"Ах, черт возьми! Любезнейший хозяин, дайте-ка мне эту книгу, прошу вас, мне не терпится посмотреть, в каком виде его изобразили".

"Держите, ваше превосходительство, держите".

"Тьфу ты... А известно ли вам, что ваш приятель Луиджи Лана — препротивный господин с длинными усами, глазами навыкате, растрепанными волосами, шляпой в форме сахарной головы и пистолетами за поясом?"

"Что ж! Эта копия, сколь бы ужасной она ни была, ничто в сравнении с оригиналом".

"Неужели?"

"Я могу поклясться вашему превосходительству".

"Стало быть, вы его видели, милейший господин Пак-ка?" — спросил молодой полковник, качаясь на стуле и в высшей степени насмешливо глядя на хозяина гостиницы.

"Нет, ваше превосходительство, сам я его не видел, но у меня останавливались бедняги-путешественники, на свою беду повстречавшие Луиджи, и они описали мне его с головы до пят".

"Ба! Должно быть, страх затуманил им глаза, и они сильно сгустили краски. Так или иначе, любезнейший хозяин, теперь, когда я получил то, что желал, займитесь-ка моим ужином, пожалуйста, а я тем временем посмотрю, соответствуют ли деяния этого грозного разбойника его облику".

"Немедленно, ваше превосходительство, немедленно".

Путешественник кивнул, показывая, что он отлично знает, как ему следует относиться к итальянскому subito^[48], и, растянувшись на двух стульях, с типично южной небрежностью собрался приступить к чтению.

По-видимому, несмотря на презрение, с которым полковник открыл книгу, описанные в ней приключения показались ему довольно интересными, ибо, когда метр Гаэтано вернулся через полчаса, он застал его в той же позе и за тем же занятием.

Пока полковник проводил время с пользой, метр Гаэтано тоже не терял времени напрасно. Поговорив с господином, он стал разговаривать со слугами и узнал от одного из них, что путешественник, которого он имел честь приютить у себя, это молодой мальтиец, обладавший состоянием в сто тысяч ливров годового дохода и купивший в Англии полк. Оставалось выяснить имя иностранца. Владелец гостиницы "Циклоп" придумал очень простой способ это узнать: как водится в Италии, он принес молодому постояльцу свою книгу учета и попросил его расписаться в ней.

Услышав, что кто-то остановился рядом, полковник поднял глаза и увидел хозяина; заметив книгу учета, он понял, чего от него хотят, протянул руку, взял перо и написал три слова в том месте, на которое указывал палец метра Гаэтано: "Полковник Санта Кроне".

Метр Гаэтано был очень доволен: он выяснил все, что ему хотелось знать.

"А теперь, — сказал он, — если вашему превосходительство угодно сесть за стол, то суп уже подан".

"О-о! — воскликнул молодой офицер. — Почему же вы не сказали мне об этом раньше, любезнейший господин Пакка, я избавил бы вас от труда заново накрывать на стол".

"Как это заново накрывать на стол, ваше превосходительство?! Разве вам не нравится, как он накрыт?"

"Напротив, любезнейший господин Пакка, напротив, но я привык вытирать руки голландским полотном и есть из серебряной посуды; дело не в том, что ваши тряпки недостаточно чисты и ваши оловянные приборы не начищены до блеска, но, с вашего позволения, я не стану ими пользоваться. Позовите моего слугу".

Метр Гаэтано тотчас же повиновался, хотя и счел себя слегка униженным обидным замечанием полковника, однако, поскольку тот пообещал ему не проверять счет, он решил про себя, что внесет стоимость обиды в общую сумму.

Несколько минут спустя камердинер принес несессер размером с чемодан и достал оттуда серебряную посуду, два-три серебряных прибора и кубок из позолоченного серебра; на всех этих предметах красовался фамильный герб полковника.

Полковник приступил к ужину, приготовленному метром Гаэтано, с брезгливым видом королевской особы и едва притронулся к каждому блюду; когда трапеза была закончена, он, видя, что стоит прекрасная погода и в небе ярко светит луна, собрался на прогулку по городу. Метр Гаэтано предложил составить ему компанию, но полковник ответил, что предпочитает гулять в одиночестве.

Тем не менее метр Гаэтано, весьма любопытный от природы, вышел из дома через десять минут после его ухода, под предлогом того, что ему тоже хочется прогуляться, но на самом деле в надежде встретить своего постояльца. Однако, хотя в Кастро Джованни было только две или три главные улицы, ожидания достойного хозяина гостиницы не оправдались, и он не увидел никого, кто своей походкой напоминал бы решительные и надменные манеры молодого офицера. Проходя мимо тюрьмы, он заметил, как туда вошел какой-то бедный монах ордена святого Франциска: служитель Господа пришел, чтобы подготовить осужденного к смерти.

Полковник вернулся только в полночь. Метру Гаэтано очень хотелось спросить у него, что же такого интересного он нашел в Кастро Джованни, чтобы задержаться в городе до такого позднего часа. Но стоило хозяину открыть рот, чтобы задать этот вопрос, как молодой человек, приказав разбудить его в шесть часов утра, смерил метра Гаэтано таким презрительным взглядом, что у того перехватило дыхание и он поклонился в знак повиновения, так и не проронив ни единого слова. Полковник же удалился в свою комнату вместе со слугой, который ушел от него лишь в час ночи.

В семь часов утра полковник, выпив только чашку черного кофе, отбыл, по его словам, в замок князя ди Патер-но; он взял с собой одного лишь камердинера, оставив в гостинице второго слугу, который должен был сторожить его вещи, а также напомнить метру Гаэтано о его обещании заказать постояльцу место рядом с судьей, чтобы оттуда увидеть казнь.

Казни совершались в Кастро Джованни далеко не часто, поэтому накануне смерти несчастного осужденного город бурлил; все его жители высыпали на улицы, кругом раздавался колокольный звон, и каждый хотел первым узнать какую-нибудь новость от судьи или тюремщика. Люди полагали, что виновный, надеясь облегчить свои страдания перед казнью хотя бы раскаянием, сделает признания и, таким образом, откроются какие-нибудь достоверные сведения о нем самом и о грозном Луиджи Лане, главаре шайки. Однако эти ожидания не оправдались; осужденный не только ни в чем не признался, но, напротив, продолжал твердить о своей невиновности, беспрестанно повторяя, что в день убийства он находился в Палермо, то есть примерно в ста пятидесяти милях от места преступления.

Даже исповедник не смог ничего от него добиться, и, выйдя из тюрьмы, почтенный священнослужитель сказал, что он очень боится, как бы людское правосудие, вместо того чтобы наказать виновного, не породило еще одного мученика.

Итак, весь день не утихали самые жаркие споры о том, виновен или невиновен осужденный, а затем вечером появился свет в окнах тюремной церкви, в которой смертнику предстояло провести ночь перед казнью. В десять часов вечера в часовню провели того же самого монаха, который уже приходил в тюрьму, чтобы подготовить узника к смерти; монах ушел оттуда лишь в половине двенадцатого. После его ухода осужденный, весь день пребывавший в сильном волнении, казалось, успокоился.

В полночь полковник вместе со своим камердинером вернулся в гостиницу "Циклоп" и, увидев встречавшего его метра Гаэтано, велел прежде всего самым тщательным образом позаботиться о его лошадях, уставших после долгой поездки; затем он осведомился, выполнил ли хозяин, к его удовольствию, взятое на себя поручение. Метр Гаэтано ответил, что его кум был несказанно рад сделать для его превосходительства что-то приятное и что место на помосте, рядом с судьей, которое тот пожелал, ему назавтра обеспечено.

Всю ночь звонили колокола, напоминая добрым христианам, что им подобает молиться за обреченного на смерть.

Наутро, с пяти часов, все улицы, ведущие из тюрьмы к месту казни, заполнили зеваки; в окнах виднелось множество голов, и даже крыши трещали под тяжестью зрителей.