«Что вам от меня надо, господа? — спросил я. — Во имя Неба, что вам от меня надо?»

«Да Бог ты мой! — отвечал мне все тот же разбойник. — Ничего, кроме весьма лестного для вас. Вот уж неделю мы ищем повсюду и не можем найти музыканта; это приводит в ярость атамана, но теперь-то он будет в восторге».

«Как? — вскричал я. — Это ради того, чтобы отвести меня к вашему атаману, вы спрашивали меня, умею ли я играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?»

«Конечно».

«И вы разлучите меня с моими спутниками?»

«А что, по-вашему, нам с ними делать? Они же не музыканты!»

«Господа! — вскричал я. — На помощь! Помогите! Вы же не допустите, чтобы они увели меня?!»

«Этим господам надлежит лежать лицом вниз, как сейчас, и не шевелиться еще четверть часа, а после этого они могут ехать дальше. Что же касается молодого офицера, — с этими словами главарь обратился к четырем бандитам, державшим господина Эрнеста, — привяжите его к дереву; через четверть часа возница его развяжет. Эй, ты, возница, слышишь? Если развяжешь его раньше, то будешь иметь дело со мной, Пикаром!»

В ответ возница издал нечто вроде глухого стона, который можно было принять за согласие выполнить полученное приказание. Что же касается меня, то я был совершенно без сил: меня мог бы отвести и утопить ребенок; тем более это могли бы сделать два здоровых малых, державших меня за воротник.

«Ну, тогда в путь! — скомандовал главарь. — Особое внимание уделяйте музыканту. Если он будет сопротивляться, пинайте его известным вам способом».

Мне было любопытно узнать, как они будут меня пинать, если я начну сопротивляться, и попробовал оказать сопротивление. Сударь, я тотчас получил такой удар ногой, что у меня искры из глаз посыпались. Теперь мне все было ясно.

Бандиты направились к горам, черные вершины которых вырисовывались на фоне неба. Шагов через пятьсот мы пересекли горный поток, затем углубились еще в один лес, прошли через него и, выйдя с другой стороны, заметили огонек.

Мы двинулись на огонек: свет исходил из окон небольшой харчевни, стоявшей на проселочной дороге. Не доходя пятидесяти шагов до этого дома, мы остановились. Один из бандитов отделился от отряда и отправился на разведку. Он трижды хлопнул в ладоши, и этот сигнал, несомненно, дал знать Пикару, что мы можем идти дальше, так как вся шайка продолжила путь, распевая, чего разбойники не делали с той минуты, как мы свернули с большой дороги.

Переступив порог харчевни, сударь, я подумал, что мне довелось попасть на шабаш, который в ночь с субботы на воскресенье устраивает Сатана.

«Ove sta il capitano?^[89]» — спросил Пикар, входя в дом.

«А1 primo piano^[90]», — ответил трактирщик.

«Вот это да! — сказал я себе. — Кажется, у них уже есть первый пианист. Может, этот человек одержим музыкой?»

Все бандиты поднялись по лестнице, за исключением двоих, заставивших меня сесть у камина и не спускавших с меня глаз. Один из них присвоил себе мое ружье, второй — мой ягдташ. Что же касается моего перстня и моих ста экю, то они исчезли бесследно.

Прошло несколько мгновений, и с высоты лестницы кто-то отдал распоряжение моим охранникам; слов я не понял, но, судя по тому, что разбойники снова схватили меня за воротник и подтолкнули к лестнице, можно было догадаться, что им приказали отвести меня на второй этаж.

Я не ошибся, сударь. Войдя в комнату, я увидел атамана, сидевшего за превосходно сервированным столом; перед ним стояло множество бутылок самого разного вида, а на коленях у него сидела чрезвычайно привлекательная девушка.

Атаману было лет тридцать пять — сорок, и его вполне можно было назвать красивым мужчиной. Он был одет точно так, как бывают наряжены разбойники в комической опере — на нем была голубая бархатная куртка с красным кушаком и серебряными пряжками; у меня даже возникло ощущение, сударь, будто я присутствую на репетиции какого-то спектакля; так что если этот господин рассчитывал напугать меня своим видом, то это ему совершенно не удалось.

Что же касается юной особы, сидевшей на его коленях, то она была одета, сударь, как римская пастушка: позднее я видел таких на картинах некоего Робера; ее наряд состоял из полукафтана, расшитого золотом, короткой пестрой юбочки и красных чулок; что же касается ее ножек, то о них и говорить не стоит, такие они были маленькие. Я сохранил присутствие духа настолько, что разглядел на пальце у этой паршивки свое кольцо; одно это, даже если не говорить об обществе, в котором эта девица имела несчастье находиться, вызвали у меня, как вы понимаете, вполне определенное представление о ее нравственном облике.

У двери комнаты мои охранники меня отпустили, а сами остались на последней ступеньке лестницы. Я прошел вперед на несколько шагов, поклонился сначала даме, потом атаману, затем всем остальным присутствующим и замер в ожидании.

«Вот музыкант, который вам нужен!» — заявил Пикар.

Я поклонился во второй раз.

«Ты родом из какой страны?» — с сильным итальянским акцентом спросил атаман.

«Я француз, ваша светлость».

«О, я этому очень рада!» — воскликнула девушка.

Я с удовольствием заметил, что почти все они более или менее говорили по-французски.

«Ты музыкант?»

«Я четвертая виолончель в оркестре марсельского театра».

«Вот как!..» — воскликнула юная особа.

«Пикар, пусть принесут его инструмент! — приказал атаман и добавил, обращаясь к своей любовнице: — Ну, надеюсь, теперь, малышка Рина, ты не откажешь порадовать нас танцем».

«А я никогда и не отказывалась, — отвечала Рина, — но вы же понимаете, что нельзя танцевать без музыки».

«То, что говорит мадемуазель, совершенно справедливо, ваша светлость: мадемуазель не может танцевать без музыки».

«Non с'е instrumento, non ho trovato l'instrumento!^[91]» — произнес один из бандитов, появившись в дверях.

«Как это нет инструмента?» — громовым голосом воскликнул атаман.

«Атаман, клянусь вам, никакой виолончели с ним не было!» — вмешался Пикар.

«Bestia!^[92]» — вскричал атаман.

«Атаман, напрасно вы браните этого славного малого, — вступил в разговор я, — ваши люди обшарили все и добрались даже до моей фланелевой фуфайки; если бы у меня была с собой виолончель, они бы определенно ее нашли; но у меня не было с собой виолончели».

«Как это у тебя не было виолончели?»

«Уверяю вашу светлость, что если бы я мог догадываться о том, какое расположение вы питаете к этому инструменту, то взял бы с собой не одну виолончель, а две».

«Хорошо, — сказал атаман, — пусть пятеро немедленно отправляются в Сиену, Вольтерру, Гроссетто, куда угодно, но чтобы завтра к вечеру здесь была виолончель! А когда здесь появится виолончель, ты ведь станцуешь, малышка Рина, не правда ли?»

«Если у меня будет настроение и если вы будете достаточно любезны».

«Злючка! — воскликнул атаман, целуя девушку. — Ты прекрасно знаешь, что можешь добиться от меня чего угодно».

«Ах, сударь, здесь же люди вокруг, как можно!» — отстранилась от него Рина.

Такое движение, подсказанное остатками стыдливости, заставило меня лучше думать об этой молодой женщине. Впрочем, странное дело, сударь, чем больше я в нее вглядывался, тем больше ее лицо казалось мне знакомым. Однако я напрасно рылся в своей памяти: припомнить, что мне доводилось когда-либо бывать в столь дурном обществе, я так и не смог.

«Послушайте, друг мой! — обратилась к атаману девушка. — Вы ведь даже не поинтересовались у этого господина, не голоден ли он».

Я был тронут проявлением такого внимания.

«Да, верно, — согласился атаман и, повернувшись ко мне, спросил: — Ты хочешь есть?»

«О, сударь, — отвечал я, — раз уж вы изволили задать мне этот вопрос, то должен честно признаться, что последний раз мне удалось пообедать в Скарлино, причем весьма скверно, так что я не отказался бы чего-нибудь перехватить».

«Ну тогда садись за стол».

«О атаман!»