— Враль! — между двумя затяжками произнес Жаден, с высоты своего положения обрушив на Пьетро это тяжелое обвинение.

— Да как это?! Что сказал ваш друг? Что это неправда? Спросите тогда у капитана Арены.

— Это правда, — промолвил капитан.

— А не могли бы вы рассказать нам его историю?

— О! История его очень длинная.

— Тем лучше, — ответил я.

— Дело в том, что я не очень хорошо ее знаю, — сказал Пьетро, почесав за ухом. — И потом, мне ведь заранее известно: все, что я вам скажу, будет когда-нибудь напечатано в книгах. Так что, понимаете, мне не хотелось бы рассказывать вам враки. Эй, Нунцио! Нунцио!

На зов Пьетро мы повернулись в ту сторону, где, как нам было известно, должен был находиться тот, кого он звал, и в самом деле увидели голову рулевого, появившуюся по другую сторону каюты.

— Нунцио, — обратился я к нему, — вы все знаете, а известна ли вам история Паскуале Бруно?

— Ну, что касается того, чтобы знать все, — ответил кормчий серьезным тоном, которому он никогда не изменял, — то лишь один Господь Бог, не чванясь, может похвалиться тем, что ему ведомо все и всегда. А если речь вести о Паскуале Бруно, то мне немногое известно, ну разве лишь то, что родился он в Кальварузо, а умер в Палермо.

— В таком случае, кормчий, я знаю о нем больше вас, — заметил Пьетро.

— Вполне возможно, — ответил Нунцио, неторопливо исчезая за каютой.

— Так есть ли возможность, — продолжал настаивать я, — раздобыть точные сведения об этом человеке? Известны ли вам какие-нибудь подробности, капитан?

— Ей-Богу, нет! Все, что я знаю, так это тр, что он был заколдован.

— Как это заколдован?

— Да, да. На какое-то время он заключил договор с дьяволом, поэтому ни пули, ни кинжалы не могли убить его.

— Ну и шутник этот капитан! — произнес Жаден, сплюнув в море.

— Как, — отвечал я на это утверждение с той же серьезностью, с какой оно было произнесено, — вы полагаете, что можно заключить такой договор?

— Лично я никогда этого не делал, — ответил капитан, — а вот Пьетро как-то раз заключил.

— Как, Пьетро?! Вы продали свою душу?

— Ну, конечно, нет! Дьяволу-то этого очень хотелось, — произнес Пьетро, — но сын моей матери такой же хитрец, как и он. Представьте себе, в восемнадцать лет я был очень даже честолюбив. Мне хотелось ловить рыбы больше, чем ловили мои товарищи: до того как стать матросом, я ведь был рыбаком. Так вот, я пошел к одной старой колдунье, ведьме из Таормины, и она сказала мне, что я должен всего-навсего отдавать ей половину всего своего улова, а она каждый вечер будет готовить мне наживку. Сказано — сделано. Так продолжалось целый год. И знаете, за этот год я наловил рыбы четыре таких судна, как это, полнехоньких. А в конце года я ей говорю: «Ладно, давай дальше, мать». — «Хорошо, — отвечает мне она. — Но теперь я хочу обогатить тебя. В прошлом году ты ловил всего лишь рыбу, а в этом будешь ловить кораллы». — «Нет, мать, — говорю я ей. — У меня был один товарищ, которого морская собака перекусила пополам, а я к этому не стремлюсь». — «Ладно! — сказала старуха. — Ты подпишешь мне бумагу, а я дам тебе мазь, которой ты натрешься, и морские собаки будут тебе не страшны». — «Хорошо, хорошо, — ответил я ей, — знаю я ваше снадобье, довольно, оставим это». Я подхватил свою шапку, побежал к священнику и попросил его отслужить мессу — этим дело и кончилось. На следующий день и через день я снова взялся за рыбную ловлю: прости-про-щай, ни одной рыбешки. Вот тогда, увидев, что дело не клеится, я и стал моряком. В моряках я уже пятнадцать лет. И, как видите, это пошло мне на пользу, раз я имею честь быть на службе у вашей милости.

— Гнусный льстец! — заметил Жаден, дружески толкнув его ногой в спину.

— Ну что ж, капитан! Давайте вернемся к Паскуале Бруно. Похоже, что он был менее щепетилен, чем Пьетро.

— Да, — серьезным тоном ответил капитан. — И вот вам доказательство: когда его повесили в Палермо, дьявол, покидая его тело, испустил такой громкий вопль, что мой отец, который в качестве командира городского ополчения присутствовал на казни, бросился бежать во главе своей роты, и в суматохе у него украли его патронную сумку и серебряные пряжки с башмаков. Уж это, поверьте, я могу вам засвидетельствовать, ибо он сто раз мне эту историю рассказывал.

— Послушайте, — сказал Пьетро, который во время тирады капитана, казалось, был погружен в глубокие размышления, — хотите самых точных сведений?

— Ну разумеется, ведь я целый час этого добиваюсь.

— Так вот, подождите! Нунцио, когда мы будем в Мессине?

— Этим вечером, через два часа после «Аве Мария».

— Стало быть, около девяти часов. Так вот! Значит, сегодня вечером мы будем в Мессине в девять часов. Это святая истина, раз старик так сказал. Этой ночью вам не придется спать на берегу, ведь будет слишком поздно и капитан не сумеет зарегистрировать карантинный патент, но завтра, с рассветом, вы сможете сойти на берег, взять наемный экипаж, и, так как от Мессины до Баузо всего-то восемь льё, вы там будете через три часа.

— Черт возьми! — прервал я его. — Вам пришла прекрасная мысль, но, думается, у меня есть еще лучше.

— Какая же?

— Мы не поплывем в Мессину, а пойдем сразу же к мысу Бьянко. Расстояние примерно такое же, да и ветер попутный. Эй! Что с вами?

Этот вопрос был обусловлен впечатлением, какое мое предложение произвело на экипаж. Пьетро и его товарищи, минуту назад такие веселые, с ужасом переглядывались. Филиппо скрылся в твиндеке, будто дьявол потащил его за ноги; капитан побледнел как смерть.

— Мы поплывем к мысу Бьянко, если ваше превосходительство того требует, — произнес он изменившимся голосом. — Мы здесь, чтобы повиноваться вашим приказаниям. Но если вам все равно, то, вместо того чтобы идти к мысу Бьянко, мы, как было условлено заранее, поплыли бы лучше в Мессину и были бы за это до крайности вам признательны. Не так ли, друзья?

Все матросы кивнули в знак согласия.

— Могу я хотя бы узнать причину вашего нежелания?

— Пьетро расскажет вам: он был там.

— Ну что ж, ребята, плывем в Мессину.

Капитан взял мою руку и поцеловал ее. Пьетро вздохнул с облегчением, словно с его груди сняли Стромболи, да и остальной экипаж, казалось, повеселел, как будто каждому из них я выдал вознаграждение в десять пиастров. Все тотчас разошлись, каждый вернулся на свой пост, за исключением Пьетро, который уселся на бочку.

— В таком случае, — заявил Жаден, спрыгивая с бортового ограждения, — я не вижу больше причины не жарить картошку.

И так как ему не особенно было понятно сицилийское наречие, он спустился в кухню, а я тем временем, чтобы не пропустить ни единого слова из ожидавшего меня интересного рассказа, расположился поближе к Пьетро.

— Так вот, — начал Пьетро, — тому уже одиннадцать лет, дело было в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. Капитан Арена, не этот, а его дядя, только что женился. Это был красивый парень двадцати двух лет, он владел собственным суденышком и вел на нем торговлю по берегам. Женился он на девушке из деревни Делла Паче; вы хорошо знаете этот край между Мессиной и Фаро, откуда почти все мы родом. Мы как сумасшедшие праздновали свадьбу целых три дня, а на четвертый, это было в воскресенье, отправились на озеро Пантано. То был день шествия святого Николая, шествия, на котором вы присутствовали в этом году, а это день большого праздника. В это время выносят, как вы знаете, раку с мощами, устраивают фейерверки, стреляют из ружей, танцуют. Антонио подал руку своей жене и вдруг почувствовал, что его толкают локтем и произносят его имя. Он оборачивается и видит женщину в черной тафтовой накидке — такие, как вы могли видеть, носят сицилийки, но только когда они просто выходят на улицу, а не идут на праздник. Антонио думает, что ошибся, и продолжает свой путь. Ладно. Через несколько минут повторяется то же самое: его толкают и называют по имени. На этот раз он уверен, что не ошибся, но так как рядом с ним была его жена, все еще не подает вида. Наконец все повторяется в третий раз. О! Тут уж он теряет терпение. «Послушай, Пьетро, — говорит он мне, — побудь с моей женой, я вижу там кое-кого, с кем мне надо поговорить». Я не заставляю просить себя дважды, а беру под руку новобрачную и раздуваюсь от гордости, будто павлин, оттого что прогуливаю жену моего капитана. Ну а он уже исчез.