Когда граф проснулся, было уже светло; он протер глаза, встряхнулся и огляделся: он лежал под деревом на опушке леса, справа от него была деревня Николози, слева — Педара, перед ним — Катания, а за Катанией — море. По-видимому, он провел ночь под открытым небом, лежа на мягком песчаном ложе и положив голову на свою дорожную сумку, а вместо балдахина кровати над ним простиралась безбрежная небесная синева. Вначале граф ничего не мог вспомнить и некоторое время чувствовал себя, как человек, очнувшийся от летаргического сна; наконец, его мысли, вначале неясные и беспорядочные, медленно перенеслись в прошлое, и вскоре он вспомнил все: свой отъезд из Катании, колебания сопровождавшего его погонщика мулов, прибытие в монастырь, стычку с поваром, прием, оказанный ему настоятелем, ужин, вино под названием "марсала", песни, оргию, пожар, монахинь и пистолетные выстрелы. Он снова огляделся и увидел свой багаж — чемодан, спальный мешок и дорожную сумку. Открыв сумку, граф обнаружил в ней бумажник, пенковую трубку, кисет и кошелек, который, к его величайшему изумлению, казалось, был так же туго набит, как и прежде, словно с ним ничего не произошло; немец с тревогой открыл кошелек и увидел, что тот по-прежнему полон денег; к тому же там лежало какое-то письмо; он тотчас же его распечатал и прочел следующее:

"Господин граф!

Мы приносим Вам свои искренние извинения за то, что нам пришлось столь внезапно расстаться с Вами, но дело чрезвычайной важности заставило нас отправиться в сторону Чефалу. Я надеюсь, что Вы не забудете гостеприимства, которое оказали Вам бенедиктинцы старого монастыря святого Николая, и, если Вам доведется снова побывать в Риме, попросите кардинала Морозини, чтобы он не забывал в своих молитвах бедных грешников.

Вы найдете все свои вещи, за исключением пистолетов марки Кухенройтер, которые я, с Вашего позволения, сохраню на память о встрече с Вами.

Дон Гаэтано,

настоятель старого монастыря святого Николая.

16 октября 1806 года".

Граф фон Ведер пересчитал свои деньги: все было на месте, вплоть до последнего медяка.

Придя в Николози, он застал всю деревню в сильном волнении: накануне разбойники ворвались в монастырь Санта Кьяра, монастырское столовое серебро было украдено, а четыре самые молодые и самые красивые монахини похищены, причем никто не знал, что с ними стало.

Граф снова встретился со своим погонщиком, забрался на мула и вернулся в Катанию; узнав, что какое-то судно готовится к отплытию в Неаполь, он сел на него и в ту же ночь покинул Сицилию.

Два года спустя граф прочел в "Allgemeine Zeitung"^[22], что знаменитый главарь бандитов по имени Гаэтано, захвативший старый монастырь святого Николая, который расположен на склонах Этны, и превративший его в разбойничье логово, был взят в плен после жаркого боя с полком английских солдат и повешен, к великой радости жителей Катании, которых он под конец обложил данью прямо в городе.

ЭТНА

На следующий день после нашего прибытия в Катанию мы должны были, напомним, предпринять попытку восхождения на Этну. Я сказал "предпринять попытку", ибо к планам, которые строят путешественники относительно этой горы, как нельзя лучше подходит пословица: "Человек предполагает, а Бог располагает". Очень часто можно встретить любопытных, отправившихся из Катании для того, чтобы подняться на Гибелло (так называют Этну в Сицилии), но очень редко можно увидеть счастливчиков, добравшихся до ее кратера. Дело в том, что в течение девяти-десяти месяцев в году гора остается, по существу говоря, недоступной: до 15 июня совершать восхождение слишком рано; после 1 октября — уже слишком поздно.

В этом отношении необходимые условия нам сопутствовали, так как мы приехали в Катанию 4 сентября; к тому же целый день стояла великолепная погода; ни пар, ни туман не застилали Этну. Мы видели ее накануне, спокойную и величественную, со всех улиц, ведущих к ее подножию. Легкий дымок, вырывавшийся из ее кратера, следовал за направлением ветра, развеваясь, подобно флажку, а солнце, закат которого мы наблюдали с высоты купола бенедиктинского монастыря, скатилось по безоблачному небу и скрылось за деревней Адерно, обещая, что следующий день будет ничуть не хуже того, что подходил к концу.

И потому наутро, в пять часов, проводник разбудил нас, заявив, что погода установилась словно нарочно для нас. Мы тотчас же поспешили к окнам, выходившим на Этну, и увидели, что огромная голова великанши окутана светлой утренней дымкой. Можно было четко различить три пояса, которые нам предстояло преодолеть на пути к вершине: пояс возделанных земель, пояс лесов и пояс пустынной местности. Вопреки обыкновению, вулканический конус был полностью лишен снега.

Как правило, к вулкану отправляются около четырех утра, но нам хотелось остановиться на несколько часов в Николози и увидеть Монте Россо, один из сотни второстепенных вулканов, которыми щетинится склон Этны. К тому же в Николози, как мне говорили, уже более полувека жил некий г-н Джемелларо, скромный и любезный ученый, который охотно мог бы ответить на все мои вопросы. Я попросил рекомендательное письмо к этому человеку, но мне ответили, что это излишне, ибо его доброжелательное гостеприимство распространяется на любого путника, рискнувшего предпринять всегда утомительное и порой опасное восхождение, которое мы собирались совершить.

Итак, в пять часов утра, не забыв захватить с собой бутылку лучшего рома, который нам удалось раздобыть, мы сели верхом на мулов и отправились в Николози, где нам предстояло пополнить свои запасы провизии. На каждом из нас была повседневная одежда, и, вопреки советам хозяина гостиницы, мы не взяли с собой дополнительно никаких теплых вещей, ибо не в силах были поверить, что после страшной жары на равнине нас ожидает на склонах горы температура в десять градусов мороза.

Я не знаю более красивой, более своеобразной, более пересеченной, более плодородной и в то же время более дикой местности, чем та, что мы увидели по дороге, которая ведет из Катании в Николози и пролегает через моря песка, оазисы апельсиновых рощ, застывшие потоки лавы, сжатые поля и базальтовые стены. На этом пути встречаются три-четыре деревни, бедные, убогие, жалкие, населенные нищим людом, как и все сицилийские деревни; при этом у них громкие и поэтичные названия, звучащие, как имена благословенных мест: Гравина, Санта Лючия, Масса Аннунциата; эти деревни возведены на лаве, построены из лавы и покрыты лавой; они полностью выступают из недр горы, подобно бедным цветам, которые увяли, еще не родившись, и которые неизбежно унесет ураганный ветер.

Между Масса Аннунциатой и горой Мьяни, справа от дороги, находится могила Коломбы. Почему такое нежное название было дано темной и мрачной впадине глубиной в двести футов и шириной в сто пятьдесят футов? Наш проводник не смог ответить на этот вопрос.

Наконец, мы прибыли в Николози, небольшое селение, стоящее на краю пригодной для обитания земли. В двухтрех милях до этого селения уже начинают попадаться участки пустынной местности, однако на расстоянии полумили выше него еще можно увидеть прекрасные насаждения и склон, покрытый виноградниками. Может быть, какой-то внутренний источник тепла отчасти заменяет солнечный жар, уже начинающий уменьшаться на этой высоте? Это еще одна загадка, которую не могут объяснить ни невежественные проводники, ни образованные путешественники.

Мы остановились в одной из тех лачуг, какие только Сицилия смеет называть гостиницами; поскольку было еще рано, мы, пока нам готовили завтрак, отправили свои визитные карточки г-ну Джемелларо с просьбой позволить нам нанести ему визит. Господин Джемелларо прислал нам ответное послание, в котором говорилось, что он как раз собирается садиться за стол и что если нам угодно разделить с ним трапезу, то мы будем желанными гостями. Однако, хотя при виде поданного завтрака нас охватило сильное желание принять столь любезное приглашение, мы деликатно от него отказались и, проявляя чудеса скромности, удовольствовались гостиничным угощением. То был похвальный поступок, достойный сравнения с самыми строгими постами святых пустынников.