Так что стоило нам приехать в обитель, как монах-хранитель, привыкший к ежедневным визитам иностранцев, повел нас в катакомбы; спустившись по лестнице из тридцати ступеней, мы оказались в огромном подземном склепе в форме креста, куда свет проникал через отверстия, проделанные в своде, и где нас ожидало зрелище, которое невозможно описать словами.

Представьте себе приблизительно тысячу двести или полторы тысячи трупов, превратившихся в мумии, на чьих лицах застыли всевозможные гримасы: одни как бы смеются, другие вроде бы плачут, кто-то неимоверно широко разевает беззубый рот и показывает черный язык; кто-то судорожно сжимает губы; все эти вытянутые, скрюченные, съежившиеся, изогнутые трупы, пародии на людей, кошмары наяву, несравнимо более жуткие призраки, чем скелеты, висящие в шкафу какого-нибудь анатомического кабинета, все как один облачены в сутаны капуцинов, из прорех которых выглядывают их вывихнутые конечности, и являют взору прикрепленные к рукам таблички, на которых можно прочесть имена усопших, а также даты их рождения и смерти. Среди этих мертвецов есть и труп француза по имени Жан д'Эзашар, умершего 4 ноября 1831 года, в возрасте ста двух лет.

У другого мертвеца, помещенного у самой двери и носившего при жизни имя Франческо Толлари, в руке зажата палка. Мы попросили сторожа разъяснить нам значение этого символа; он ответил, что, поскольку упомянутый Франческо Толлари находится ближе всех к двери, его возвели в достоинство привратника и вложили ему в руку палку, чтобы он не давал остальным покойникам уйти.

После этого объяснения мы вздохнули с облегчением; оно указывало на степерь почтения, с каким добрые монахи относились к обитателям своего склепа; в других странах люди смеются над смертью; они же смеялись над мертвецами: это был шаг вперед.

И в самом деле, следует признаться, что те из мумий в этом собрании, которые не были отталкивающими, казались смешными. Нам, северянам, с нашим мрачным и поэтичным культом умерших трудно понять, для чего эти несчастные трупы, лишенные души, превращают в игрушки; зачем их одевают, причесывают и румянят, как манекены; почему, когда какая-нибудь конечность одного из них слишком сильно искривляется, ее ломают, а затем снова прилаживают с помощью проволоки, не испытывая при этом страха — этого извечного чувства, восстающего в нас против небытия, — что мертвец испытывает физическую боль или что витающая над ним душа возмутится тем, как обращаются с его телом. Я попытался поделиться всеми этими впечатлениями с нашим спутником, но Арами был сицилийцем, с детства приученным считать данью памяти умерших то, что мы расцениваем как осквернение могил.

Наша чувствительность была ему непонятна так же, как нам его беспечность. Нам пришлось смириться, и, поскольку, в сущности, это было любопытное зрелище, а по нашему убеждению, то, что не оскорбляло живых, не должно было оскорблять мертвых, мы продолжили осматривать склеп.

Мумии размещены иногда на двух, иногда на трех уровнях по высоте; они расположены бок о бок на выступающих вперед досках, причем так, что трупы с первого яруса служат кариатидами трупам со второго яруса, а те, соответственно, словно подпирают трупы с третьего яруса. У ног мумий с нижнего яруса стоят составленные в три этажа деревянные ящики, более или менее дорогие и более или менее роскошно украшенные гербами, вензелями и коронами. В них покоятся трупы тех, чьи родственники ограничились расходами лишь на гроб; эти гробы не забивают навечно гвоздями, как у нас, а делают в них дверь с замком, ключ от которого имеется у родственников. Время от времени наследники приходят сюда, чтобы убедиться в том, что покойники, чье состояние они проматывают, по-прежнему на месте: они смотрят на своих дядюшек, дедушек или жен, встречающих их гримасой, и это их успокаивает.

Так что вы можете объехать всю Сицилию, но не услышите ни одной из тех романтических историй о призраках, что наводят ужас на северян во время их долгих вечерних посиделок. Для жителя юга мертвый человек — это просто мертвец; никаких тебе полночей, когда он встает из гроба, и никакого тебе крика петуха, после которого покойник снова туда ложится: попробуйте поверить в привидения, коль скоро вы держите привидения под замком, ключ от которого лежит у вас в кармане!

Кого только нет среди этих покойников: графы, маркизы, князья и даже бригадные генералы в своих кирасах; но самый интересный персонаж из всех, кто составляет здешнее аристократическое общество, это, бесспорно, тунисский король: оказавшись в Палермо вследствие морского шквала, пригнавшего его корабль к берегу, он заболел в обители капуцинов и там же умер, но перед смертью на него снизошла благодать, он принял христианство и окрестился. Сам австрийский император согласился быть его крестным отцом, и это обращение, само собой разумеется, наделало много шуму. Поэтому капуцины, дабы увековечить честь, выпавшую на долю их монастыря, не пожалели денег на царственного неофита. Его голова и руки покоятся на своего рода полке под ситцевым балдахином; голова его увенчана бумажной короной, а левая рука держит вместо скипетра позолоченный шест для портшеза; под этой странной ракой висит табличка с надписью, содержащей всю историю жизни тунисского короля:

"Naccui in Tunisi re, venuto a sorte in Palermo, Abbraciai la santa fede.

La fede e il viver bene salva mi in morte.

Don Filippo d'Austria, re di Tunizzi,

Mori a Palermo. — 20 settembre 1622".^[60]

Помимо ниш, уготованных для простых смертных, и ящиков, предназначенных для аристократии, существует еще одно ответвление этой гигантской усыпальницы в форме креста, образующее нечто вроде отдельного склепа: это место погребения палермских дам высшего света.

Именно в этом склепе у смерти самый отвратительный вид, ибо она предстает здесь самой принаряженной; трупы, лежащие под стеклянными колпаками, покоятся в своих самых роскошных одеждах: женщины — в бальных или придворных туалетах; девушки — в белых платьях и девичьих венках. Невыносимо видеть эти лица в украшенных лентами чепцах, эти иссохшие руки, выглядывающие из рукавов голубых и розовых атласных платьев, с костлявыми вытянутыми пальцами в перчатках, которые им чересчур велики, и эти обутые в тафтяные башмачки ноги, сухожилия и кости которых просвечивают сквозь ажурные шелковые чулки. Один из таких трупов, на который было страшно смотреть, держал в руке пальмовую ветвь, и на основании его смертного ложа была начертана следующая эпитафия:

"Saper vuoi di chi giace, il senso vero: Antonia Pedoche, fior passeggiero. Visse anni xx e mori a xxv settembre 1834^[61]".

Другой труп, не менее жуткого вида, погребенный в крепдешиновом платье, с венком из роз и кружевной подушкой, принадлежал синьоре Д.Марии Амальди э Вентимилья, маркизе ди Спатаро, скончавшейся 7 августа 1834 года в возрасте двадцати девяти лет. Этот труп утопал в живых цветах; сторож-капуцин, которого мы стали расспрашивать, сказал нам, что эти цветы меняет каждый день барон П..., который любил синьору. Только необычайно сильная любовь могла выносить на протяжении двух лет подобное зрелище.

Мы находились в этих катакомбах примерно два часа и, как нам казалось, осмотрели все что только можно, как вдруг сторож сказал нам, что он приберег для нас напоследок нечто еще более любопытное. Мы с тревогой спросили, что это может быть, полагая, что нам довелось побывать у крайних пределов уродства, и узнали, что, после того как мы увидели трупы, пришедшие в состояние полного обезвоживания, нам предстоит увидеть те, какие еще только сохли. Мы зашли уже слишком далеко по этой чудной дороге, чтобы отступать, и потому сказали сторожу, что он может идти дальше и что мы готовы следовать за ним.

Сторож зажег факел и, сделав примерно дюжину шагов по одному из коридоров, открыл небольшой, совершенно темный склеп и первым вошел туда с факелом в руке. И тогда в красноватом свете этого факела мы увидели одно из самых омерзительных зрелищ на свете: это был совершенно голый труп, привязанный к какой-то железной решетке; босые ноги, руки и челюсти были связаны, дабы не допустить, насколько это возможно, чтобы сухожилия этих различных частей его тела сокращались; под ним бежал ручеек ключевой воды, благодаря чему происходило высушивание, продолжающееся обычно в течение полугода; по прошествии этого срока покойник превращается в мумию, его снова одевают и укладывают на место, где он будет лежать до дня Страшного Суда. В катакомбах — четыре подобных помещения, в каждом из которых могут уместиться три-четыре трупа; их называют гноил ьня ми...