Другая причуда князя заключалась в том, чтобы собирать любые рога, какие ему удавалось раздобыты оленьи, ланьи, бычьи, козьи, даже слоновьи бивни; все, что имело изогнутую и остроконечную форму, принималось в замке с благодарностью, и князь покупал это, почти не торгуясь. Таким образом, весь дворец, от прихожей до будуара, от подвала до чердака, был наполнен торчащими повсюду рогами: рога заменяли вешалки и крюки; люстры висели на рогах, и шторы держались на рогах; буфеты, книжные шкафы и балдахины были увенчаны рогами. Даже если бы за рога давали по двадцать пять луидоров, во всем Палермо их невозможно было бы отыскать.

При подобном разгуле воображения речь уже не может идти об искусстве: дворец с его дворами и садом — все это ужасающе безвкусно и напоминает дом, построенный обитателями колонии умалишенных. Жаден не захотел даже позорить свой карандаш зарисовкой этого безобразия.

В то время как мы осматривали дворец князя ди Палагония, к нам присоединился граф Алессандро, третий сын князя ди Кампо Франко: узнав о нашем приезде, он отправился нам навстречу, чтобы кто-то мог представить нас его отцу и его старшим братьям, которых мы еще не видели.

Вилла князя ди Кампо Франко, бесспорно, причем главным образом благодаря своему расположению, одна из самых восхитительных вилл на свете; четыре окна ее обеденного зала обращены в разные стороны: одно — на море, другое — на гору, третье — на равнину и четвертое — на лес.

Обед был великолепным, но сугубо сицилийским, то есть к столу подавали массу мороженого и множество фруктов, но крайне мало рыбы и мяса. Должно быть, мы с Жаденом показались всем настоящими плотоядными и рыбоядными, ибо никто, кроме нас, не ел так основательно.

После обеда нам принесли кофе на террасу, утопавшую в цветах; с этой террасы можно было увидеть весь залив, часть Палермо, гору Пеллегрино и, наконец, в открытом море, подобный плывущему на горизонте облачку, остров Аликуди. Час, который мы провели на этой террасе, наблюдая заход солнца и то, как постепенно меняется цвет окружающего пейзажа — от ярко-золотистого до темносинего, это один из тех неправдоподобных часов, какие оживают в нашей памяти, когда мы закрываем глаза, но какие невозможно ни описать пером, ни изобразить карандашом.

В девять часов вечера, когда на землю опустилась дивная ночь, мы покинули Багерию и вернулись в Палермо.

МОНАСТЫРЬ КАПУЦИНОВ

Следующий день мы посвятили прогулкам по городу: один молодой человек по имени Арами, школьный товарищ маркиза ди Гаргалло, передавшего мне для него письмо, должен был нас сопровождать, отобедать с нами и затем отвести нас в театр, где в этот день давали оперу.

Мы начали с церквей, и наш первый визит по праву принадлежал кафедральному собору; мы уже бегло осмотрели его в день своего приезда, но, поглощенные сценой, которая там происходила, не успели изучить его во всех подробностях. Впрочем, эти подробности незначительны и неинтересны, так как внутреннее убранство собора было переделано заново; поэтому вскоре мы принялись осматривать находящиеся там королевские усыпальницы.

Первая из них принадлежит Рожеру II, сыну великого графа Рожера и, в свою очередь, графу Сицилии и Калабрии с 1101 года, герцогу Апулии и князю Салерно с 1127 года, королю Сицилии с ИЗО года, который умер в 1154 году, завоевав перед этим Коринф и Афины.

Вторая — Констанции, одновременно императрице и королеве: королеве Сицилии как дочери короля Рожера и императрице Германии как супруге Генриха VI, который сам стал королем Сицилии в 1194 году и умер в 1197 году

Третья — Фридриху II, отцу Манфреда и деду Конради-на, наследовавшему Генриху VI и умершему в 1250 году.

Наконец, четвертая и пятая гробницы принадлежат Констанции, дочери Манфреда, и Педро, королю Арагонскому.

Выйдя из собора, мы пересекли площадь и оказались перед Палаццо Реале.

Палаццо Реале был построен на фундаменте древней сарацинской крепости Аль Кассар. Роберт Гвискар и великий граф Рожер окружили арабскую крепость стенами и на то время этим ограничились; сын великого графа, Рожер, второй носитель этого имени, возвел там церковь, посвященную святому Петру, и построил две башни, одна из которых именуется Пизанской, а другая — Греческой. В первой из двух этих башен хранились бриллианты и королевская казна; вторая служила государственной тюрьмой. Вильгельм I счел это жилище неудобным и начал возводить Палаццо Нуово, строительство которого было завершено около 1170 года его сыном.

Мы пришли в Палаццо Нуово главным образом для того, чтобы увидеть перевезенные туда знаменитые сиракузские тараны и часовню святого Петра, которая, хотя она и была построена семьсот лет тому назад, выглядит так, словно только что вышла из-под рук греческих мозаистов.

Мы начали искать повсюду тараны, как вдруг нам их показали: они оказались покрыты игривой небесно-голубой краской; нас заинтересовало, какому изобретательному художнику пришло в голову выкрасить их в такой приятный цвет; нам ответили, что это маркиз ди Форчелла. Тогда мы спросили, где он живет, чтобы послать ему свои визитные карточки.

С церковью святого Петра все обстоит иначе: она по-прежнему остается шедевром архитектуры и декоративного искусства. По-видимому, уважение, проявленное к этому храму, связано с преданием, которое чтили и передавали друг другу даже сарацины и которое гласит, что святой Петр, державший путь из Иерусалима в Рим, самолично освятил эту маленькую подземную часовню, служащую в наши дни церковным склепом.

В этой часовне Мария Амелия Сицилийская венчалась с Луи Филиппом Орлеанским. В этой же часовне крестили их первенца, нынешнего герцога Орлеанского. Окропляя святой водой голову ребенка, архиепископ произнес во всеуслышание:

— Возможно, я крещу сейчас будущего короля Франции.

— Да будет так! — откликнулся маркиз ди Гаргалло, ставший от имени города Палермо крестным отцом королевского отпрыска.

Взойдя на французский престол, король Луи Филипп не забыл маленькую часовню святого Петра, и во время своего путешествия на Сицилию принц Жуанвиль, действуя от имени своего отца, подарил часовне великолепный остенсорий из позолоченного серебра, инкрустированный топазами.

Из этой почти что подземной часовни мы поднялись в обсерваторию; именно с ее высоты Пьяцци, пользуясь инструментом Рамсдена, 1 января 1801 года открыл планету Цереру. Поскольку нас привело сюда куда менее честолюбивое намерение, мы удовольствовались созерцанием на востоке Липарийских островов, которые напоминали черные туманные пятна, плывущие по поверхности моря, а на западе — селение Монреале с возвышающимся над ним огромным монастырем, который нам предстояло посетить на следующий день.

Около дворца находится Порта Нуова — триумфальная арка, возведенная в ознаменование побед, которые Карл V одержал в Африке.

Чтобы покончить с осмотром памятников старины, мы приказали кучеру отвезти нас к двум сарацинским замкам — Цизе и Кубе: оба эти названия, по утверждению нашего кучера, привыкшего возить путешественников к разным городским достопримечательностям и, следовательно, охотно строящего из себя чичероне, были именами сыновей последнего эмира; однако Арами, которому мы доверяли гораздо больше, сказал, что с этими двумя сооружениями не связано каких-либо значительных преданий.

Замок Циза сохранился лучше, чем его собрат; в нем еще и теперь можно увидеть большой мавританский зал со стрельчатым сводом, украшенным арабесками и мозаиками. Фонтан, струи которого низвергаются в два восьмиугольных водоема, продолжает освежать это ныне пустынное и заброшенное помещение. В других комнатах арабские украшения скрыты под скверными фресками. Что касается замка Куба, то теперь там располагается казарма Боргоньони.

Рядом с двумя мавританскими замками был возведен христианский монастырь, завоевавший громкую славу не только в Палермо, но и на всей Сицилии, — это обитель капуцинов. Он получил такую известность благодаря тому, что его склепы наделены редкой способностью мумифицировать трупы, которые покоятся там, не подверженные тлену до тех пор, пока они не обратятся в прах.