Трактирщик вытянул руку, как это мог бы сделать пробуждающийся Эпименид, вздохнул и снова принял свою прежнюю меланхоличную позу. Росный Ладан повернулся ко мне, взглядом спрашивая, что делать. «А, черте ним! — ответил я, пожимая плечами. — Мы сами о себе позаботимся».
И я тотчас же указал ему пальцем на что-то вроде котелка, довольно неплохо вычищенного и выставившего в углу зала свой тускло-золотой вогнутый круг; на этом круге сиял, словно звездочка, отблеск света, пробившегося сквозь какую-то щель. Росный Ладан схватил котелок^ погрузил его в ведро с водой, из которого наши погонщики только что поили мулов, и торжественно понес мне. Каждый из нас засучил свои рукава, а мои уже давно были наготове.
Однако хозяин — то ли он вообще питал неприязнь к чистым рукам, то ли ему показалось, что соприкосновение с кожей француза, а тем более шести французов, осквернит испанский котелок, — одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее камин от Поля, вырвал из его рук котелок и, яростно вращая глазами, вылил из него за порог всю воду — от первой до последней капли. Затем, довольный этим подвигом, который я позволил ему совершить, пребывая в убеждении, что его порыв был не столько следствием раскаяния, сколько выражением услужливости, он снова сел на свое место.
На минуту мной овладело желание схватить одну из скамей, находившихся у меня под рукой, и расплющить его между двумя скамьями, но Александр, увидев, как загорелись мои глаза, и, зная, как быстро после подобной вспышки раздается гром, схватил меня за одну руку, в то время как Жиро удерживал другую. «Это противоречит нашим договоренностям! — вскричал я. — Вы прекрасно знаете, что при первом же проявлении заносчивости…» — «Отец, хозяин постоялого двора может быть груб с нами, но никоим образом не заносчив…» — «У этого малыша Дюма, — заметил Жиро с выражением, присущим только ему одному, — в десять раз больше ума, чем у его отца». — «Что такое?» — воскликнул Дебароль, в первый раз выходя из состояния дремоты без вмешательства пальца Жиро и хватаясь за карабин. — «Ничего, — ответил я. — Однако мы уходим отсюда».
Я вскинул ружье на плечо, друзья последовали моему примеру, и мы вышли, оставив мулов под присмотром наших погонщиков. Поль шел последним, бормоча: «Но я же ему говорил "mira, mira", а теперь вот ато уходит». «Ато» — третье испанское слово, выученное Полем; оно означает «хозяин», «владелец», «кормилец».
Поскольку я не раз готовил еду для всей нашей компании, то, вероятно, по отношению ко мне это слово применялось в последнем из его значений. Короче, произнесенное вполне серьезно испанцами, слово это было повторено в шутку моими друзьями, после чего было решено, что, каким бы ни было его значение — хозяин, владелец или кормилец, — оно становится моим прозвищем. Впрочем, хозяин и его жена на краткую речь Поля обратили не больше внимания, чем на наш уход.
До чего же, сударыня, странное существо испанский трактирщик! По правде сказать, он заслуживает особого наблюдения со стороны мыслящих бытописателей. Он живет в доме, стоящем на проезжей улице; над дверью этого дома написано: «venta», или «fonda», или «posada», или «parador» — все эти слова можно перевести более или менее точно как «гостиница»; но каждый раз, когда путешественник, привлеченный такой надписью, имеет неосторожность переступить порог этой двери, он подобным посягательством на неприкосновенность жилища навлекает на себя ненависть его хозяина. Для этого разъяренного хозяина с горящим взором и почти угрожающими жестами даже деньги не имеют никакой ценности. Однако ему было бы неплохо разобраться в самом себе, ведь так легко стереть надпись над дверью, и к тому же испанцу так мало надо сделать, чтобы перейти от ремесла трактирщика к положению обывателя, что, честно говоря, это обеспокоит его ничуть не больше, чем переход от положения обывателя к ремеслу трактирщика.
Мы снова отправились в путь. Я уже говорил Вам, помнится, что трактир, куда привели нас погонщики, располагался на краю деревни. Так что теперь мы должны были возвращаться по уже пройденной нами дороге, чтобы отыскать другой. Над дверью дома, стоящего в середине улицы, мы прочли надпись «Парадор Сан-Антонио». Мы вошли. Нас ожидали здесь точно такой же мощеный дворик, такой же мрак, такой же стручковый перец и такая же гитара; однако в темноте, освещаемой отблеском угасающего огня, виднелись два веселых лица: одно, обрамленное красивыми черными волосами, было лицом хозяйки, а другое, в колпаке из красноватой шерсти, — хозяина. При виде нас хозяин и хозяйка встали и двинулись нам навстречу. Тут даже Жиро, вечный защитник нравов и обычаев Испании, воскликнул: «Осанна!», а Дебароль присоединился к нему с возгласом: «Чудо!» Первый раз за все время своего пребывания в Испании они столкнулись с подобной предупредительностью.
В ту же минуту, радуясь возможности покончить со своим гневом и вернуться в сферы человеческого благодушия, мы велели зарезать пару кур, разбить два десятка яиц, очистить ведро картофеля и нарезать лук. Хотя мне следовало бы сказать «мы зарезали пару кур, разбили два десятка яиц, очистили ведро картофеля и нарезали лук». Маке, обливаясь слезами, резал лук, Жиро чистил картофель, Буланже разбивал яйца, а Дебароль, приказав зарезать кур, следил, чтобы их сразу же после этого не бросили в кипящую воду, как это принято в Испании. Что касается Александра, то, как известно, его обязанности сводились к тому, чтобы сразу по прибытии отыскать самое удобное место для сна и немедленно там уснуть. Я же искал не место для сна, а стол.
Трактирщица, видя, как я брожу по помещению взад-вперед, отважилась спросить меня, что я ищу. — «Мне нужен стол», — ответил я. — «Пожалуйста, вот он», — промолвила она. Я не заметил стола, сударыня, потому что на нем уселся Поль.
В Андалусии в качестве столов служат табуреты, чуть меньшие по высоте, чем обычные. Андалусия в 1846 году от Рождества Христова и на 1262 году Хиджры такая же арабская, как и сами арабы. Андалусцы едят не за столом, а за табуретом. Если вы желаете есть за таким табуретом, вам надо сесть на пол. Если же вы непременно хотите есть rto-французски, то надо сесть на табурет, а еду держать на стуле или на коленях.
Дебароль был послан на поиски трех-четырех столов под стать первому. Придвинув их друг к другу, можно было получить нечто похожее на скамейку. Эти столы были найдены, расставлены нужным образом и покрыты одной из наших накидок. Через три четверти часа на этот импровизированный стол водрузили двух поджаренных кур, омлет с ветчиной, жареный картофель и салат. Особенность салата заключалась в том, что он был приготовлен без растительного масла и уксуса.
Сударыня, если Вы когда-нибудь соберетесь путешествовать по Испании, где растительное масло отвратительное, а уксус никуда не годен, я советую Вам есть салаты без масла и уксуса. Салаты без масла и уксуса делаются с яйцами и лимоном. В Испании всюду хорошие яйца и прекрасные лимоны. Салат этот придуман мною, и я надеюсь оставить ему свое имя.
Трактирщица, уперев руки в бока, с удовольствием, смешанным с удивлением, наблюдала, как мы едим. Испанцы всегда удивляются, когда едят у них на глазах. Тем временем пуэбло — простите, сударыня, я вдруг, подобно Деба-ролю, позволил себе заговорить по-кастильски, — итак, тем временем деревня, видя, как из кухонной трубы вырываются клубы дыма, как яйца кладут в корзину, а служанка идет с кувшином вина в руках, и слыша крики умерщвляемых кур, поняла, что в парадоре Сан-Антонио происходит пиршество; шум этого пиршества доносился до того трактира, где нам не дали вымыть руки. Так началась наша месть.
Увы, сударыня! Так уж устроен человек — он согласен не заработать деньги, но при условии, что их не заработает его сосед; если же сосед их заработает, он начинает завидовать. Зависть еще больше подогрел Пьер, отправившийся по нашему приказанию убедиться в том, что мулы готовы, и взявший с собой в дорогу тарелку, на которой были представлены образцы всех блюд, поданных к нашему столу. Наш первый хозяин мог таким образом удостовериться в том, что мы ели у его собрата кур, омлет, жареный картофель и салат. Это означало, что нам предстояло потратить не менее трех дуро, два из которых составляли прибыль хозяина парадора Сан-Антонио.
