— О Господи! — вздохнул граф. — Во всем этом нет надобности. Скажите, госпожа маркиза, вам будет очень приятно, если я соглашусь, чтобы мне пустили кровь?

— Конечно, раз они говорят, что это пойдет тебе на пользу.

— Ну что ж, держите, доктор, вот моя рука; но это последнее кровопускание, не так ли?

— Да, — ответил врач, — да, если от него очистится голова и пройдет бред.

— В таком случае будьте покойны, — сказал граф, — голова очистится, и бред больше не повторится; начинайте, доктор, начинайте.

Врач произвел операцию; но поскольку больной уже страшно ослабел, он не смог вынести очередной потери крови и во второй раз лишился чувств; правда, этот новый обморок продолжался всего несколько минут.

В то время как дону Фердинандо столь нещадно и вопреки его воле делали кровопускание, он обдумал свое положение: молодой человек понимал, что, стоит ему снова заговорить о ключе для настройки фортепьяно, спрятанных деньгах и потайной двери, как все решат, что он еще бредит, и будут пускать ему кровь снова и снова, пока он не испустит дух. Поэтому он решил больше не говорить ни о чем подобном и, полагаясь только на себя, самому довести начатое дело до конца.

Так что, когда молодой граф пришел в сознание, он пребывал в совершенно спокойном расположении духа; дон Фердинандо поцеловал свою матушку, почтительно приветствовал маркиза и протянул руку доктору, говоря, что он прекрасно понимает, что обязан жизнью его великому врачебному искусству. Услышав это, врач заявил, что бред полностью прошел и теперь он ручается за больного.

После этого дон Фердинандо рискнул подробнее расспросить о том, как его нашли; он узнал, что за ним следил садовник, который, войдя в церковь, обнаружил его лежащим в десяти шагах от противника, причем в состоянии немногим лучше, чем у Кантарелло. Эти вопросы со стороны раненого повлекли за собой другие, как не трудно понять, уже со стороны маркиза и маркизы; однако дон Фердинандо ограничился скупым ответом, что он зашел в церковь из чистого любопытства, так как ему послышался какой-то шум, доносившийся оттуда, и там на него напал мужчина высокого роста, которого он, по-видимому, убил. Молодой человек добавил, что было бы весьма желательно поблагодарить честного садовника за его рвение и что он просит, чтобы Пеппино было позволено навестить его. Больному пообещали, что на следующий день, если он по-прежнему будет идти на поправку, ему доставят это удовольствие.

В тот же вечер, когда маркиз с маркизой, воспользовавшись тем, что их сын ненадолго заснул, отправились ужинать, и дон Фердинандо, проснувшись, оказался один, он услышал за дверью голос Пеппино, пришедшего справиться о здоровье своего молодого хозяина. Дон Фердинандо тотчас же позвал лакея и велел пригласить садовника. Дежуривший слуга колебался, ибо маркиза запретила впускать к ее сыну кого бы то ни было, но дон Фердинандо повторил приказ таким повелительным тоном, что лакей впустил садовника после того, как больной дал обещание тут же отправить его обратно.

— Пеппино, — сказал дон Фердинандо, как только дверь закрылась, — ты славный малый, и мне жаль, что прежде я не доверял тебе в большей степени. Ты можешь заработать сто унций, если будешь повиноваться мне и никому, кроме меня.

— Говорите, наш молодой синьор, — промолвил в ответ садовник.

— Что сделали с человеком, которого я убил?

— Покойника отвезли в сельскую церковь, где он выставлен на обозрение, чтобы его опознали.

— И его опознали?

— Да.

— Как кого?

— Как человека в плаще, время от времени приезжавшего к Риццо.

— А как его имя?

— Оно неизвестно.

— Хорошо. Покойника обыскали?

— Да, но нашли при нем только деньги, трут, огниво и кремень. Все эти предметы выставлены у судьи.

— Нет ли среди этих предметов ключа?

— По-моему, нет.

— Сходи к судье, внимательнейшим образом рассмотри эти предметы и, если ключ там, снова приходи сюда, чтобы рассказать мне, как он выглядит. Если его там нет, ступай в часовню и очень тщательно обыщи место вокруг колонны, возле которой обнаружили мертвого: ты найдешь там два ключа.

— Два?

— Да; один из них выглядит примерно так же, как ключ от этого секретера; другой... подними крышку этого клавесина; да, так, и дай мне металлический инструмент, который должен лежать в одном из его отделений; хорошо, это он; так вот, другой ключ выглядит примерно так же, как этот. Тебе ясно?

— Вполне.

— Независимо от того, найдешь ли ты один ключ или оба, принеси мне то, что найдешь, но именно мне, только мне, слышишь?

— Только вам: решено.

— До завтра, Пеппино.

— До завтра, ваша светлость.

— Да, кстати! Чтобы мы могли спокойно поговорить, приходи сюда, когда мои отец и мать будут завтракать.

— Хорошо; я дождусь удобного часа.

— А тебя будут ждать пятьдесят унций.

— Что ж, ваша светлость, они будут уместны, ведь я собираюсь жениться на дочери Риццо, красивой и стройной девушке.

— Тише! Сюда идет матушка. Пройди через этот кабинет и спустись по маленькой лестнице, чтобы она тебя не увидела.

Пеппино повиновался. Когда маркиза вошла в комнату, она застала сына одного; он был совершенно спокоен.

На следующий день, в назначенный час, Пеппино пришел снова. Со своим поручением он справился чрезвычайно толково. Среди предметов, которые находились на хранении у судьи, был обыкновенный ключ, похожий на ключ от церкви. Его нашли возле тела убитого. Убедившись в этом, Пеппино отправился в часовню и столь тщательно искал, что в другом конце часовни обнаружил второй ключ, напоминавший по виду ключ для настройки фортепьяно. Очевидно, Кантарелло забросил его подальше от себя. Молодой граф поспешно схватил ключ, увидел, что это тот, который он нашел под верхней ступенькой алтаря и который открывал дверь в темный коридор, и спрятал его под изголовьем своей постели. Затем, повернувшись к Пеппино, дон Фердинандо сказал:

— Послушай, я пока не знаю, когда смогу встать, но на всякий случай приготовь и держи у себя, до того времени, когда они нам понадобятся, два факела, клещи, напильник и лом, а также постарайся в ближайшие две недели ночевать только дома.

Пеппино пообещал графу раздобыть все указанные предметы и ушел.

Оставшись в одиночестве, дон Фердинандо решил проверить, насколько он окреп, и попытался подняться. Но стоило ему сесть, как он почувствовал, что все вокруг закружилось. Полученная им рана была неопасной, но врачебные кровопускания сильно ослабили его; поэтому, видя, что ему грозит вот-вот снова потерять сознание, он быстро лег, ибо было понятно, что, прежде чем что-либо предпринять, следует подождать до тех пор, пока к нему не вернутся силы.

И потому весь этот и следующий день дон Фердинандо оставался совершенно спокойным и не выказывал никаких признаков бреда, если не считать того, что время от времени он требовал принести ему цыпленка и бордо вместо жалких снадобий, которые ему подавали. Однако, как нетрудно понять, эти просьбы показались доктору чрезмерными и безрассудными; по его мнению, они указывали на остатки горячки, которую следовало побороть. Так что он велел продолжать все столь же упорно давать больному травяной отвар и заговорил о шестом кровопускании, которое понадобится, если симптомы этого необузданного аппетита, свидетельствующие о слабости желудка пациента, вновь проявятся. Дон Фердинандо принял это к сведению и, видя, что он находится во власти врача, безропотно согласился принимать травяной отвар.

Вечером, когда больной только что уснул, маркиза вошла в его комнату, сопровождаемая четырьмя лакеями, которые по ее знаку остались стоять у двери. Дон Фердинандо решил, что ему опять собираются пускать кровь и со страхом, который он даже не думал скрывать, спросил у матери, что означают эти боевые приготовления, проводимые у него на глазах. И тогда маркиза как можно осторожнее объявила сыну, что правосудие провело расследование, и ей только что сообщили, что, поскольку происшествие в часовне так и осталось совершенно непонятным, дона Фердинандо собираются завтра арестовать; поэтому она велела приготовить дорожные носилки, чтобы перевезти сына в Катанию, где он спокойно будет жить у своей тетки, достопочтенной настоятельницы монастыря урсулинок, до тех пор, пока маркиз не сумеет замять это злополучное дело. Вопреки ожиданиям маркизы, дон Фердинандо не стал возражать. Он сразу же рассудил, что доктор не последует за ним в святую обитель, готовую его принять; он надеялся также на то, что на расстоянии врачебные предписания несколько утратят свою жестокость, и ему уже мерещились вдали, в розовом тумане, благословенный цыпленок и вожделенное бордо, которые уже три дня занимали его мысли. К тому же граф рассчитывал, что неусыпный надзор, которым он был окружен, окажется в Катании слабее, чем в Сиракузе, и что, как только он встанет на ноги, ему легче будет вырваться из монастыря тетки, чем из материнского дома. Добавим, что при этом молодой человек вспоминал прекрасные черные глаза, пролившие столько слез, когда он уезжал, и маленькие ручки, обещавшие ему заботу искуснейших сиделок. Когда граф узнал от матери, что его собираются арестовать, у него мелькнула мысль обратиться к правосудию и рассказать судьям обо всем, что произошло, но он знал, что представляют собой сицилийские судьи и сицилийское правосудие, и весьма дальновидно рассудил, что средства, к которым собирался прибегнуть маркиз, чтобы замять это дело, перевешивают все доводы, какие он смог бы представить, чтобы его прояснить. Поэтому молодой человек никоим образом не стал возражать против предстоящей поездки, как вначале опасалась маркиза, а весьма охотно согласился ехать; взяв из-под подушки таинственный ключ, он позволил четырем лакеям унести его и осторожно положить в дорожные носилки, ожидавшие у дверей. Дон Фердинандо попросил только об одном: чтобы матушка как можно скорее прислала ему весточку о себе с помощью Пеппино. Маркиза, усмотревшая в этой просьбе лишь вполне естественное и, главное, подобающее хорошему сыну желание, с величайшей готовностью пообещала ему исполнить ее.