— Раз дело обстоит подобным образом, — сказал король дон Педро, — я вижу, что Богу угодно, чтобы это свершилось. Ступай же, любезный друг, постарайся довести свое начинание до победного конца, и я даю тебе слово, что в случае надобности я не подведу ни тебя, ни сицилийских баронов, ни нашего святейшего отца папу.

Получив это обещание, Джованни да Прочида расстался с королем доном Педро и поехал в первую очередь к императору Палеологу, который с неописуемой радостью вручил ему обещанные 53 000 унций золотом, после чего Прочида тотчас же отослал эти деньги королю дону Педро и из Константинополя отправился в Рим; однако, пристав к берегу в Остии, он узнал, что папа Николай III скончался и новым папой только что был избран Мартин IV, ставленник герцога Анжуйского.

Тогда мессир Джованни рассудил, что ему незачем ехать дальше и, приготовившись к отплытию, тотчас же взял курс на Сицилию, где он застал всех в страхе и печали по поводу этого избрания.

Но он успокоил заговорщиков, сказав, что, хотя они и не имеют больше поддержки папы, на стороне сицилийцев остались три самых могущественных государя на свете, а именно, император Фридрих, император Михаил Палеолог и король дон Педро Арагонский.

Итак, бароны воспрянули духом и спросили у Джованни да Прочида, что им следует делать; Джованни да Прочида ответил, что каждому синьору следует вернуться в свои владения и держать своих вассалов наготове, чтобы в урочный час, по его сигналу, они начали убивать всех французов, находящихся на острове. Все бароны настолько верили мессиру Джованни да Прочида, что они вернулись домой, готовясь действовать и предоставив ему возможность назначить час расправы над французами.

Как и предполагал дон Педро Арагонский, король Франции и новый папа обеспокоились его военными приготовлениями и осведомились, против кого они направлены. Король ответил, что он собирается выступить против африканских сарацин, в чем все скоро смогут убедиться.

В самом деле, как только военные приготовления были закончены (а этого пришлось ждать недолго благодаря золоту Михаила Палеолога) дон Педро погрузился на свои корабли вместе с тысячей рыцарей, восемью тысячами арбалетчиков, а также двадцатью тысячами альмогаваров и, сделав остановку в Маоне, направился к порту Алькойль, куда он прибыл после трех дней плавания.

Но здесь его ждали крайне огорчительные новости: о плане царя Константины стало известно, и, когда эта весть дошла до сарацинских конников, они, будучи ревностными приверженцами магометанской веры, взбунтовались, а затем, охваченные волнением, отправились во дворец, захватили царя и отрубили голову ему и двенадцати его ближайшим придворным, которые дали ему обещание принять христианство вместе в ним. Затем мятежники явились к царю Буджии и предложили ему королевство его дяди, которым он тут же завладел.

Эти новости отнюдь не обескуражили дона Педро, и, поскольку король отправился в поход с иной целью, чем это казалось со стороны, он все же решил причалить к берегу и, не выпуская из вида сарацин, дождаться вестей из Сицилии.

Итак, король Арагонский высадил в Африке всю свою армию.

Поскольку эта армия находилась в открытой местности и ничто не защищало ее от набегов сарацин, дон Педро заставил работать всех каменщиков, которых он привез с собой, и они построили стену, окружившую лагерь.

Между тем заговор в Сицилии набирал силу.

Время для него было выбрано как нельзя более удачно: французы успокоились, чувствуя себя в полной безопасности, король Карл Анжуйский пребывал при дворе папы, а его сын находился в Провансе; Джованни да Прочида назначил день освобождения Сицилии на первое апреля 1282 года.

В соответствии с этим все синьоры получили известие о назначенном дне и приготовились действовать — либо в Палермо, либо в глубине Сицилии.

Настал день 30 марта: это был пасхальный понедельник, когда все население Палермо, как обычно, отправлялось на вечерню.

Стояла чудесная погода, поэтому многие дамы и молодые сицилийские господа, намеревавшиеся присутствовать на богослужении, остановили свой выбор — скорее ради собственного удовольствия, нежели из религиозных соображений — на церкви Святого Духа, расположенной, как уже было сказано, в четверти льё от Палермо.

Почти все дамы и господа были, как водится, в длинных одеяниях паломников и держали в руках посохи.

Анжуйские солдаты вышли на улицу, подобно всем горожанам, и все видели, как они шагали по дороге, собравшись в вооруженные отряды, нагло разглядывая женщин и время от времени вгоняя их в краску каким-нибудь бесстыдным словом или непристойным жестом; а поскольку сопровождавшие дам молодые люди были безоружными, так как один из законов Карла Анжуйского запрещал сицилийцам носить при себе шпаги или кинжалы, им поневоле приходилось все это терпеть.

Между тем к церкви приближалась еще одна группа палермитанцев, состоявшая из девушки, ее жениха и двух ее братьев; за ними от самых ворот Палермо следовал некий сержант по фамилии Друэ, а также четверо солдат, которые были вооружены шпагами и кинжалами и, помимо этого оружия, держали в руках, будто палки, хлысты из бычьих жил. Палермитанцы прошли по мосту Адмирала и уже собирались войти в церковь, как вдруг Друэ, пройдя вперед и встав у дверей церкви, обвинил молодых людей в том, что под платьями паломников они прячут оружие. Сицилийцы, желая избежать стычки, тотчас же распахнули свои плащи и показали, что у них нет никакого оружия, не считая посохов, которые они держали в руках.

— Значит, — заявил Друэ, — вы спрятали свое оружие под платьем этой девушки.

С этими словами он протянул к ней руку и дотронулся до нее столь непристойным образом, что она вскрикнула и лишилась чувств, упав в объятия одного из своих братьев.

И тогда ее жених, не в силах больше сдерживать гнев, резко оттолкнул Друэ, а тот, размахнувшись хлыстом из бычьих жил, который был у него в руке, ударил молодого человека по лицу. В тот же миг один из двух братьев, выхватив из ножен шпагу Друэ, нанес сержанту столь сильный удар, что проткнул его насквозь и он упал замертво. В это мгновение зазвонили колокола и началась вечерня.

Молодой человек, понимая, что он зашел слишком далеко, чтобы отступать, тотчас же поднял свою окровавленную шпагу и закричал:

— Ко мне, Палермо! Ко мне! Смерть французам! Смерть французам!

После этого он напал на одного из солдат, ошеломленного тем, что произошло, и уложил его рядом с сержантом.

Жених тотчас же схватил шпагу этого солдата и поспешил на помощь своему другу, отбивавшемуся от двух французов, которые еще оставались в живых.

В тот же миг клич: "Смерть, смерть французам!" разнесся на огненных крыльях возмездия до самого Палермо.

Мессир Алаимо да Лентини был в это время в городе вместе с двумястами заговорщиками.

Увидев, что происходит, он понял, что следует ускорить время условного сигнала; сигнал был дан, и побоище, начатое у дверей маленькой церкви Святого Духа убийством сержанта Друэ, докатилось до Палермо, потом до Монреале, а затем и до Чефалу; отряды заговорщиков устремились в глубь Сицилии, взывая о мщении и свободе.

Каждый замок становился могилой для укрывавшихся там французов, каждый город отзывался на клич, брошенный Палермо, в каждой церкви звонили колокола, созывая на свою вечерню, и менее чем за неделю все французы, находившиеся в Сицилии, были убиты, за исключением двоих, которые, вопреки обыкновению всех своих соотечественников, проявили себя добрыми и милосердными людьми.

Эти два человека были сеньор де Порселе, правитель Калатафими, и сеньор Филипп де Скалембр, правитель Валь ди Ното.

Карл Анжуйский, находившийся в Риме, узнал о Сицилийской вечерне благодаря архиепископу Монреале, приславшему к нему гонца с известием о том, что произошло на острове. Однако Карл Анжуйский встретил этого вестника несчастья стойко, как всякий благородный человек встречает страшную беду, и ответил только:

— Хорошо, мы отправимся туда и посмотрим на это своими глазами.