Граф обозрел все это с весьма спокойным видом и приказал погонщику постучать. Тот, уже смирившись, поднял старый железный молоток, весь изъеденный ржавчиной и временем, и со всей силой опустил его. Звук удара отозвался в недрах монастыря, и оттуда донесся пронзительный звон колокола. Почти тотчас же распахнулось маленькое окошко, проделанное на высоте десяти футов, и из него высунулась длинная железная трубка, направленная в грудь графа; вслед за тем в проеме показалась бородатая голова, и голос, в котором отнюдь не звучала монашеская елейность, спросил:

— Кто там?

— Друг, — ответил граф, отстраняя рукой ствол ружья, — друг.

В ту же минуту ему показалось, что он ощущает запах жаркого, исходящий из открытого окна, и душа его возликовала.

— Друг! Гм-гм! — произнес человек в окне. — А кто нам докажет, что вы друг?

И с этими словами он перевел ствол ружья в первоначальное положение.

— Мой дражайший прат, — ответил граф, вновь столь же хладнокровно отводя в сторону нацеленное на него оружие, — я прекрасно понимать, что ви принимать меры предосторожности, прежде чем принимать иностранцев, и я поступил пы так же на вашем месте, но я иметь айн письмо от картинала Морозини к фашему начальнику.

— К нашему атаману? — спросил человек с ружьем.

— Э-э! Нет-нет, к начальнику.

— В конце концов, это ничего не меняет. Вы пришли один? — продолжал его собеседник.

— Софсем отин.

— Подождите, вам сейчас откроют.

— Гм! Как же карашо пахнуть это жаркое, — произнес немец, слезая со своего мула.

— Ваша светлость, — спросил погонщик, тем временем выгрузивший багаж графа, — я вам больше не нужен?

— Ты что, не хотеть остаться? — удивился граф.

— Нет, — сказал погонщик, — с вашего позволения, я предпочитаю заночевать в другом месте.

— Ну что ж! Ступай, — ответил граф.

— Надо ли будет за вами заехать? — спросил сицилиец.

— Нет, начальник приказать отвезти меня обратно.

— Очень хорошо. Прощайте, ваша светлость.

— Прощай.

В эту минуту послышался скрип ключа в замочной скважине: проводник тут же вскочил на одного из своих мулов, схватил поводья другого и рысью поехал прочь. Он был уже в пятидесяти шагах от монастыря, когда дверь открылась.

— Карашо пахнет, — сказал немец, вдыхая аромат, доносившийся из кухни, — ошень карашо пахнет.

— Вы так полагаете? — спросил странный привратник.

— Да, — сказал граф, — я так полагаю.

— Это готовят ужин атаману: он сейчас в пути, и мы ждем его с минуты на минуту.

— Значит, я приехать вовремя, — со смехом произнес граф.

— Разве атаман вас знает? — спросил графа привратник.

— Нет, но я иметь к нему айн письмо.

— А! Это другое дело. Давайте посмотрим?

— Вот он.

Привратник взял письмо и прочел:

"А1 reverendissimo generate dei Benedettini; at covento di

San Nicolo di Catania "^[20].

— О! Понимаю, — сказал привратник.

— О! Ви понимать; это ошень карашо, — заметил граф, хлопая его по плечу. — В таком случае, друг мой, если ви понимать, сходите за мой пагаж и, главное, позаботьтесь о дорожная сумка: там мой кошелек.

— Ага! Там ваш кошелек. Примем это к сведению, — сказал привратник, с величайшей готовностью хватая дорожную сумку.

Затем, завладев остальной частью багажа, он произнес:

— Пошли, пошли, теперь я вижу, что вы друг; пойдемте.

Граф не заставил повторять это дважды и последовал за своим провожатым.

Внутри монастырь выглядел не менее странно, чем снаружи. Повсюду виднелись руины; кругом валялись винные бочки с выбитым дном; нигде не было ни распятий, ни образов. Граф на миг остановился, ибо он был из тех говорунов, что имеют скверную привычку останавливаться, начиная говорить, и выразил проводнику свое недоумение по поводу подобной пустоты.

— Что вы хотите? — ответил тот. — Мы живем несколько уединенно, как вы могли заметить, и, поскольку в горах полно негодяев, не боящихся ни Бога, ни черта, мы не разбрасываемся тем малым, что находится в нашем владении. Все ценное, что у нас есть, хранится под замком в подвалах. К тому же, вам ведь известно, что у нас есть еще один монастырь на равнине, в двух шагах от Катании?

— Нет, я это не знать. Ах! Ви иметь тругой монастырь! Вот как, вот как, вот как!

— А теперь осмотрите сами свой багаж, чтобы вы могли заверить атамана, что ни одна из ваших вещей не была украдена.

— О! Это ошень просто; айн чемодан, айн спальный мешок и айн дорожная сумка. Опращаю ваше внимание на дорожная сумка: там мой кошелек.

— Значит, только три предмета, не так ли? Совсем немного.

— Достаточно.

— Вы находите?

— Да, я находить.

— Ладно! Подождите здесь, — сказал привратник, впуская графа в какую-то небольшую келью, — я не сомневаюсь, что через полчаса атаман вернется.

И он сделал вид, что собирается уйти.

— Постойте! Постойте! Пока я жду, нельзя ли мне спуститься в кухню? Я мог пы дать повару карошие советы.

— По правде сказать, — произнес привратник, — у меня нет против этого никаких возражений; подождите здесь, я только спрячу ваш багаж в надежном месте и сразу же за вами вернусь. Кстати, сколько у вас в кошельке?

— Три тысячи шестьсот двадцать тукатов.

— Три тысячи шестьсот двадцать дукатов, прекрасно, — произнес привратник.

— Он кажется мне ошень честный человек, — пробормотал граф, глядя вслед монаху, уносившему с собой всю его поклажу, — он кажется мне ошень честный человек.

Через десять минут его провожатый вернулся.

— Если вы хотите спуститься на кухню, — сказал сицилиец, — воля ваша.

— Да, я хотеть. Где же кухня?

— Пойдемте.

Граф снова последовал за провожатым, который отвел его в кухонные помещения монастыря. На вертеле жарилось мясо, во всех печах горел огонь, и во всех кастрюлях что-то варилось.

— Карашо, — сказал немец, останавливаясь на последней ступеньке и окидывая взглядом это возбуждающее аппетит зрелище, — карашо, я вроде бы попал сюда не в пост. Допрый ден, повар, допрый ден.

Повар был предупрежден, и потому он встретил графа, проявляя всю ту почтительность, какую заслуживал гурман. Воспользовавшись этим, граф принялся поднимать крышки всех кастрюль и пробовать все соусы. Внезапно он бросился к повару, собиравшемуся посолить омлет, и вырвал миску с яйцами у него из рук.

— Та нет же! Та нет же! Что ты делать? — вскричал граф.

— Как это, что я делаю? — удивился повар.

— Фу, что ты делать? Я тебя спрашивать.

— Я кладу соль в омлет.

— Но, несчастный, в омлет нельзя класть соль. Надо класть туда сахар и варенье, карошее смородиновое варенье.

— Да полноте же, — сказал повар, пытаясь вырвать миску из рук немца.

— Не тронь! Не тронь! — вскричал граф. — Я сам сделаю омлет: дай мне варенье!

— Ах так! — воскликнул повар, начиная сердиться. — Мы сейчас увидим, кто тут хозяин.

— Хозяин тут я! — послышался громкий голос. — В чем дело?

Граф и повар обернулись: на лестнице стоял мужчина лет сорока—сорока пяти, облаченный в монашеское одеяние; он был высокого роста, с жестким и властным лицом человека, привыкшего командовать.

— Атаман! — вскричал повар.

— Ах! — воскликнул граф. — Это настоятель, карашо. Настоятель, — продолжал он, направляясь к монаху, — прошу прощения, но у фас повар, который не знать, как готовить омлет.

— Вы граф фон Ведер, сударь? — на превосходном французском языке спросил монах.

— Та, госпотин настоятель, — ответил немец, не выпуская из рук яиц и вилки, которой он собирался их взбивать, — я граф фон Ветер собственной персоной.

— Стало быть, это вы привезли рекомендательное письмо, которое передал мне брат-привратник?

— Я лично.

— Добро пожаловать, господин граф.

Граф поклонился.

— Вот только, — продолжал монах, — я сожалею, что отдаленное расположение нашего монастыря, его оторванность от всяких обжитых мест не позволяют нам принять вас более достойно: мы всего лишь бедные горные отшельники, и вы, надеюсь, нас простите, коль скоро на нашем столе не будет изысканных яств.