Кокал царствовал в Акраганте, когда Дедал сбежал туда со всеми сокровищами, захваченными им с Крита. Эти сокровища были настолько многочисленными, что прославленный зодчий попросил у своего хозяина разрешения построить для их хранения дворец. Кокал, у которого оставалась свободная земля, позволил ему выбрать наиболее подходящее, по его мнению, место и возвести на этом месте все, что ему заблагорассудится. Творец лабиринта выбрал крутую скалу, доступную для штурма лишь с одной стороны, и вдобавок укрепил эту сторону таким образом, что четыре солдата были в состоянии обороняться здесь от целого войска.
Все это происходило за несколько лет до Троянской войны. И вот, подобно тем ручьям, что, покидая свой исток, уходят под землю, а через несколько льё снова выходят на поверхность, становясь реками, зарождающийся город скрылся на два или три столетия во тьме времен, чтобы под именем царицы городов засверкать затем в стихах Пиндара. В ту пору, если верить Диогену Лаэртскому, население города составляло восемьсот тысяч душ, и, если ссылаться на Эмпедокла, это население, обладая и прочими пороками, дошло в своем чревоугодии и тщеславии до того, что ело так, словно ему суждено было завтра умереть, а строило так, словно собиралось жить вечно. Вот почему Эмпедокл, будучи философом, то есть, скорее всего, человеком крайне нелюдимым, ушел из этого города поваров и каменщиков и поселился на склоне горы Этна, где он жил, питаясь одними кореньями, в маленькой башне, построенной им своими руками. Все знают, что в одно прекрасное утро он, должно быть, испытывая такое же отвращение к этому новому обиталищу, как и к прежнему, внезапно исчез, и от него осталась одна только туфля.
За сто лет до этого, как всем известно, Фаларис, которому сограждане доверили возведение храма Юпитера Полиея, воспользовался предоставленными в его распоряжение огромными суммами, чтобы собрать небольшое войско и неожиданно напасть на акрагантян. Этот губительный для свободы план, успешно приведенный в исполнение во время празднеств в честь Цереры, поверг акрагантян в отчаяние. После этого они предприняли ряд попыток освободиться от тирана. Однако тот, наделенный богатым воображением, заказал одному из тогдашних скульпторов изваяние медного быка в два раза больше натуральной величины, задняя часть которого должна была открываться с помощью ключа. По истечении трех месяцев работа была закончена, а по истечении четырех месяцев разразился мятеж. Фаларис приказал арестовать главарей, а затем велел сложить между ног быка большое количество сухого хвороста и поджечь его; когда чудовище раскалилось докрасна, его открыли и затолкали туда мятежников. Поскольку тиран не забыл распорядиться, чтобы пасть быка оставалась открытой, до народа, который собрался на казнь, доносились исходившие оттуда крики жертв, казавшиеся ревом самого быка. Подобные казни, повторявшиеся пять или шесть раз в течение полутора лет, привели к превосходнейшему результату Вскоре мятежи стали вспыхивать все реже и реже, а затем прекратились вовсе, и, благодаря этому хитроумному изобретению, Фаларис спокойно и с почетом царствовал на протяжении тридцати одного года. После смерти тирана некоторые недоброжелатели, завидовавшие его славе, заявили, что медный бык был всего лишь подделкой деревянного коня, но все же следует признать, что, несмотря на это обвинение, в сущности не лишенное доли истины, слава изобретателя в конечном счете безраздельно осталась за Фаларисом.
Эпоха, последовавшая за царствованием Фалариса, стала для акрагантян подлинным золотым веком. Среди них было кому состязаться со своими земляками в богатстве и роскоши. Один простой горожанин по имени Эксе-нет, одержавший победу в Олимпийских играх, въехал в город, сопровождаемый тремя сотнями колесниц, каждую из которых везли две белые лошади, выращенные на его пастбищах. Другой, по имени Геллий, постоянно держал слуг возле всех городских ворот и наказывал им приводить всякого путешественника, проезжавшего через Акрагант, к нему во дворец, где гостя ожидал великолепный прием. Пятьсот верховых из Гелы проехали через Акрагант в течение января, и каждого из них слуги приводили к Геллию, который давал чужаку приют, кормил его три дня и дарил ему на прощание плащ. Кроме того, если верить преданию, Геллий был очень остроумным человеком, что, как вы понимаете, нисколько не вредило его гостеприимству. Поэтому акрагантяне, которым нужно было уладить кое-какие вопросы с небольшим городком Кенторипой, поручили ему отправиться к тамошним жителям и закончить дело. Геллий тотчас же уехал и явился в городское собрание Кенторипы. Но, поскольку он вроде бы был не выше четырех с половиной футов и при этом довольно плохо сложен, его появление было встречено смехом, и один из присутствующих, более бесцеремонный, чем остальные, даже посмел осведомиться от имени членов собрания, все ли сограждане Геллия похожи на него. "Нет, не все, господа, — ответил Геллий. — В Акраганте встречаются даже очень красивые мужчины, но их приберегают для крупных республик и прославленных городов, а в маленькие городки и незначительные республики посылают людей такого роста, как я". Этот ответ настолько ошеломил насмешников, что Геллий добился от собрания всего, чего только желал, и с честью выполнил свою миссию, уладив дела акрагантян с величайшей пользой для общественного блага.
Между тем Карфаген, с другого берега моря смотревший на то, как Акрагант умножает свое богатство и население, понял, что ему придется иметь его в качестве верного друга или открытого врага в недавно объявленной Риму войне, обещавшей быть долгой. Акрагантяне не только отказались стать союзниками карфагенян, но и объявили себя их врагами. Тотчас же Ганнибал и Гимилькон пересекли море и начали осаду Акраганта. И тут его жители решили, что не грех было бы отчасти пожертвовать своей роскошью, вошедшей в поговорку на всем свете, и объявили, что защитники крепости смогут отныне владеть лишь одним матрасом, одним одеялом и двумя подушками. Несмотря на это спартанское предписание, Акрагант был вынужден сдаться после восьмилетней осады.
Все городские богатства тут же стали добычей победителей: картины, статуи, драгоценные вазы — все было отправлено в Карфаген. Даже знаменитый медный бык Фалариса был переправлен через море, чтобы украсить город Дидоны. Правда, двести шестьдесят лет спустя, когда Сципион, в свою очередь, захватил и разграбил Карфаген, подобно тому, как Гимилькон захватил и разграбил Акрагант, бык снова пересек море и был продан акрагантянам, питавшим к нему нежное чувство, которое сложно понять, если вспомнить малоприятные отношения, связывавшие их с ним по вине Фалариса.
Несмотря на возвращение быка и покровительство, оказанное римлянами Акраганту, он так и не оправился от своего поражения и стал приходить в упадок настолько, что даже лишился своего имени. В настоящее время Джирдженти, бедное нищее дитя царских кровей, занимает всего лишь двадцатую часть территории, на которой когда-то располагался его исполинский прародитель, и насчитывает тринадцать тысяч душ, кое-как влачащих жалкое существование там, где прежде благоденствовал целый миллион жителей, что не мешает этому городу, как уже было сказано, высокопарно именоваться Джирдженти Великолепным, наряду с Благородной Мессиной и Счастливым Палермо.
При выходе из города нас удивили, в первую очередь, ворота, через которые мы прошли, явно сарацинского происхождения. Глядя на это сооружение эпохи арабских завоеваний, я решил подвергнуть испытанию патентованную ученость нашего проводника и спросил его, знает ли он, к какому веку восходят эти ворота; однако славный Чотта удовольствовался ответом, что ворота очень старые и что, поскольку они производят невыгодное впечатление, их собираются снести по приказу господина управляющего и заменить другими воротами, уже греческого дорического ордера. Я поинтересовался именем этого достойного управляющего и узнал, что его зовут Ваккаро. Да хранит его Бог!
Слева от нас осталась Афинская скала, самая высокая из гор, возвышавшихся над античным Акрагантом, на вершине которой были построены храмы Юпитера Атабирия и Минервы. Мы вознамерились было туда подняться, но, после того как проводник сказал нам, что там нельзя увидеть ничего интересного, кроме довольно красивой панорамы, мы отложили это восхождение до следующего путешествия и направились к храму Прозерпины, которой преданно поклонялись акрагантяне. От этого храма, как и от храма Юпитера Атабирия, почти ничего не осталось, но на его фундаменте построили маленькую церковь. В ста шагах от нее течет fiumicello[43], которая некогда называлась Акрагант и Драго, а теперь самым скромным образом именуется Сан Биаджо: впрочем, это та же река, которая в античные времена отделяла древний Акрагант от Неаполя, или Нового города.
