«Вчера я был королем всей Испании — сегодня не властвую ни в одном городе! Вчера у меня были сотни крепостей и замков — сегодня их нет у меня вовсе! Нет даже башни с бойницами, которую я мог бы назвать своей! О, несчастный был день, несчастный был час, когда я родился на свет, ибо мое рождение принесло позор Испании! О, роковой был день, роковой был час, когда я унаследовал это прекрасное королевство, ибо мне предстояло погубить его в одной-единственной битве!»
Сказав это, он пришпорил Орелио, и конь, собрав последние силы, понес своего хозяина, голова которого все еще была повернута в сторону поля битвы. Только один из его военачальников, Алькастрас, видел, как он умчался прочь; Алькастрас лежал на земле, в крови, струившейся из его ран; он поднялся, сделал несколько шагов в сторону короля, но тот, уносимый Орелио, скрылся из виду.
Алькастрас отправился в Толедо, где оставался двор, и пришел к королеве, хотя ему было горько приносить ей печальные новости. «Сударыня, — сказал он, открывая дверь в ее покои, — вы больше не королева. У вас нет больше никакой власти, ибо за восемь дней сражения вы потеряли свое королевство и короля Родриго: я видел, как он бежал с поля сражения, тяжко раненный, и в этот час он, должно быть, мертв или захвачен в плен».
Королева рухнула без чувств на свой трон и только спустя четыре часа пришла в сознание. Она потребовала, чтобы Алькастрас рассказал ей, как все произошло. Алькастрас ничего не утаил. Выслушав его, королева сказала: «У меня нет сомнений, что все так и было; в прошлую ночь мне приснился страшный сон: я видела, как Родриго, разъяренный, с налившимися кровью глазами, в спешке уехал, чтобы отомстить за гибель несчастного дона
Санчо, а затем вернулся, обагренный кровью и покрытый ранами, подошел ко мне, взял меня за руку и, рыдая, воскликнул: "Прощай, прощай, моя королева, и наберись спокойствия. Я ухожу. Меня разбили мавры. Они одержали победу надо мной. Не оплакивай мою смерть, не думай о своем королевстве; помышляй лишь о том, как обрести убежище, причем так далеко, как только возможно. Беги, беги скорей, спеши в горы Астурии, ибо только там ты будешь в безопасности. Все остальное королевство захвачено маврами"».
Тем временем вся Испания жаловалась, говоря: «О Родриго, Родриго, обрати свой взор на меня и посмотри, как грабят и сжигают меня проклятые неверные. Посмотри, как в сражении истекают кровью твои воины — мои дети! Несчастная Испания! Погубленная из-за прихоти, из-за Ла Кавы! Ведь я не зову ее больше Флориндой, я зову ее Ла Кавой. О Родриго! Славы, накопленной твоими предками за столько веков, больше нет; ты принес ее в жертву минутному удовольствию, за минуту удовольствия ты пожертвовал королевством, своим телом и своей душой! Твое счастье окончилось, и начались твои беды. Несчастная Испания, погубленная из-за прихоти, из-за Ла Кавы!»
Ну а дон Родриго продолжал скакать. Он углубился в самые неприступные горы, чтобы преследовавшие его мавры не смогли его найти. Там он встретил пастуха, присматривавшего за пасущимся стадом, и, подойдя к нему, спросил: «Скажи, добрый человек, где я могу найти какое-нибудь жилье или ферму, чтобы отдохнуть, ибо я умираю от усталости». Пастух тотчас же ответил: «Вы напрасно стали бы искать, сеньор, поскольку в этом безлюдном краю есть лишь скит, где обитает отшельник, ведущий святую жизнь». Король обрадовался, услышав это: он решил, что сможет окончить свои дни рядом с этим отшельником, и попросил пастуха поделиться с ним едой, если он может. Пастух вытащил котомку, где он хранил свой хлеб, отломил половину и протянул ее дону Родриго, присовокупив кусок копченого мяса, случайно оказавшегося у него. Хлеб был из темной муки и черствый. Король вспомнил, какие блюда ему доводилось есть прежде, и слезы безудержно потекли из его глаз. Поев и отдохнув, он спросил, как пройти в скит; пастух указал ему дорогу, которая туда вела, а король отдал пастуху свою цепь и свое кольцо. Это были бесценные украшения, и раньше он ими очень дорожил.
Затем король отправился в путь и, когда солнце зашло, добрался до скита. Там он тотчас стал на колени и начал молиться. Потом, увидев отшельника, он пошел ему навстречу. Отшельник спросил, кто он и как попал сюда. Родриго ответил: «Увы! Я дон Родриго, я был королем Испании. За мои грехи Бог лишил меня королевства. Я пришел каяться вместе с тобой; не досадуй на мое присутствие, во имя Бога и Девы Марии!»
Отшельник отвечал ему: «Разумеется, вы выбрали дорогу, которая приведет вас к спасению души, и Бог вас простит».
С этими словами он преклонил колени и вознес молитвы Богу, прося указать покаяние, которое следовало наложить на короля. И Господь открыл ему, что Родриго должен затвориться в склепе вместе с живой змеей и терпеливо сносить это в наказание за причиненное им зло. Обрадованный отшельник повернулся к дону Родриго и повторил ему все, что повелел Господь. Дон Родриго сказал: «Да свершится воля Божья!»
И он лег в склеп, и рядом с ним лежала змея. На третий день отшельник пришел навестить его. «Каково вам с вашей товаркой?» — спросил он короля. «До этой минуты она не тронула меня, ибо, несомненно, Господь еще не пожелал этого, — отвечал Родриго. — Но молись за меня, святой человек, чтобы она ужалила меня и я закончил свою жизнь».
Отшельник отправился молиться и через три дня появился снова. «Ну как?» — спросил он. «Господь смилостивился надо мной, — ответил король, — змея укусила меня». Отшельник напутствовал его, и король Родриго умер от укуса змеи.
Так окончил свои дни король Родриго: искупив свое преступление на земле, он сразу попал на Небо. Вот, сударыня, какую песнь поют еще обитатители этой прекрасной равнины, где течет Гвадалета и где высится Херес. Я сомневаюсь, что через тысячу лет после победы французов и взятия Трокадеро об этих событиях останутся столь же поэтичные воспоминания.
XLIV
На борту «Быстрого».
Я пишу Вам с борта «Быстрого», сударыня; через два часа мы поднимем якорь, и ничто, даже та тонкая нить, о которой я говорил Вам накануне, не будет связывать меня с
Европой. Вчера я описывал Вам Пуэрто-Санта-Мария, в то время как мои друзья, более склонные к такого рода делам, чем я, посещали великолепные винные погреба, составляющие богатство этого города.
Именно из Пуэрто-Санта-Мария херес расходится по всему миру гурманов. Вы ведь помните, сударыня, знаменитый херес, рыцарский херес, который дону Сезару де Базану посчастливилось найти бок о бок с царственным паштетом. И потому Пуэрто-Санта-Мария — это без преувеличения место паломничества англичан. Небольшой пароходик, который каждый час курсирует оттуда в Кадис, перевозит если и не полный груз, то, по крайней мере, изрядное число путешествующих джентльменов: после остановки в Сан-Лукаре они преисполнены желанием сравнить пахарете с хересом.
Объехав бухту, мы вернулись в Кадис в четыре часа дня. Пароход уже пришел; при виде его у меня появилась надежда, что на нем приехал Александр, и я поспешил в гостиницу. Однако вместо блудного сына меня ожидало второе письмо, вернее второй рисунок. Он изображал какие-то внутренние покои. Та же самая маленькая ручка, что затягивала его с улицы, теперь подталкивала его в спальню, убранную довольно нарядно для испанских спален. Я с удовольствием увидел, что главное ее украшение составляет весьма неплохая кровать. На этом рисунке стояла та же дата, что и на первом, — то есть он был от 18 ноября. Но, несомненно, его нарисовали вторым. К счастью, в тот же вечер должен был прибыть мальпост. Это была последняя возможность. Независимо от того, явится Александр или не явится, мы решили отплывать на следующий день, то есть сегодня. Наш милый Сен-При вызвался остаться в Кадисе и ждать приезда Александра. На этот случай я оставил ему половину имеющихся у меня денег. Ах, сударыня, знали бы Вы, с каким вздохом я написал эту последнюю строчку. Блудный сын проматывал, по крайней мере, только собственное достояние, тогда как Александр — достояние всего нашего сообщества. По счастью, бал, который давали в мою честь (помните, я говорил Вам, что некая очаровательная обитательница Кадиса давала в мою честь бал) происходил в доме, находившемся близ почты. Мальпост из Севильи проходит под окнами этого дома. Можете себе представить, с каким нетерпением я ожидал его прибытия. В четверть первого ночи мальпост пронесся мимо. Я украдкой ушел, никем не замеченный, надел свой бурнус и кинулся на почту. Кондуктор поспешил отправиться спать, так что, как я ни торопился, мне удалось застать только возницу. А Вы ведь знаете, как объясняются возницы во всех странах: они так привыкли разговаривать со своими лошадьми и мулами, что мало-помалу разучились говорить с людьми. Из его слов я понял лишь то, что в мальпосте приехали офицер и молодая дама.
