Шум нарастал, что никак не успокаивало мою тревогу, и тут я услышал у самого люка голос:

«Антуан! Принеси мою трубку!»

«Сейчас, капитан!» — откликнулся другой голос.

Мгновение спустя появился юнга, держа требуемый предмет в руках. Я схватил его за ворот — его юный возраст позволял мне подобную фамильярность по отношению к нему.

«Эй, дружок, — спросил я его, — что там происходит наверху? Там завтракают?»

«О, да вы шутник! — ответил юнга. — От такого завтрака кое-кто получит несварение желудка из-за свинца и стали. Однако прошу прощения, капитан ждет свою трубку».

«Но если он ждет свою трубку, значит, опасность не так уж велика?»

«Напротив! Раз капитан требует трубку, значит, скоро станет жарко».

«А что собираются разогревать?»

«Большой котел, в котором на весь свет варева хватит! Поднимитесь сами на палубу и все увидите».

Я понял, что лучше всего последовать разумному совету паренька, но из-за качки судна выполнить этот совет было не так-то просто. Наконец, цепляясь за внутренние перегородки, я достиг трапа и там, ухватившись за поручень, почувствовал себя увереннее.

Go всеми предосторожностями, какие требовались в подобных обстоятельствах, я высунул голову из люка. В четырех шагах от себя я увидел капитана, который сидел на перевернутом ящике и спокойно курил.

«Добрый день, капитан! — произнес я с самой любезной улыбкой, какую только мне удалось изобразить. — Похоже, на борту происходит нечто новенькое?»

«А, это вы господин Луэ?!»

Этот славный капитан запомнил мое имя.

«Да, это я. Мне было немного не по себе, как вам известно, но сейчас я чувствую себя уже лучше».

«Господин Луэ, вы когда-нибудь видели морское сражение?» — спросил меня капитан.

«Нет, сударь».

«Вам хотелось бы такое увидеть?»

«Знаете, сударь… Признаться, я предпочел бы увидеть что-нибудь другое».

«А жаль! Ведь если бы вы хотели увидать сражение, к тому же отличное сражение, у вас была бы сейчас для этого прекрасная возможность».

«Как, сударь?! — воскликнул я, невольно бледнея. (Известно, что подобное явление не зависит от сознания человека.) — Как?! Нам предстоит морское сражение? Да вы смеетесь, капитан!.. О, вы шутник, капитан!»

«Я шучу?!.. Поднимитесь еще на пару ступенек и посмотрите… Ну, поднялись?»

«Да, капитан».

«Ну, и что вы видите?»

«Я вижу три очень красивых корабля».

«Считайте лучше!»

«Да, я вижу четвертый…»

«Смотрите еще!»

«Пятый! Шестой!»

«Вот так-то!»

«Да, черт возьми! Шесть кораблей!..»

«Вы разбираетесь во флагах?»

«Очень мало».

«Это не так уж важно; посмотрите на флаг самого большого корабля… вон там, на гафеле… там, где у нас находится наш трехцветный флаг… Вы видите, что изображено на этом флаге?»

«Я очень плохо разбираюсь в геральдических фигурах, но мне кажется, что я вижу арфу».

«Верно, это арфа Ирландии. Через несколько минут нам сыграют на ней ту еще песенку!»

«Но, капитан, — заметил я, — мне кажется, что они еще довольно далеко от нас и, развернув все эти паруса, которые без дела болтаются на ваших реях и мачтах, вы можете спастись бегством! На вашем месте я бы так и поступил. Простите, но это мое мнение, мнение четвертой виолончели марсельского театра: я рад был высказать его вам. Возможно, если бы я имел честь быть моряком, у меня было бы иное мнение».

«Если бы такое мнение мне высказал не оркестрант театра, а какой-нибудь другой человек, это бы плохо для него кончилось! Вы должны понять, что капитан Гарнье никогда не спасается бегством! Он будет драться, пока его корабль не будет изрешечен снарядами, а затем, когда начнется абордаж и палуба заполнится англичанами, спустится со своей трубкой в крюйт-камеру, подойдет к бочке с порохом и отправит англичан выяснять, есть ли там наверху Отец Небесный!»

«А французов?»

«И французов тоже».

«А пассажиров?»

«И пассажиров точно так же».

«Послушайте, капитан, но это скверная шутка!»

«После объявления боевой тревоги, господин Луэ, я никогда не шучу».

«Капитан! Во имя международного права спустите меня на берег: я предпочитаю идти пешком. Я добрался сюда пешком и отсюда тоже дойду!»

«Хотите послушать добрый совет, господин Луэ?» — спросил капитан, кладя свою трубку рядом с собой.

«Конечно, конечно, сударь. Совет разумного человека всегда кстати». (Это был подходящий случай косвенным образом напомнить ему о моем совете.)

«Так вот, господин Луэ, идите-ка ложитесь; вы ведь пришли из своей каюты, не так ли? Ну и возвращайтесь в нее».

«Последняя просьба, капитан».

«Говорите, сударь».

«Ответьте, у нас есть хоть какой-нибудь шанс на спасение? Вам задает этот вопрос семейный человек, у которого есть жена и дети».

Я сказал это, чтобы пробудить в нем сочувствие ко мне: на самом деле я холостяк.

Капитан, казалось, несколько смягчился. Я мысленно похвалил себя за эту уловку.

«Послушайте, господин Луэ, — произнес он, — я понимаю, насколько такое положение неприятно для человека, который несведущ по этой части; да, у нас есть некоторый шанс».

«Какой, капитан? — воскликнул я. — Какой? И если я могу вам быть в чем-то полезен, располагайте мной!»

«Видите черное облако вон там, на юго-юго-западе?»

«Да, сударь, прекрасно вижу, так же, как вас!»

«Оно несет в себе пока лишь зернышко».

«Зернышко чего, капитан?»

«Сильного ветра! Молите Бога, чтобы он сменил его на ураган!»

«Как это ураган, капитан? Но ведь во время урагана происходят кораблекрушения?»

«Да, и это еще самое удачное из того, что может с нами случиться!»

Капитан снова взял свою трубку, но я с радостью заметил, что она потухла.

«Антуан! — закричал капитан. — Антуан! Где тебя носит, мерзавец?»

«Я здесь, капитан!» — откликнулся юнга, высунув голову из люка.

«Иди зажги мне трубку! Ведь либо я сильно ошибаюсь, либо сейчас начнется бал!»

В ту же минуту на боку ближайшего к нам корабля появилось белое облачко; потом послышался глухой звук, похожий на тот, что звучит в театре, когда бьют в большой барабан. На моих глазах вдребезги разлетелся надводный борт брига, и артиллерист, забравшийся на лафет своей пушки, чтобы посмотреть на противника, навалился на мое плечо.

«Эй, дружище! — воскликнул я. — Оставьте ваши шуточки!»

Видя, что он не собирается отстать от меня, я оттолкнул его, и он упал. Лишь тогда, вглядевшись в него повнимательнее, я заметил, что у несчастного нет больше головы.

Это зрелище так подействовало мне на нервы, сударь, что уже через минуту, неизвестно как, я оказался в нижней части трюма.

Не знаю, сколько времени я там оставался; единственное, что я помню, — это грохот, похожий на звук духовых инструментов, но такой мощи, какой я не слышал в марсельском театре; потом этот шум сменился басовыми нотами, словно Господь Бог играл увертюру конца света. Признаюсь, господа, что мне было не по себе.

Наконец, когда я уже потерял счет времени, на корабле наступило затишье; еще не менее часа я смирно сидел в своем укрытии. Потом, убедившись, что прекратилось всякое движение, я поднялся по трапу на нижнюю палубу. Там было совершенно тихо, если не считать стонов нескольких раненых. Я расхрабрился и вылез на верхнюю палубу. Оказалось, сударь, что мы стояли в порту.

Капитан Гарнье хлопнул меня по плечу:

«Ну вот мы и прибыли, господин Луэ!»

«Да, в самом деле, — ответил я капитану, — мне кажется, что мы в безопасном месте».

«Благодаря урагану, который я предвидел, у англичан нашлось столько дел, что им некогда было заниматься нами. Так что мы буквально проскользнули у них между ног».

«Да, да, как между ног колосса Родосского… (Вам ведь известно, сударь, что корабли, по словам историков, раболепно проплывали между ног этого колосса.) И что, — продолжал я, — вероятно, там на горизонте острова Сент-Маргерит?»

«Что вы сказали?»