Скорость, с какой мы неслись, могла бы вознаградить нас за ночные неприятности, если бы она не приносила с собой новые огорчения. В самом деле, быстрота, отрада путешественников, становится отрадой только на исправных дорогах. Чтобы доказать Вам, сударыня, что карета не может быть отрадой в Испании, я должен рассказать об испанских дорогах, о бороздящих их экипажах и о движении оных, как говаривали славный Жан Фруассар или наивный и остроумный Брантом.
В радиусе десяти — пятнадцати льё от Мадрида дороги, поспешим отдать им должное, можно считать проезжими, за исключением, конечно, тех дней, когда дожди размывают грунт, когда солнце вызывает трещины в земле и, наконец, когда дорожные рабочие занимаются их восстановлением.
Вы же видели, отдайте мне справедливость, сударыня, что, рассказывая Вам о нашей поездке в Аламеду, я не упоминал о состоянии дорог. Стало быть, оно хорошее, раз я о нем ничего не говорил. Как Вам известно, о хорошем не говорят. Но все дело в том, что в Аламеду мы ехали со скоростью большей, чем на почтовых, и на протяжении двух льё туда и двух льё обратно ни единый толчок, ни единая встряска не подвергали опасности наши драгоценные жизни.
А вот при выезде из Аранхуэса (между Мадридом и Аранхуэсом ровно десять французских льё), поскольку все прекрасно понимают, что ни у короля, ни у королевы никогда не возникнет мысль поехать дальше Аранхуэса, дорожные рабочие полагаются на снисходительность дорожного смотрителя. О сударыня, единственное, о чем я молю Господа в отношении дней моей старости — это возможность, уйдя на покой, сделаться испанским дорожным рабочим! Нет ничего интереснее, чем наблюдать, как мимо тебя проезжают путешествующие по Испании люди: кто в дилижансе, кто верхом на лошадях или мулах, кто пешком — все в разнообразных одеждах и с различными повадками. В минуты досуга, когда на дороге никого не видно, рабочий приносит, аккуратно собрав их на соседнем поле, и высыпает в рытвины строго ограниченное количество камней определенного размера, уложенных в небольшую камышовую корзину Я полагаю, что между рабочими заключено соглашение, по которому число этих камней не должно превышать дюжину, а размер их не должен быть больше яйца. В итоге, если яма, которую нужно заделать, вмещает сто корзин, содержащих по дюжине камней размером с яйцо, то, принося в день по десять таких корзин, яму удается заполнить ровно за десять дней. А поскольку в день по дороге проходят четыре кареты: две в одном направлении, две в обратном, — то за десять дней могут произойти сорок несчастных случаев.
Так вот, сударыня, благодаря большой скорости движения карета, наклонившись, не успевает перевернуться, и поэтому дорожное происшествие случается крайне редко. Однако дьявол при этом ничего не теряет, ведь те удары, какие получили бы пассажиры, если бы карета перевернулась, они получают, когда она выпрямляется: колесо наталкивается на другой край ямы, карета подскакивает, опускается, снова подскакивает — и так до тех пор, пока она не окажется на ровном грунте и на всех четырех колесах. Представляете состояние пассажиров, сударыня?
Как Вы понимаете, в ту минуту, когда карета наезжает на яму, заполненную на четверть, на половину или на три четверти, они дремлют, беседуют или вытягиваются в наиболее удобной позе, полагая себя в полной безопасности; мышцы у путешественников расслаблены, они более или менее отдыхают, расположившись на подушках, вялые, размягченные, убаюканные быстрым бегом — наслаждение, к которому и Вы, сударыня, по Вашему собственному признанию, не равнодушны. И вдруг — удар; люди, ружья, спальные мешки подпрыгивают к потолку, разлетаются, бьются друг об друга; потом, подскочив так еще три или четыре раза, все это снова опускается, но уже в большем количестве, чем всего этого было вначале. На каждое испанское льё приходится по десять таких ям, и, если кто-нибудь захочет оспаривать эти цифры, для убедительности приплюсуем сюда камни, еще не разбитые в щебенку молотами дорожных рабочих, русла рек, которые приходится преодолевать, и поваленные деревья, которые приходится объезжать, — и тогда, вместо десяти опасных мест на льё, насчитаем их тридцать.
Конечно, если бы майорал пускал упряжку всего лишь рысью, он мог бы избавить пассажиров от всех этих подскоков и толчков, но испанский форейтор имеет репутацию возницы, летящего во весь опор, и не желает ее терять; так что деревья бегут, дома взлетают, а горизонты несутся параллельно карете, как волшебные ленты; серые равнины сменяются голубыми горами; за голубыми горами открываются другие равнины: они ограничены белыми горами в великолепных бархатно-фиолетовых покровах, на которых снег рассыпал серебристые полосы, напоминающие те, какие королевский погребальный этикет требует наносить на траурные покрывала в Сен-Дени.
Проснулись мы среди безводных равнин сурового края Ла-Манча. Именно здесь, на этих зыбучих песках, Дон Кихот заставлял страдать несчастного Санчо, когда все четыре ноги его осла по колено погружались в эти подвижные раскаленные глубины, а творога, столь ценимого достойным оруженосцем, недоставало, чтобы подкрепить силы двух отважных искателей приключений! Я думаю о Дон Кихоте, сударыня; впрочем, я часто о нем думаю, потому что вчера утром мы пересекли Темблеке, ветряные мельницы которого, казалось, во второй раз бросали вызов возлюбленному прекрасной Дульсинеи; потому что позавтракать мы остановились на постоялом дворе Кесада, чье имя носит герой Сервантеса, и, наконец, потому что мы обедали в Пуэрто Лаписе, то есть в той самой знаменитой харчевне, где король странствующих рыцарей встретил двух прекрасных особ, которых он принял за дам, и которые, слава Богу, никоим образом ими не были.
Разумеется, мы посетили двор, где достойный паладин провел ночь в бдении над оружием и при этом проломил голову погонщику, пришедшему к колодцу за водой, чтобы напоить своих мулов. Честное слово, сударыня, мы могли бы повторить ошибки Дон Кихота, потому что трактир Пуэрто Лаписе по-прежнему изобилует красивыми девушками. Два очаровательных личика встретили нас улыбками, и это был лишь образчик того, что нас здесь ожидало. У хозяина одиннадцать дочерей. Поглощая вполне сносный завтрак, Жиро сделал набросок тех, что вышли нам навстречу первыми: их звали Конча и Долорес.
Пуэрто Лаписе — довольно живописное ущелье, расположенное между двумя горными цепями. Что касается постоялого двора Кесада, то это что-то вроде замка, самого что ни на есть испанского замка, почти совершенно разрушенного: две его угловые башни изъедены временем, а на главном жилом здании открывается лишь одна-единствен-ная дверь, похожая на печальный глаз и выходящая На передний двор, который засыпан навозом и ячменной соломой. На башнях — а точнее, на середине их, потому что время, изъев их стены, не пощадило и их кровлю — так вот, на середине башен еще сохранился ряд бойниц. О! Храбрый дон Кесада опасался нападений грабителей и мавров ничуть не больше, чем нынешние хозяева постоялого двора опасаются кристинос и карлистов, и, хотя сменились века, бойницы прошлых лет вполне стоят нынешних.
На постоялом дворе Кесада я насчитал всего два окна. Они указывают на расположение второго этажа. Еще три слуховых окна, разбросанных в живописном беспорядке, освещают нижний зал. Четвертое оконце открывается из маленькой комнатки, в которой, возможно, располагалась рыцарская библиотека, сожженная славным кюре: он проявил к ней не больше жалости, чем халиф Омар — к Александрийской библиотеке. Скажите, сударыня, верите ли Вы, что Дон Кихот существовал на самом деле, или согласны со всеми, что он вымышлен? Кто знает, сударыня? Многие мои персонажи тоже считаются плодом фантазии, а между тем они разговаривали, думали, жили, да и сейчас говорят, думают и живут, и, возможно, Сервантес был знаком с Дон Кихотом, как я — с Антони и Монте-Кристо.
Во время завтрака нам стало холодно, и мы вспомнили, что перед входом видели большую залитую солнцем площадку. Закончив завтракать, мы бросились к двери, решив выйти и погреться на этой площадке. Но сагал уже сидел в седле, а майорал — на своей доске, и нам ничего не оставалось, как подняться в дилижанс и уехать, что мы и сделали, послав прощальные приветствия одиннадцати дочерям нашего хозяина, и те приняли их с величавостью одиннадцати принцесс из «Тысячи и одной ночи».
