Добравшись до конца этой тропинки, мы вышли на луг, а затем на небольшое поле, на краю которого, примерно в тысяче шагах от себя, увидели живописнейшего вида мавританскую стену, еще и сегодня опоясывающую город халифов. В середине стены, слева от прекрасной пальмы, которая распускала над крепостными валами свою верхушку, напоминавшую султан какого-то гигантского воителя, открывался стреловидный вход, своей тенью суливший прохладу. Это были ворота города.
В ту же минуту мы ринулись к этой цели. Однако перед воротами находилось сооружение, привлекшее все наше внимание. Это было нечто вроде сарая, заполненного взрослыми обоего пола и множеством ребятишек, стоявших и сидевших повсюду. Каждый из нас задавался вопросом, чем может быть этот сарай и что может делать здесь вся эта детвора, с явным наслаждением смаковавшая какую-то еду, природу которой мы не могли распознать на таком расстоянии. Мы напрягли все свои умственные способности для решения этой сложнейшей задачи, но успеха не имели. И вдруг меня осенило. Я вспомнил Неаполь. «Жиро! — закричал я. — Cocomeri! Cocomeri![53]» Вы ведь тоже помните Неаполь, сударыня? Так вот, этот сарай был лавкой торговца арбузами, и вся эта толпа упивалась ими, словно Арналь! О сударыня! В то же мгновение из глаз наших исчезла Кордова, ее стены, ее мечеть, ворота, пальмы, мы оставили мысли о ней и с криками «Cocomeri! Cocomeri!» устремились к сараю.
Мы были воооружены, да и, по правде сказать, наш вид, особенно после утомительного путешествия, не внушал доверия; дети испугались первыми и с отчаянными воплями кинулись врассыпную; взрослые последовали за детьми, унося с собой самые крупные арбузы, надеясь спасти их таким образом. Осталась лишь одна женщина.
Я не знаю никого храбрее перед лицом вражеского нашествия, чем очень некрасивая женщина, не считая, конечно, очень красивых женщин. Наша героиня была уродлива. Казалось, она смирилась со всем. Дебароль на сильно искаженном кастильском языке объяснил ей, что мы честные путешественники, умирающие от жажды, и что в данную минуту самое большое наше желание — получить по арбузу на каждого, разумеется заплатив за них» Торговке наше требование показалось вполне справедливым, и она предоставила весь свой товар в наше распоряжение.
О сударыня! Если бы Вы увидели, как мы набросились на эти арбузы, на которые всего за три дня до этого, когда Пепино осмелился поставить их на наш стол, каждый из нас смотрел с презрением, какие бесконечные размышления вызвало бы, наверное, в Вашем философском уме это плачевное зрелище! Нас мог остановить только страх перед водянкой. Жиро и Александр приступили уже к третьему арбузу, и только мое пугающее предупреждение заставило их выпустить изо рта уже наполовину проглоченные куски.
Тем временем к нам присоединился весь караван; издали мы заметили Поля, с обычным своим упоением что-то смаковавшего. То был огромный арбуз, который он разглядел среди багажа каравана, переправлявшегося на пароме вместе с нами, и приобрел за десять сантимов. Мы заплатили за свои арбузы, куда более мелкие, по реалу за штуку. Торговка, чье внимание мы обратили на этот факт, презрительно заметила, что арбуз Поля был приобретен по случаю. Поль не сдвинулся с места, сударыня, и за полчаса до нас стал обладателем вдвое большего арбуза, чем наши, заплатив за него вдвое меньшую цену.
Признайте же, сударыня, что со всех точек зрения Поль — личность необыкновенная! Больше нам ничего не оставалось делать; к этой минуте мы, по крайней мере, утолили жажду и отдохнули. Путь наш лежал в город. «Ах, черт побери!» — неожиданно воскликнул Маке. Мы обернулись, обеспокоенные: Маке бранился только в крайних случаях. «Что такое?» — «А таможня?» — «Да, в самом деле, таможня!» — спохватился Буланже. «Что, в Кордове есть таможня?» — я вопросительно посмотрел на Жиро и Дебароля. «Увы, есть, — ответил Жиро. «И к тому же из самых суровых», — добавил Дебароль. «Ну, это часа на два!» — заметил Александр. «Есть простой выход», — успокоил их я. «Какой?» — «Мы оставим ключи Полю, Поля оставим с погонщиками, а погонщиков — с багажом, и Поль, погонщики и багаж присоединятся к нам в гостинице "Почтовая"». (Нам еще раньше, в Гранаде, посоветовали остановиться в этой гостинице.) «Браво!» — закричали все.
Наконец, мы вошли в ворота. По другую сторону от них стояла толпа людей. Они ожидали нас; маленькие беглецы разнесли весть о нашем прибытии, и любопытные, имеющие не так уж много поводов для развлечений в своей родной Кордове, толпились на нашем пути и доставляли себе удовольствие тем, что разглядывали нас. Мы предъявили наши паспорта в караульном помещении, в то время как наши погонщики и мулы остановились около таможни. Два учреждения — таможня и караульная служба — располагались по разным сторонам улицы. Офицер, нахо-лившийся на посту, приветствовал нас учтивым поклоном и, бросив взгляд на мой паспорт, почти не посмотрел документы моих спутников. «Проходите, господа, мы давно вас ждем!» — «Вы нас ждете?» — «Да, нам стало известно, что господин Александр Дюма в Испании, и мы рассчитывали, что он не покинет страну, не посетив наш город».
Мы прошли все вместе; я сказал офицеру несколько благодарственных слов, и мы двинулись дальше. За нами последовали мулы и погонщики. «Как там таможня?» — спросил я Поля. «О, — ответил он, — начальник таможенников увидел имя господина на сундуках и спросил меня: "Это автор “Монте-Кристо”?" Я сказал: "Да", и он распорядился: "Проходите!"» — «И ничего не стал осматривать?» — «Ничего». Я вернулся и поблагодарил начальника таможни, так же как перед этим выразил признательность начальнику караульной службы.
Я изложил Вам факт, сударыня, который могут подтвердить пятеро моих спутников; если бы их не было тогда рядом, я не стал бы Вам о нем рассказывать. Приходилось ли Вам когда-либо видеть более литературно образованных и вежливых людей, чем солдаты и таможенники Кордовы?
Через четверть часа после этого триумфального вхождения в город мы уже были в гостинице «Почтовая».
XXVIII
Кордова.
Как Вы понимаете, сударыня, после такого путешествия первыми вырвавшимися у нас по прибытии в Кордову словами были «Banos! Banos!», что можно перевести как «Баня! Баня!». Но толку от этого крика было, как если бы мы изъяснялись на древнееврейском. В Кордове прекрасно знают о банях, но ничего не знают о ваннах. Однако здесь имеются огромные глиняные кувшины, в точности похожие на те, в каких прятались сорок разбойников Али-Бабы. Когда кому-нибудь непременно хочется принять ванну, такие кувшины наполняют наполовину и с помощью стремянки влезают в них. Затем каждый скрючивается там в соответствии с собственным ростом так, чтобы одна лишь голова торчала из горлышка: это позволяет купальщикам продолжить начатую беседу. К несчастью, в гостинице не было подобных кувшинов, и нам пришлось удовольствоваться огромными глиняными тазами, оказавшись в которых через несколько минут, мы, в струях воды, стали походить на тритонов в их морских раковинах. Наше омовение еще не было закончено, когда раздался стук в дверь и появились два человека. Один из них был г-н Мартьяль де ла Торре, на имя которого у меня был аккредитив, другой — Эжен Перес, преподаватель французского языка: к нему у меня было рекомендательное письмо. Оба, узнав о моем приезде в Кордову и не дожидаясь, когда я обращусь к ним, явились предложить мне свои услуги и, должен признаться, были несколько удивлены тем, в каком виде они нас застали. Стыдливого г-на Мартьяля де ла Торре вид этот так напугал, что он вышел из комнаты, едва в нее войдя. Наш соотечественник, менее застенчивый, а возможно, более привычный к омовениям, остался, и, одеваясь, мы начали беседовать с ним. Наше недовольство как путешественников было прежде всего обращено на внешний облик Кордовы. Каждый из нас представлял этот город по-своему — готическим, мавританским, кто-то даже римским, поскольку память о Лукане и Сенеке для нас была столь же живой, как и память об Абд ар-Рахмане и Великом капитане. Мы забыли только об одном: представить себе мысленно испанскую Кордову, хотя только ее одну мы и могли увидеть. Узкие грязные улицы, на которые запрещено выливать воду, вероятно, из опасения, что она их чуть отмоет; низкие дома, зачастую серые, что большая редкость для Испании, и зарешеченные снизу доверху, как тюрьмы; над всем этим возвышается единственное значительное здание, кафедральный собор, — таков облик Кордовы с первого взгляда. Больше всего нас приводили в отчаяние мостовые: их камни с торчащими кверху остриями, казалось, вели непрерывную борьбу с прохожими; надо было быть грациозной Миньоной с ее умением танцевать на яйцах, чтобы ходить по этим мостовым.
