— С вашего позволения, благороднейший император, — ответил Джованни, — было бы лучше, если бы вы собственноручно написали это письмо и сами скрепили его печатью, ибо, если оно будет написано вашим почерком, то к нему будет больше доверия, а вдобавок никто, кроме нас двоих, не узнает, что произошло между нами.

— Вы правы, — согласился император, — и я вижу, что вы не случайно снискали славу мудрого и храброго человека.

После этого они спустились в личный кабинет императора, и тот написал письмо своей рукой, самолично скрепил его печатью и вручил мессиру Джованни да Прочида.

— А теперь, для большей верности, — промолвил мес-сир Джованни, — вам надлежит изгнать меня из своих владений якобы за то, что я совершил какой-то неблаговидный поступок, ибо тогда никто, даже ваше ближайшее окружение, не догадается, что между нами заключен союз.

Император одобрил этот план, и на следующий день мессир Джованни да Прочида был арестован на глазах у всех и выдворен из империи. После этого, когда кто-нибудь спрашивал, что сделал этот безвестный монах, ему отвечали, что он явился по поручению короля Карла, чтобы отравить константинопольского императора.

Корабль, на который сел Джованни да Прочида, доставил его на Мальту, где он нанял небольшое судно и добрался до Сицилии.

Ступив на землю, он сразу же, избегая находиться на побережье, которое охраняли анжуйцы, проследовал в глубь острова и, будучи по-прежнему в облачении францисканского монаха, встретился с мессиром Пальмьери Абате и несколькими другими столь же могущественными и патриотично настроенными сицилийскими баронами.

Собрав их, Джованни да Прочида сказал:

— Жалкие люди, которых продали, как собак, и с которыми обращаются, как с собаками, неужели вам никогда не надоест быть рабами и жить по-скотски, в то время как вы можете быть синьорами и жить по-людски? Что ж, вы недостойны, чтобы Бог взирал на вас с жалостью, ибо вы не жалеете себя сами.

И тут все ответили разом:

— Увы, мессир Джованни да Прочида, как же мы можем вести себя иначе, чем сейчас, если мы оказались во власти столь могущественных повелителей, каких никогда не видел свет? Совсем напротив: нам кажется, что, как бы мы ни старались, нам никогда не избавиться от этого рабства.

— Ну что ж! — воскликнул Прочида. — Коль скоро у вас не хватает мужества освободиться самим, освобожу вас я, если только вы согласитесь сделать то, что я вам скажу.

Все собравшиеся встали на колени перед Джованни да Прочида, называя его своим спасителем и вторым Христом, а также спрашивая, что им нужно сделать, чтобы ему помочь.

— Нужно, — сказал в ответ Джованни да Прочида, — чтобы вы вернулись в свои поместья, вооружили своих вассалов и сказали им, чтобы они были наготове и ждали сигнала. Когда придет время, я подам вам этот сигнал, ну а вы передадите его своим вассалам.

— Но каким же образом, — спросили синьоры, — мы сможем приняться за подобное дело, не имея денег и поддержки?

— Что касается денег, они у меня уже есть, — ответил Прочида, — а что касается поддержки, она у меня скоро будет, если вы соблаговолите написать письмо, которое я вам сейчас продиктую.

Все ответили, что они готовы, и Джованни да Прочида продиктовал им следующее письмо:

"Славному, великому и могущественному синьору, королю Арагонскому и графу Барселонскому.

Мы все препоручаем себя Вашей милости. Прежде всего это мессир Алаимо, граф да Лентини, затем мессир Пальмьери Абате, затем мессир Гуалтьери ди Калата Джироне, а также все прочие бароны острова Сицилия; мы кланяемся Вам с глубоким почтением, моля сжалиться над нами, проданными и униженными, подобно скоту.

Мы вверяем свою судьбу в руки Вашей милости и Вашей досточтимой супруги, нашей госпожи, которой мы обязаны хранить верность.

Мы шлем Вам это письмо с просьбой соблаговолить освободить, выручить и вырвать нас из рук наших, а в равной степени и Ваших врагов, подобно тому как Моисей освободил свой народ от власти фараона.

Позвольте же заверить Вас, славный, великий и могущественный синьор король, в нашей преданности и признательности, а что касается того, что не записано в этом письме, положитесь на то, что скажет Вам мессир Джованни да Прочида".

Затем все бароны подписали это письмо и, скрепив его своими печатями, вручили мессиру Джованни да Прочида, который присоединил это послание к тому, что он уже получил от Михаила Палеолога, собрался в путь и тотчас же отбыл в Рим.

В это время там правил Николай III из семейства Орси-ни; это был человек с сильной и твердой волей, который хотел по-настоящему укрепить преходящую власть папской тиары и с этой целью, сделав почти всех своих родственников князьями, искал для них подходящие партии в самых могущественных европейских домах; а потому он попросил у Карла Анжуйского руку его дочери для одного из своих племянников, но Карл Анжуйский высокомерно ему отказал.

Поэтому в сердце святейшего отца зародилась тайная, но глубокая неприязнь, которая заставляла его забывать о том, чем он был обязан своим предшественникам — Урбану IV и Клименту IV.

Джованни да Прочида знал об этой неприязни и рассчитывал, что она поможет ему убедить папу присоединиться к сицилийской партии.

Он приехал в Рим, одетый все в ту же сутану монаха-францисканца, и попросил у папы аудиенции; папа, знавший сицилийца понаслышке, тотчас же согласился его принять.

Как только Прочида оказался перед лицом святейшего отца, он сразу же понял по его учтивому обхождению, что папа настроен по отношению к нему благожелательно, и попросил разрешения поговорить с ним в более укромном месте, чем помещение, где они находились; папа охотно на это согласился и, самолично открыв дверь какой-то уединенной комнаты, служившей ему молельней, ввел туда Джованни да Прочида.

Затем, войдя туда же вслед за ним, он запер за собой дверь.

Джованни да Прочида огляделся и, увидев, что ни один любопытный взгляд и в самом деле не может проникнуть туда, где он оказался, встал на колени перед папой, который попытался поднять его; но сицилиец, не меняя позы, произнес:

— О святейший отец! Ты, кто держит в своей деснице весь мир, сохраняя его в равновесии, ты, кто является наместником Бога в этом мире, ты, кто должен желать прежде всего людского покоя и благоденствия, отнесись с участием к несчастным обитателям королевств Апулия и Сицилия, ибо они такие же христиане, как все прочие люди, однако их повелитель обращается с ними хуже, чем с самым грязным скотом.

Но папа ответил:

— Что означает подобная просьба и как я могу пойти против короля Карла, моего сына, отстаивающего честь и величие Церкви?

— О пресвятейший отец! — воскликнул Джованни да Прочида. — Да, вам следует так говорить, ибо вы еще не знаете, с кем говорите; но мне, напротив, известно, что король Карл не подчиняется ни одному из ваших приказов.

И тут папа сказал:

— Вам подобное известно, сын мой? И в каком же случае он не захотел нам подчиниться?

— Я приведу лишь один пример, святейший отец, — ответил Джованни. — Разве вы не просили короля выдать замуж одну из его дочерей за одного из ваших племянников и разве он вам не отказал?

Папа страшно побледнел и промолвил:

— Сын мой, откуда вы это знаете?

— Я знаю это, пресвятейший отец, и не только я, но и многие другие синьоры знают это не хуже меня, да и по всей Сицилии, перед тем как я оттуда уехал, распространились слухи, что он не только отказался от чести породниться с вами, но к тому же еще в присутствии вашего посла с пренебрежением разорвал послание вашего святейшества.

— Это правда, это правда, — сказал папа, больше не пытаясь скрывать ненависть, которую он питал к королю Карлу, — и, признаться, если бы мне представилась возможность заставить его в этом раскаяться, то я бы чрезвычайно охотно воспользовался ею.

— Ну что ж! Такую возможность, пресвятейший отец, я и пришел вам предложить, причем вам никогда не найти другую, которую можно было бы осуществить столь же быстро и надежно.