Помнится, я уже говорил Вам, сударыня, что наш багаж везли три мула, на одном из которых восседал Росный Ладан; оставалось еще пять мулиц и уже упомянутая мной унылая лошадь. У самой крупной из этих пяти мулиц на голове был кусок aparejo^[47] из черной и желтой шерсти, а на спине лежала несколько менее рваная, чем у всех остальных, попона. Внешность у нее была кокетливая и одновременно воинственная; не приходилось сомневаться, что она принарядилась по-праздничному. Мулица уставилась на меня с величественным видом, поразившим мое воображение.

«Кто знает, — подумал я, — быть может, эта мулица, подобно Валаамовой ослице, не лишена дара речи? Она услышит сейчас, как эти господа именуют меня своим вожаком; она считает себя самой красивой и самой нарядной; ее зовут Атаманша, наша встреча вполне естественно приведет ее к выводу, что "подобное тянется к подобному", и она предложит мне себя». Она выбрала меня, я выбрал ее; правда, звалась она вовсе не Атаманшей.

А теперь, сударыня, угодно ли Вам узнать, в чем разница между нашими длинноухими верховыми животными и испанскими мулами? Сравните полуприкрытые глаза осла и самодовольный взгляд мулицы; посмотрите, как один опускает шею, чтобы облегчить снизошедшему до нее парижанину подъем, а другая пытается всеми силами освободиться от наездника, желающего ее оседлать. Осел, допустивший на спину к себе победителя, решается двинуться с места только после второго или третьего понукания; мулица же, напротив, как сказано в опере «Адольф и Клара», прежде всего принимает злобный вид.

Буланже, наблюдая такое враждебное поведение мулов, с серьезным видом поглаживал свою бороду. Александр вскочил на лошадь, и она, согнув все четыре колена, чуть было не распласталась по земле. Жиро попросил поддержать ему ногу и, воспользовавшись таким импровизированным подъемным устройством, тут же оказался верхом на муле. Дебароль разбежался, как настоящий контрабандист, какое-то время барахтал руками и ногами, словно учась плаванию, и, проведя несколько секунд в горизонтальном положении, принял вертикальное. Буланже, не выказывая ни малейшей гордости, прибег к помощи придорожного столба. Что касается Маке и меня, то нам, самым высоким в нашем отряде, нужно было лишь поднять правую ногу на уровень бедра: образовавшийся при этом угол был в точности таким, чтобы каждый из н^с, закинув ногу на спину мула, мог оседлать его с легкостью, вызвавшей восхищение у наших погонщиков.

С высоты моего мула, чей большой рост позволял мне возвышаться над всеми моими спутниками, я бросил взгляд на наш отряд. Все были на своих местах, исполненные твердости и решимости. Даже на лице Буланже — должен признаться, что в его сторону я повернулся с некоторым беспокойством — читалось спокойствие и, что меня обрадовало и удивило, веселость. Переведя взгляд с его лица на нижнюю часть его тела, я понял, в чем была причина испытываемого Буланже удовлетворения: у него не было больше ног.

В самом деле, наши погонщики придумали хитроумнейший способ, чем заменить стремена для Буланже: большая накидка, естественным образом замкнутая с одного края и перевязанная веревкой из волокон алоэ — с другого, была укреплена на загривке мула, образуя таким образом на каждом из своих концов нечто вроде мешков, в которые наездник засунул ноги и которые помогали ему не только сохранять равновесие, но и держать эти ноги в приятном тепле. Буланже путешествовал не в кресле и не на лодке: Буланже совершал путешествие в грелке для ног.

«Ведь я же говорил, — воскликнул Дебароль, — что езда на мулах — это самый отрадный из всех способов передвижения!»

В словах этих не было ничего особенного, однако, к несчастью, Дебароль всегда сопровождает любую свою фразу каким-нибудь жестом. В ту минуту вместо карабина, который был закреплен на заду у мула, он держал в руках зонтик и, сопровождая приведенные выше слова жестом, стал открывать это приспособление. При виде того, что он вознамерился сделать, Буланже безуспешно пытался объяснить ему, что момент для этого выбран крайне неудачно, поскольку дождь только что кончился, но Дебароль стоял на своем: он надавил на тугую пружину, и пружина, после короткого сопротивления, внезапно поддалась. Однако его мул, услышав звук, который она при этом издала, и увидев раскрывшийся над его головой незнакомый предмет, бросился в сторону Буланже, еще весьма неуверенно державшегося в своих стременах нового образца. Буланже покачнулся, а покачнувшись, кулаком ударил мула в нос. Место было чувствительное: мул завертелся на месте, столкнул Жиро с Александром, получил еще два удара по носу, сбил с ног погонщика, попытавшегося его остановить, и, перескочив через него, галопом помчался по дороге в сторону Гранады.

В течение нескольких минут мы наблюдали ту же сцену, что и македонцы, лицезревшие, как сын царя Филиппа сражается с Буцефалом, а сверх того — силуэт вывернутого зонта, в соответствии с законами перспективы становившийся все меньше и менеыпе по мере удаления его к горизонту. Однако Дебароль, который из орудий принуждения имел лишь недоуздок, в то время как у Александра Македонского, по всей вероятности, были удила, оказался не менее удачлив, чем прославленный победитель Дария. Через несколько минут он подчинил себе мула и направил его в нашу сторону, награждая при этом ударами зонта; несомненно, этим преследовалась двойная цель: с одной стороны — пояснить мулу, что он совершил ошибку, а с другой — заставить его привыкнуть не только к виду испугавшего его предмета, но еще и к соприкосновению с ним.

Этот эпизод, доставивший Жиро сюжет для новой картинки, окончательно развеселил весь караван. Мы попытались собрать вместе мулов, разбежавшихся в разные стороны, и двинуться вперед если и не единым фронтом, то хотя бы по четверо в ряд. Однако все наши усилия были тщетны: даже мул Дебароля, только что бежавший очень бойко, решил, по-видимому, вовсе не сходить с места. Нам на помощь пришел тот погонщик, что был сбит с ног мулом, но, к счастью, не получил при этом ранений. «Сеньоры, — заметил он, — вы больше преуспеете, обращаясь с ними ласково, а не раздраженно; у мулов есть имена, позовите их по имени!»

И действительно, достаточно было Маке крикнуть своему мулу: «Агге! Пандейго!», что означает «Вперед, Пан-дейго!», Буланже — «Агге! Гайльярдо!», Дебаролю — «Агге! Пахаритос!», Жиро — «Агге! РедондоЬ», Александру — «Агге! Акка!» — и тотчас же укрощенные животные опустили шеи, ритмично задвигали своими тощими ногами и пустились в путь со скоростью в одно испанское льё в час.

В следующем письме, сударыня, я опишу Вам подробности этого путешествия, перед которым меркнут странствия капитана Кука, Мунго Парка и Тамизье.

Примите уверения и пр.

XXIII

Кордова, 4 ноября.

Сударыня, я пишу Вам, сидя на прелестной террасе, выходящей во внутренний дворик, который сплошь засажен апельсиновыми деревьями, а гостиница, где мы остановились, по крайней мере похожа на дом. Сейчас пять часов пополудни, и лучи восхитительного солнца, принятого бы у нас за сентябрьское, золотят верхнюю часть листка бумаги, на котором я Вам пишу, и наполняют радостью сердце того, кто говорит Вам: «Ave!^[48]»

Вы расстались с нами в ту минуту, когда мы устремились вперед со скоростью в полтора французских льё в час. После того, как были проделаны первые полтора льё пути, выглянуло солнце, стряхнув на нас остатки дождя, а вскоре дождь совсем кончился, туман рассеялся, и перед нами предстала равнина серых и зеленых тонов, упирающаяся на горизонте в голубоватые горы. Кругом нас, весело щебеча, носились трясогузки с покачивающимися хвостами, а жаворонки, намокшие и потому еще тяжелые, взмывали в небо и оттуда лили на нас свои ясные утренние трели.

Все это манило и бросало вызов охотникам, которым свежий воздух равнины тотчас же вселил в голову радостное беспокойство, а в желудок — аппетит. Ну а поскольку деревня, где нам предстояло завтракать, находилась еще на расстоянии двух льё, мы остановили мулов, спешились и приказали нашему погонщику Хуану сделать привал у первого же трактира, который встретится нам по дороге, и наполнить вином толстый бурдюк, навьюченный по моему приказу на мула Поля.