Мы вошли в комнату. Как все комнаты бедняков в Италии, она состоит из четырех голых стен, побеленных известью и покрытых множеством образов мадонн и святых; напротив двери стояла кровать, где бывший король томился предсмертными муками солдата. Мы увидели двух или трех ребятишек, валявшихся как попало на этой кровати. Какая-то старуха, одолеваемая страхом холеры, скрючившись в углу, читала молитву; в соседней комнате, где тогда заседал военный трибунал, солдаты во все горло распевали песни.

Мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести, показывавший нам это печальное жилище, был сын прежнего привратника. Он видел Мюрата во время его пятидневного заточения и прекрасно помнил его, так как в ту пору ему самому было лет пятнадцать-шестнадцать.

Впрочем, никаких осязаемых свидетельств этой великой беды, за исключением следов пуль на стене, не осталось.

С помощью камеры-люциды я сделал очень точную зарисовку двора. Трудно представить себе что-либо более тоскливое на вид, чем эти белые стены, четким контуром выделяющиеся на ярко-синем небе.

Из крепости мы направились в церковь. Каменную плиту, накрывшую труп Мюрата, никто никогда не поднимал. Под сводом, как победный трофей, висит знамя, которое он привез с собой и которое у него отобрали.

Когда я вернулся во Флоренцию где-то в декабре того же года, г-жа Мюрат, жившая под именем графини ди Липона в этом городе, узнала, что я побывал в Пиццо, и передала мне свою просьбу зайти к ней; она никогда не знала точных подробностей смерти мужа и попросила меня ничего от нее не скрывать. Я рассказал ей все, что узнал в Пиццо.

Вот тогда-то она и показала мне часы, которые были выкуплены ею и которые, падая, Мюрат держал в руке… Что касается письма, которое он написал ей за несколько минут до своей смерти, то она его так и не получила, и я первый вручил ей его копию.

Я чуть было не забыл сказать, что в память и в награду за услугу, оказанную неаполитанскому правительству, город Пиццо навсегда освобожден от пошлин и налогов.

МАЙ ДА

Как я уже говорил, наша сперонара не появилась, и это внушало тем большую тревогу, что погода предвещала бурю. В самом деле, ночь выдалась ужасная. Соблазненные внешним видом маленькой гостиницы, находившейся прямо на берегу, где высадился король, и в сотне шагов от малого форта, где был погребен Кампана, мы поселились в ней; но, едва расположившись, мы заметили, что там отсутствует все, даже кровати. К несчастью, было слишком поздно для того, чтобы снова подниматься в город; вода лилась потоками, и раскаты грома следовали один за другим с такой быстротой, что слышен был один нескончаемый грохот, перекрывавший, настолько он был неистовым, шум волн, заливавших весь берег и замиравших в десяти шагах от нашей гостиницы.

Нам поставили брезентовые раскладные кровати, но, обыскав весь дом, так и не смогли найти для нас чистых простыней. В итоге я был вынужден, как и накануне, броситься на кровать не раздеваясь, однако вскоре оказался мишенью для караванов клопов, столь многочисленных, что мне пришлось уступить им место и попытаться заснуть, лежа на двух стульях. Возможно, мне и удалось бы это, если бы в комнате были ставни, но там не было ничего, кроме окон, а молнии сверкали непрерывно, так что казалось, будто стоит ясный день. Еще утром я во весь голос взывал к нашим матросам, но в этот час молил Бога, чтобы они не покидали порт.

Наконец наступил рассвет, а я так и не сомкнул глаз; это была моя третья ночь без сна, и я изнемогал от усталости. Подобно Мюрату, я отдал бы пятьдесят дукатов за ванну, но ее нельзя было найти во всем Пиццо: лишь кавалер Алькала имел одну — вероятно, как раз ту, что послужила пленнику. Однако, при всем своем желании действовать по-королевски, я не осмелился дойти в своем неприличии до того, чтобы притязать на нее.

С рассветом буря утихла, но сильно похолодало, а погода стала пасмурной и облачной. В любое другое время я растянулся бы на морском песке и наконец поспал бы, но песок был мокрый и превратился в долину грязи, напоминавшую вулканы Макалуби. Тем не менее мы выбрались из нашей трущобы, чтобы поискать себе пропитание, и, в конце концов, нашли его в маленьком трактире, расположенном на площади. Во время завтрака мы спросили, не могут ли нам предоставить тут ночлег на следующую ночь; как всегда, нам ответили утвердительно, показав комнату, где, судя по ее виду, водились всего лишь блохи. Мы послали погонщика мулов оплатить наш счет в гостинице на берегу и велели доставить наши вещи в новое жилище.

Жаден, которому предыдущей ночью удалось немного поспать, отправился делать общую зарисовку Пиццо; я же тем временем попросил приготовить для меня постель, намереваясь если не поспать, то хотя бы отдохнуть.

Но тут возобновилась история с простынями: с ними всегда большие проблемы во всех итальянских гостиницах, а в сицилийских и калабрийских особенно. Редко случается, чтобы вам с первого раза дали пару чистых простыней; почти всегда там пытаются обмануть вас с помощью какой-нибудь уловки, подсунув вам две простыни сомнительной чистоты, либо одну чистую простыню, а другую — грязную; каждый вечер эта борьба возобновляется все с теми же хитростями и с тем же упорством со стороны содержателей гостиниц, которым, на мой взгляд, лучше было бы постирать их. Однако, несомненно вследствие какого-то предрассудка, препятствующего этому, или какого-то суеверия, накладывающего на это запрет, чистые простыни — это гага avis^[22] Ювенала, это феникс принцессы Вавилонской.

Я произвел осмотр всей бельевой в гостинице, но так ничего и не добился. На этот раз я не выдержал; забыв о нескромности, я написал господину кавалеру Алькала и попросил его одолжить нам две пары простыней. Он примчался сам, чтобы предложить нам переночевать у него; но так как мы рассчитывали отправиться в путь на следующий день рано утром, мне не хотелось причинять ему неудобства. Он настаивал, однако я проявил твердость, и отправленный к нему гостиничный лакей вернулся с благословенными простынями, которых мы так домогались.

Я воспользовался визитом кавалера Алькала, чтобы уладить с его помощью наши дела, касающиеся сперона-ры. Было ясно, что после ночной бури наши матросы в течение дня не появятся; следовательно, нам предстояло продолжить путь по суше. Я оставил для капитана три письма: одно в гостинице на площади, другое в гостинице на берегу и третье у господина кавалера Алькала. Во всех трех экипажу сообщалось, что мы отправляемся в Козенцу, и назначалась встреча с ним в Сан Лучидо.

Из внутренних районов Калабрии стали поступать известия о землетрясении: говорили, что сильно пострадали Козенца и ее окрестности; от нескольких городов, как уверяли, остались лишь одни развалины; дома исчезли, поглощенные целиком вместе со своими обитателями. Впрочем, толчки продолжались каждый день, или вернее, каждую ночь, поэтому никто не знал, когда прекратится бедствие. Я спросил у кавалера Алькала, не связана ли каким-то образом ночная буря с землетрясением, но он с улыбкой ответил мне, то ли веря, то ли нет, что ночная буря повторяется ежегодно. Я попросил его объяснить эту своего рода атмосферную загадку.

— Спросите, — сказал он, — у любого здешнего крестьянина, и он совершенно убежденно ответит вам, что это дух Мюрата наведывается в Пиццо.

— Ну а вы, что вы мне ответите? — с улыбкой спросил я его.

— Что касается меня, то я отвечу вам, что вот уже двадцать лет эта буря ни единого раза не преминула посетить нас в определенный день и час, а уж из этого утверждения вы как француз и как философ сами сделаете вывод, какой вам будет угоден.

С этими словами кавалер Алькала удалился, несомненно опасаясь новых настойчивых расспросов с моей стороны.

Прошел весь день, а сперонара так и не появилась; испытывая легкое беспокойство, мы, не спуская глаз с Тропеа, оставались на террасе крепости, пока не угас последний луч света. Рассчитывая на то, что ветер переменится к лучшему, мы, как было сказано, отправились в путь лишь с несколькими луидорами, и, если неблагоприятная погода продлилась бы, наша казна должна была вскоре истощиться. В довершение несчастья, когда мы вернулись в гостиницу, погонщик мулов заявил, что на следующий день нам не следует на него рассчитывать, так как на его взгляд мы чересчур отважны и это чудо, что нас до сих пор не убили и его вместе с нами, если учесть к тому же, что мы зовемся французами, а французы оставили в Калабрии не слишком добрую о себе память. Мы попытались убедить его дойти с нами до Ко-зенцы, но все наши просьбы оказались напрасны; и тогда, расплатившись с ним, мы кинулись на поиски другого погонщика мулов.