Я записал в свой дневник имя молодого человека и обещал ему по возвращении во Францию сообщить министру об этой любопытной работе и добиться для ее автора какого-нибудь вознаграждения или хотя бы поддержки, которую такое государство, как наше, обязано оказывать подобному труду, в какой бы стране он ни велся.
Сударыня, помните, как однажды я просил Вас не терять из вида желто-зеленую карету, и Вы следили за ней до тех пор, пока мы не перевернулись? Вы помните, верно? Так вот, теперь я прошу Вас не терять из вида дом Контрераса. В следующем моем письме Вы поймете, с чем связан такой совет.
Остаюсь Ваш и пр.
XX
Гранада, 28 октября 1846 года.
Нам предстояло посетить самую любопытную, вероятно, часть Гранады — Лас Куэвас. Лас Куэвас, или Пещеры, — это квартал, заселенный цыганами. По всей Испании, сударыня, то есть во всех испанских городах, где есть цыгане, они живут в отдельных кварталах. Трудно описать отвращение, испытываемое испанцами по отношению к цыганам, и ненависть, испытываемую цыганами по отношению к испанцам.
В Гранаде это отвращение с одной стороны и ненависть — с другой, пожалуй, острее, чем в любом другом месте. Цыган редко появляется на улицах Гранады, точно так же как испанец редко выходит из стен Гранады, чтобы посетить цыганский квартал. Квартал этот расположен вне черты города, по другую сторону Хениля. С высоты Хенералифе, откуда он виден во всей своей протяженности, невозможно представить себе, что там обретаются двенадцать тысяч человек. В самом деле, при взгляде туда сначала в глаза бросается горный склон, ощетинившийся алоэ и кактусами, потом среди этих растений начинаешь различать зияющие отверстия — отдушины пещер, в которых укрываются эти изгои Востока. Кое-где виднеются легкие струи сизого дыма: они поднимаются прямо вверх в прозрачном воздухе, овевающем гору, и свидетельствуют о нахождении там подземного обиталища.
Легко догадаться, насколько любопытным для нас было паломничество в места поселения этого странного народа, образчик которого предстал перед нами в трактире Кармен де лос Сьете Суэлос. Для этих бедняков иностранцы, в отличие от испанцев, желанные гости; дело в том, что они не чувствуют к себе со стороны иностранцев то презрение, каким уничтожают их испанцы, занимающие привилегированное положение в стране. В самом деле, для нас, французов, цыгане — люди, всего лишь чуть более интереснее прочих, в то время как для испанцев они просто собаки и даже хуже, чем собаки.
Поэтому мы не успели еще раскрыть рот, а нас уже встречали как друзей; каждый ребенок подходил с улыбкой, молоденькие девушки, носившие из колодцев воду, останавливались с амфорами на плечах, похожие на античные статуи, и наблюдали, как мы проходим, а их удивленные родители собирались кучками у входа в пещеру и замирали в неподвижности, словно кариатиды. Время от времени мы вглядывались в глубь какой-нибудь пещеры и в темноте различали либо мужчину, плетущего солому, либо девушку, стоя расчесывающую свои длинные волосы, отливающие синевой и ниспадающие до земли. Все там было неслыханно странным и носило черты жуткой нищеты; грязь кругом вызывала содрогание, но, при всей ее омерзительности, из-под этих волос, так нуждающихся в уходе, сверкали великолепные черные глаза, а под ужасающими лохмотьями выгибались стройные тела, способные стать моделью для скульпторов. Порой красота этих глаз и фигур производила некоторое впечатление на путешественников, в особенности на англичан, людей эксцентричных и больших любителей новизны, но, как уверяют, несмотря на глубочайшую нищету, терзающую несчастное племя, совсем не существует примеров тех мимолетных союзов, что столь привычны у цивилизованных народов. Цыгане вступают в брак только друг с другом; их свадебный ритуал примитивен и своеобразен. Цель этого ритуала — выставить напоказ целомудрие невесты. Ни один чужак не может быть допущен на эти праздники, и о них знают только понаслышке.
Не знаю, сударыня, с чем сравнить по очарованию и одновременно по красочности прогулку по Лас Куэвас. Каждый раз подъемы и спуски дороги, огибающей гору, позволяли по-новому разглядеть то, что выступало за нами, перед нами, вокруг нас. Если следовать по той же тропинке, что и мы, идя по правому берегу реки, то, оглянувшись, можно с высоты птичьего полета увидеть нижнюю часть города Гранады, изобилующую шпилями колоколен и колоколенок, почти все из которых восходят к эпохе Возрождения, а за колокольнями и колоколенками — залитую солнцем светло-желтую равнину, уходящую к лилова-тым горизонтам, более или менее темным в зависимости от того, насколько далеки ограничивающие ее горизонты; перед нами зубчатой стеной на фоне лазурного неба стояли снежные вершины Сьерра-Невады; справа, с другой стороны долины, на холмах, выступали мягкие силуэты Альгамбры и замка Карла V; и, наконец, слева находилась гора с обитаемыми склонами и человеческими норами, еле заметными среди зарослей алоэ и кактуса. Кое-где попадались кресты, напоминая, что путь наш проходит по земле, где живут христиане или почти что христиане.
Мы зашли в пару таких пещер — они сдаются в аренду или продаются так же, как настоящие дома; старуха, жившая в одной из этих нор вместе с дочерью, в ответ на наш вопрос, сколько ей приходится платить в год за свое жилище, ответила, что она платит песету… то есть двадцать су, и, несмотря на малость этой суммы, она просрочила два платежа, то есть должна пятьдесят сантимов, и ее вот-вот выселят. Александр позвал владельца и, заплатив ему за десять лет вперед, вручил бедной старой женщине расписку, составленную по полной форме. Задолженность за два срока была учтена в этой расписке как скидка, сделанная владельцем.
Устав от бесед, видов и зарисовок, мы пошли по тропинке, ведущей вправо, углубились в лощину под бесконечным сводом виноградных лоз и гранатов и дошли до склона стоящей напротив горы: там и находится верхняя часть Гранады, то есть мавританский город.
Насколько склон той горы был засушлив и раскален, настолько этот склон был тенист и насыщен прохладой. Ручьи, обращенные мавританскими королями в усладу, которой славились Альгамбра и Хенералифе, неумолчно журчали у наших ног и водопадами низвергались в глубокие обрывы, над которыми тянулась наша тропа. На склонах этой горы, по-видимому, никому не принадлежащей, было все, чтобы разбить там великолепные сады, какие умеют делать во Франции или в Англии.
Мы возвратились в дом метра Пепино, очарованные всем увиденным, клятвенно обещая себе вернуться в Гранаду и поселиться здесь: Буланже, Жиро и Дебароль, чтобы заниматься живописью; Маке и я, чтобы писать романы и стихи; Александр — чтобы ничего не делать. Дома мы обнаружили программу спектакля местного театра. Должен сказать Вам, сударыня, и моя скромность заставляет меня немало страдать, поскольку приходится говорить такое, что слава, за малой частицей которой мы, несчастные безумцы, жаждущие известности, гоняемся и которая во Франции беспрестанно оспаривается, обрушивается на нас широким потоком, стоит только нам пересечь границу. В итоге, в то время как французская критика забавляется, раздирая на клочки все наши произведения, словно свора собак, терзающая затравленного оленя, здесь, где мы сейчас находимся, нас, возможно, возносят выше того, что мы есть на самом деле, подобно тому как во Франции нас ставят ниже того, чего мы стоим. Все это я говорю по поводу программы спектакля, о которой идет речь.
Дело в том, что, как только стало известно о моем приезде в Гранаду, меня посетил среди прочих визитеров директор театра. Он пришел для того, чтобы пригласить меня и моих друзей в театр, а заодно обратился ко мне с просьбой составлять все то время, пока я буду здесь, программы спектаклей на каждый вечер. Такая любезность была тем приятнее, что она позволяла мне выбрать взамен обычного репертуара, почти целиком воспроизводящего то, что ставит Жимназ, репертуар чисто национальный. В частности, на сегодняшний вечер я заказал балет, состоящий из андалусских танцев и двух одноактных пьесок.
