Услышав красивое название «Гранада», сударыня, Вы уже выстроили в своем воображении средневековый город, пол у готический, полумавританский: его минареты устремлены к небу, его двери с восточными стрельчатыми арками и окна в форме трилистника распахиваются на улицы, затененные парчовыми балдахинами. Увы, сударыня! Повздыхайте над этим милым миражом и удовлетворитесь простой действительностью, ибо простая действительность тоже достаточно хороша.
Гранада — город с довольно низкими домами, узкими и извилистыми улицами; окна домов, прямые и почти всегда без орнаментов, закрыты балконами с железными решетками сложного плетения; и порой это плетение таково, что в просветы решетки едва можно просунуть кулак. Именно под эти балконы приходят по вечерам вздыхать влюбленные гранадцы, а с высоты этих балконов прекрасные андалуски слушают серенады; да, да, сударыня, Вы не ошибаетесь, мы в центре Андалусии, родины Альмавивы и Розины, и здесь все то же, что было во времена Фигаро и Сюзанны.
Жиро и Дебароль взяли на себя ответственность за наше размещение. Ни тот ни другой уже и не мечтали вновь вернуться в Гранаду и потому радостными возгласами приветствовали каждый дом. Я начинаю думать, сударыня, что самое большее счастье — это не просто увидеть Гранаду, а увидеть ее снова. В итоге Жиро и Дебароль отвели нас к г-ну Пепино, своему прежнему хозяину. Это они так его прозвали. Не спрашивайте почему: не знаю. Он живет на Калле дель Силенсьо. С такими друзьями, как наши, эта улица Тишины весьма рискует сменить свое название.
Метр Пепино содержит una casa de pupilos[34] — что-то напоминающее определенного рода гостиницы вблизи Сорбонны, в которых нашим студентам дают стол и кров. Не знаю еще, что представляют собой pupilos[35] нашего хозяина. Если однажды я это узнаю, сударыня, то буду иметь честь поделиться с Вами полученными сведениями. Войдя в дом, мы поинтересовались ваннами. Метр Пепино смотрел на нас с изумлением и повторял «Banos! Banosi»[36]тоном человека, совершенно не понимающего того, что ему говорят. Дальше в своей бестактности мы не пошли.
И мы приступили к вселению, раз ни к чему другому приступить было невозможно. Метр Пепино переселил трех или четырех пансионеров, и нам предоставили их cuartos[37]. Благодаря этим передвижениям в моем полном распоряжении оказалась милая небольшая комнатка, где я сейчас сижу и пишу Вам. Наши друзья, насколько мне известно, устроены примерно также. Надо Вам сказать, сударыня, что наш приезд в Гранаду не был неожиданностью для ее жителей. Думаю, что их предупредил письмом г-н Монье. В итоге через час после моего прибытия ко мне явилась депутация сотрудников газеты «Е1 Capricho»[38], застав меня за письмом к Вам; они мне принесли очаровательные стихи, напечатанные золотыми буквами на цветной бумаге. Я взял обычный лист белой бумаги, поскольку другой у меня не было, и написал в ответ на их любезность десятистишие — в Ваших глазах оно может иметь хотя бы то достоинство, что было написано без подготовки.
ГОСПОДАМ СОТРУДНИКАМ ГАЗЕТЫ «КАПРИЗ»
Из меда и любви Гранаду создал Бог.
Так почему Господь столь щедр к сестре Кастилий, Рассыпав свет и блеск под черные мантильи,
Тем самым обеднив небесный свой чертог?!
Альгамбру славили певец, герой, поэт;
Влюбленные в садах внимали серенаде.
Так почему Господь столь много дал Гранаде?!
Среди ее красот найду ли я ответ?
Наверное, когда ему наскучит Рай,
Бог предпочтет ему роскошный этот край.[39]
Должен сказать Вам, сударыня, что пока я только мельком видел Гранаду и совсем еще не видел Альгамбру. Однако я писал эти слова совершенно смело, заранее уверенный, что все это покажется мне чудом. Вместе с поэтами ко мне пришел и граф де Аумеда; он страстный охотник, и я показал ему весь наш арсенал: он изучает его и восхищается им, а я пока пишу Вам письмо. Господин де Аумеда показался мне очаровательным идальго, и я заранее убежден, что он из числа тех людей, о мимолетности встреч с которыми я всегда буду жалеть.
Позади поэтов и позади графа де Аумеда держался наш соотечественник, настолько «обыспанившийся», что я совершенно искренне посчитал его испанцем; он из числа одержимых путешественников; проезжая с дагеротипом в руках через Гранаду, он задержался здесь и вот, представьте, сударыня, уже два года живет в Гранаде и не может решиться ее покинуть. Цирцея удерживала силой своего колдовства, а Гранада удерживает лишь волшебством своей улыбки. Кутюрье — это имя нашего соотечественника — предложил нам себя в качестве чичероне. Мы согласились, и я сразу попросил его о первой услуге — проводить меня на почту, где через несколько минут я оставлю это письмо, которому поручено донести до Вас мое самое искреннее уважение. А затем, сударыня, нам предстоит осмотреть Хенералифе и Альгамбру!
XVIII
Гранада, 28 октября.
Получая послания с пометкой «Гранада», сударыня, Вы вполне можете считать, что у Вас сохранились сношения и установилась переписка с некой душой, продолжающей обитать в одном из уголков Неба, откуда Вы спустились к нам столь недавно, и что душа эта беседует с Вами о своей волшебной стране и о своих неземных впечатлениях. Гранада, более яркая, чем цветок, и более сочная, чем плод, имя которого она носит, похожа на склонную к праздности деву — со дня творения мира она нежится на солнце, раскинувшись на ложе из вереска и мха, сокрытая от посторонних глаз стеной кактусов и алоэ; вечерами она безмятежно засыпает под пение птиц, а по утрам пробуждается с улыбкой под журчание водопадов; Бог, возлюбив ее более всех ее сестер, даровал ей никогда не увядающий венец, способный вызвать зависть ангелов; венок, с которым ночью сливаются в таинственном и благоуханном союзе звезды небесного свода и который наполняется такими ароматами, что, когда дева, пробудившаяся от первых дуновений утреннего ветерка и первых лучей солнца, встряхивает головой, путники, идущие дорогами соседних Кастилий, останавливаются и спрашивают себя: откуда доносятся эти неведомые и неземные ароматы; но Гранада — женщина и, стало быть, кокетка. Обратите внимание, сударыня, что я склонен выступать с нападками на кокетство, представляющее собой дух красоты, не более чем на остроумие, представляющее собой кокетство ума, и, хотя нетронутой белизны легкое платье — это то украшение, каким мы с г-ном Планаром всегда будем восхищаться, я не отказываюсь от некоторого пристрастия к тем прелестным искусственным цветам, какими в определенное время года и в определенные годы жизни женщина вынуждена заменять натуральные цветы, которых ей недостает.
Итак, Гранада — кокетка, это вопрос решенный; и, невзирая на свою вошедшую в поговорку ленность, она время от времени поворачивается, принимая новое положение, так что утро часто застает ее совсем не в той позе, какую она приняла накануне вечером. Если Вы скажете, что Гранада научилась позировать таким образом, чтобы на нее могли взирать чужие глаза, — это будет серьезным обвинением, и я, ее друг, воздержусь брать на себя ответственность за него. Я твердо убежден, что и в наши дни любовь безгрешной испанки все еще отдана лишь природе и солнцу — ее матери и ее любовнику.
К несчастью, Гранада возлежит на холме, так что любопытные могут заметить ее издали, не будучи замеченными сами, и в одно прекрасное утро застигнуть ее врасплох, словно купающуюся Сусанну. А как бы ни была целомудренна женщина, обладающая склонностью к лени, она не может постоянно соблюдать стыдливость, поворачиваясь в постели; полагая себя в одиночестве, она обнажает руку чуть выше локтя и ногу чуть выше лодыжки; ее собранные волосы могут внезапно распуститься, и тогда, резким движением останавливая золотой или смоляной поток, обрушивающийся на ее плечи, она не заметит, что при этом разорвался краешек ее вуали и сквозь разрыв выставилась напоказ белоснежная округлая грудь. И кто помешает в такую минуту влюбленному, разумеется неведомому, но, тем не менее, присутствующему здесь, прильнуть взором к какой-нибудь нескромной щели в скалах или какому-нибудь просвету среди деревьев, а ведь этот влюбленный, все еще сомневаясь в красоте той, которую он столь жаждет, ожидает лишь такого неосмотрительного шага, чтобы убедиться в ее прелести, и такой убежденности, чтобы начать действовать. Увы, сударыня, именно это и произошло с Гранадой!
