Но прекрати свои разглагольствования, и вернемся к обсуждению планов на завтра». — «Боюсь, что в этом деле есть какие-нибудь трудности, — вмешался я, — а Александр, как всегда, несдержан». — «Я не вижу никаких препятствий, — высказался Парольдо, — если не считать, что в сьерре не всегда спокойно». — «Уж не о разбойниках ли идет речь? — поинтересовался я. — Неужели все еще есть разбойники?» — «Гм! Да они меня самого захватили в горах», — отвечал Парольдо. «И меня!» — «И меня тоже!»

77
{"b":"812068","o":1}