Во время нашего завтрака появился какой-то француз; он проведал о приезде соотечественников и поторопился прийти побеседовать с нами: в течение двух лет бедняга не имел возможности поговорить на родном языке ни с кем, кроме своей собаки. Несчастный малый был точильщиком; он приехал крутить свое точильное колесо в Испанию, надеясь вернуть былую остроту множеству ножей и навах. Но, по всей видимости, дело у него не заладилось. Я же, вместо того чтобы заставлять его что-нибудь точить, дал ему дюжину реалов, что доставило ему явное удовольствие. В благодарность за этот добрый поступок с нашей стороны он поведал нам, что в полутора льё от Баэны были остановлены и ограблены пятеро контрабандистов; один из них был даже убит в наказание за оказанное им сопротивление. А поскольку через день нам предстояло ехать как раз по этой дороге, чтобы попасть в Кастро-дель-Рио, то он советовал нам быть осмотрительными. Наши погонщики слышали об этом происшествии, но не знали, где оно случилось. Такова, сударыня, история нашей первой трапезы и сопровождавших ее приключений.
Целый день шел дождь; нам приходилось пересекать большие реки, в пучины которых наши мулы погружались до самых путовых суставов. С утра эти реки вздулись от непрекращающегося ливня. Мосты были перекинуты почти всюду, но, без сомнения, и мостам наскучило стоять, не имея даже капли воды, чтобы посмотреть на свое отражение; за них взялась сухость: они начали трескаться, потом раскалываться, и едва ли не у каждого осталось только по одной арке или по половине арки, торчащей наподобие слонового хобота.
Около четырех часов пополудни дождь прекратился. Мы слезли с мулов, разбрелись по обе стороны от дороги и добавили вторую дюжину подстреленных воробьев к уже имевшейся первой. С самого утра на дороге нам встречались только редкие небогатые караваны и отдельные путники, да еще какой-нибудь пастух в лохмотьях, стоявший на гранитном утесе посреди равнины, неподвижный и могучий, словно основание, на котором он возвышался; вдруг мы заметили, как с обратной стороны невысокого гребня появились сначала голова, потом тело, а затем вырисовались две ноги и две руки. Ноги замелькали, изо всех сил пытаясь нас догнать, а одна из рук стала подавать нам знаки, призывая нас остановиться и показывая на какого-то зверька во второй руке. Когда расстояние между нами сократилось до сотни шагов, мы поняли, что перед нами браконьер, а в зверьке узнали зайца. Охотник угадал в нас иностранцев и, полагая, что мы, в отличие от его соотечественников, лишены предубеждения к этому виду жвачных животных, надеялся сбыть его нам за хорошую цену.
«О, да это заяц, господа!» — воскликнул я, благодаря остроте своего зрения первым различивший предложенное нам четвероногое. «Неужто заяц?» — переспросил Дебароль. (Я всегда подозревал, что Дебароль не любит зайцев.) «Зайцем не стоит пренебрегать», — заметил Буланже. «Особенно если он приготовлен моим отцом», — вставил Александр, склонный каждый раз изо всех сил возвеличивать славу, которую ему предстояло унаследовать. «Зачем нам заяц? — продолжал Дебароль. — Мы поужинаем в Алькала-ла-Реале, большом городе с пятнадцатью тысячами обитателей; было бы удивительно, если бы мы не нашли там, чем поужинать!» (В своем пристрастии к Испании Дебароль неисправим.) «И все же возьмем его, господа, — вмешался Маке, — возьмем!» — «А ты что скажешь, Жиро?» — спросил я. «А у меня нет права голоса, я обычный кассир: мне прикажут, и я заплачу. Это все, что я могу сказать». — «Ну, хорошо! Маке, пойдите навстречу этому человеку и поторгуйтесь; я открываю вам кредит в пределах двух песет».
Хочу напомнить, что для Маке была создана особая должность любителя торговаться, доселе неизвестная в финансовой иерархии. Следует сказать, ко всем своим обязанностям, в том числе и финансовым, Маке относился с яростной добросовестностью, в которой я его уже упрекал и которую он всегда проявлял как в важных делах, так и во второстепенных.
Мы следили за ним. После двухминутных переговоров заяц перешел из рук браконьера к нашему другу, и мы увидели, как Маке возвращается, с триумфом неся нам превосходного трокара. Простите меня, сударыня, за употребление охотничьего термина: так называют молодого зайца, которому не хватает всего нескольких месяцев, чтобы достичь своего наибольшего размера.
«Сколько?» — спросил я у Маке. «Одна песета». — «Друг мой, вы чудо экономии. Жиро! Выдайте песету Маке!» — «Извольте». Монета перешла из рук Жиро к Маке, а затем от Маке к браконьеру, и тот удалился, весьма довольный сделкой. Во Франции заяц стоит три франка, нам же посчастливилось приобрести его за сорок су.
Мы снова тронулись в путь, сделав перед этим короткую остановку, в течение которой каждый из нас успел прижать бурдюк к своей груди, подобно тому, как пастух прижимает к себе свою волынку — не для того, чтобы выдуть из нее воздух, а чтобы извлечь из нее звук.
Хотите, сударыня, представить себе, как мы выглядели на фоне окружающего пейзажа? Нет ничего проще. Пересеченная местность, гора сменяет гору, и за каждой новой вершиной, если позволяет обволакивающий нас густой туман, перед нами открываются чудные дали; они казались бы еще прекраснее, если бы солнечный луч придал им жизнь. Впрочем, это не так уж важно, мы довольствовались этими далями, ибо они и так прекрасней всех, какие мы видели. А теперь вообразите, как мы либо взбираемся почти всегда один за другим по склону горы, прочерчивая ее длинной пестрой лентой; либо как половина нашего каравана уже скрылась за гребнем, в то время как вторая половина еще заметна и один или двое из нас отчетливо выделяются на вершине; либо, наконец, как мы спускаемся по склону, противоположному тому, на который мы только что взбирались; вот так перемещается наш караван, вот чем он занят.
Дебароль с карабином на плече идет впереди на расстоянии десяти шагов от нас, образуя авангард. Время от времени его пронизывает холод, он издает свое «бррр!» и, чтобы согреться, фехтует зонтиком. За ним иду я, за мной Маке, а иногда я следую за Маке. Мы задираем голову, пытаясь разглядеть красивые очертания гор, живописные горизонты, теряющиеся в облаках горные пики, запасая в памяти такое количество пейзажей, что нам их хватит на пятьдесят томов. Александр, все время верхом на Акке, сравнивает методы Боше и Дора, без конца занимается вольтижировкой, перескакивая с седла то на левый бок лошади, то на правый, то на ее круп, и, подобно войсковому сержанту, разъезжает от головы каравана к его хвосту, чтобы поделиться с каждым, словно боевыми припасами, своими каламбурами и остротами. Погонщики уже вкратце говорили со мной по поводу непривычных упражнений, каким он подвергает их лошадь. По их мнению, она не выдержит больше трех дней такой жизни. Я склонен согласиться с ними. Буланже предоставил своему мулу возможность идти как ему вздумается; он сидит уверенно, ноги его в тепле, и вид у него такой блаженный, что приятно на него смотреть. Жиро, опытный наездник, использует все свое умение, чтобы заставить своего мула идти бок о бок с мулом Буланже. Они беседуют, обсуждая краски, цвет, ослабление света и т. д. и т. п. Последним едет Росный Ладан. Он восседает на некоем подобии платформы, состоящей из сундуков, складных дорожных сумок и спальных мешков; на ней он ест, пьет, спит и с нее же падает.
«Но как же так, — скажете Вы, сударыня, — я немного разбираюсь в грамматике и вижу, что вы используете в своем рассказе глаголы несовершенного вида, обозначающие постоянно совершающиеся действия. Я готова принять, что Дебароль непрерывно фехтует своим зонтом, а вы с Маке только и делаете, что запасаетесь пейзажами; пусть Александр все время вольтижирует, пожалуйста; я соглашусь и с тем, что Жиро и Буланже непрерывно говорят о живописи, но, в конце-то концов, не бывает же постоянного состояния падения!» Извините, сударыня, бывает, и вот как это происходит.
Я уже говорил, что Поль ел, пил, спал и падал. Я употребил четыре глагола несовершенного вида в прошедшем времени, обозначающем длительность действия. Поглощение пищи Полем — процесс непрекращающийся, перерывы наступают только когда он пьет, спит или падает. У Поля всегда при себе хлеб с окороком, колбасой или крутыми яйцами, а также полная фляга с красным или белым вином. Вы не сможете правильно разобраться с грамматикой, сударыня, пока не познакомитесь чуточку с анатомией. Итак, Вам известно, что пищеварение вызывает приток крови к голове; Вам известно, что этот приток крови к мозгу порождает сонливость, притупляющую все чувства, даже ощущение опасности. Поль во сне забывает, что он сидит на муле, вернее на багаже, навьюченном на мула; пока тот идет ровно, Поль, согласно всем законам притяжения, покоится, не нарушая положение центра тяжести, но, как только мул начинает спотыкаться, равновесие нарушается и Поль падает.
