— Господин де Безмо, доставьте мне удовольствие, прикончите господина Пюже.

Все застыли в оцепенении, а Безмо невольно сделал протестующий жест. Епископ тотчас же вскочил на ноги. Один лишь Людовик XIV, ожидавший от кардинала какой-то шутки, усмехнулся; по лицам же самих просителей было видно, что такой способ сделать вакантным епископский престол даже им показался слишком быстрым.

— Господа, — заметил Мазарини. — А что, по-вашему, мне следовало делать? Я был вынужден отдать приказ его прикончить, ведь у вас не было терпения дожидаться его смерти.

Несмотря на хорошее настроение, в которое пришел Мазарини, так сильно напугав епископа, тому не удалось добиться от короля ничего определенного. Людовик XIV сказал, что он разберется сам на месте, и послал в Марсель, чтобы объявить там о своем приезде, герцога де Меркёра с семью тысячами солдат.

Способ выполнения этого поручения, избранный герцогом де Меркёром, не обещал ничего утешительного. Консулы вышли ему навстречу, но он приказал им ждать его в ратуше. Вступив в Марсель, герцог наметил несколько площадей, и на них тотчас же были возведены виселицы; затем он направился к ратуше, вошел в окружении своей гвардии в зал совещаний и, увидев консулов, которые ждали его стоя и с обнаженными головами, объявил им:

— Господа, я считаю вас в большей степени несчастными, нежели виновными; однако вы впали в немилость к королю. Его величество не желает впредь, чтобы вы были консулами, и вообще не хочет, чтобы в будущем были магистраты, именуемые таким образом; он решил изменить форму правления города, повелев мне лишить вас властных полномочий и передать их в руки господина де Пиля, дабы тот отдавал приказы обитателям города и солдатам, которые находятся здесь сейчас и будут стоять здесь гарнизоном до тех пор, пока король не установит новую форму городского правления.

Закончив свою речь, герцог де Меркёр сделал знак капитану своей гвардии, и тот, подойдя к консулам, забрал у них из рук бархатные темно-красные шапки с белой каймой — символ консульской власти. Лишенные этих знаков отличия, консулы удалились, а когда они удалялись, герцог сказал им вслед, что все прочие муниципальные должности, включая должности начальников кварталов, сохранятся и что солдаты заплатят за все, чем они будут пользоваться. В тот же день, в подтверждение того, что приказ короля выполнен, герцог отправил Мазарини четыре консульские шапки. Затем солдаты расположились лагерем на улицах города. Были распилены пополам все бронзовые пушки, даже та славной памяти старая кулеврина, что заставила отступить Бурбона. Наконец, в крепостной стене была пробита брешь, ибо король заявил, что он желает войти в Марсель, как в город, взятый штурмом.

И в самом деле, посетив Сент-Бом, показавшись во всем блеске, как Солнце, ставшее его девизом, в Тулоне, Йере, Сольесе, Бриньоле и побывав в церкви Богоматери Милостивой, король, на лицо которого набежало облако гнева, подъехал верхом к бреши в крепостной стене Марселя 2 марта 1660 года, в четыре часа пополудни.

Прибыв на место, король бросил взгляд на ворота, посрамленные его презрением, заметил над ними большую доску из черного мрамора, на которой золотыми буквами было написано: «Sub cujus imperio summa libertas»^[69], и спросил, что означает эта надпись.

Ему ответили, что это девиз Марселя.

— При моих предшественниках, возможно, — промолвил Людовик XIV, — но не при мне.

Он сопроводил эти слова жестом, и доска была тотчас же сорвана.

Король остановился, ожидая, когда его приказ будет исполнен, а затем продолжил путь. У бреши он увидел стоявшего на коленях де Пиля; новый градоначальник преподнес королю серебряное блюдо с золотыми ключами от города. Король потянулся к ключам, но сразу же положил их обратно на блюдо, сказав: «Храните их, Пиль! Вы хорошо их храните, я отдаю их вам».

Следом за королем, во главе двух рот, шел провансальский офицер по имени Вальтрик; он приказал открыть ворота; когда же ему указали на брешь, проделанную для того, чтобы через нее можно было входить, он заявил:

— Это было бы оскорбительным для моей родины; возможно, короля такая брешь устраивает, но мы, командиры и солдаты, проходим лишь через бреши, проложенные ядрами наших пушек.

Король расположился в особняке Рикети де Мирабо, предка того самого Мирабо, что спустя век расшатал монархию, которую Людовик XIV считал вечной. Что касается особняка, то он и сейчас стоит на площади Ланш и служит приютом для сирот.

На протяжении всего пути следования короля ему встречались только мужчины; он не увидел ни одного женского лица. Юный король и его окружение, не исключая кардинала, пользовались такой репутацией, что во всех городах его въезд проходил именно таким образом. Женщины и девушки досадовали на это не меньше, чем король и его придворные; но в ту эпоху отцы и мужья еще не поддавались на уговоры.

Ньозель был приговорен к отсечению головы; кроме того, судебное решение устанавливало, что потомки Ньо-зеля будут лишены дворянства, его гербы будут сломаны палачом, его дом будет срыт с лица земли, а на месте этого дома будет сооружен обелиск, позорящий имя преступника.

Приговор был в точности выполнен, за исключением самой главной его части: хотя за голову Ньозеля была обе-щена награда в шесть тысяч ливров, никто не унизил себя доносом, и Ньозель благополучно достиг Барселоны и провел там в изгнании пятьдесят пять лет.

Через пятьдесят пять лет старый и почти что умирающий Людовик XIV его помиловал. Ньозель вернулся на родину, был восстановлен в дворянском звании, увидел, как сносят обелиск, бесчестивший его имя, и умер в том же году, словно он ждал лишь восстановления чести своего имени, чтобы умереть.

Что же касается Людовика XIV, то, прогуливаясь однажды по улицам Марселя и видя окружавшие город прелестные домики, весело смотревшиеся на солнце и выставлявшие напоказ под сенью сосен свои белые стены, розовые крыши и зеленые ставни, он поинтересовался, как на местном наречии называют эти очаровательные жилища.

— Их называют бастиды, — ответил Фортиа де Пиль.

— Превосходно, — сказал король. — Так вот, я тоже хочу иметь бастиду в Марселе. Герцог де Меркёр, подберите мне для этого место, а я беру на себя прислать вам архитектора.

Место было выбрано напротив башни Святого Иоанна, воздвигнутой королем Рене. Архитектором был Вобан, а бастида именовалась крепостью Святого Николая.

На первом камне крепости, заложенном с великой торжественностью, высекли следующую надпись, которую мы для удобства читателей приводим в переводе с латинского языка на французский:

«Из опасения, что наш верный Марсель, чересчур часто терзаемый преступными подстрекательствами отдельных лиц, не отпал от королевства либо из-за чрезмерной запальчивости, либо из-за излишнего свободолюбия, Людовик XIV, король Франции, ради безопасности дворянства и народа воздвигает эту цитадель.

Король отдал об этом приказ, Джулио Мазарини, кардинал, после заключения Пиренейского мира подал об этом совет; Луи де Вандом это исполнил.

1660».

Крепость Святого Николая была разрушена в 1789 году: это был роковой год для бастид.^[70]

ПРАДО

Можно было бы рассказать нашим читателям о многих других кровавых и страшных памятных событиях, подобных тем, о каких только что шла речь, и относящихся к 1815 году, но они слишком близки к нашему времени. Так что перескочим через них одним прыжком, чтобы побыстрее оказаться в сегодняшнем Марселе.

В прежние времена чужестранца, прибывшего в Марсель и пожелавшего отведать кловис и буйабес, два национальных фокейских блюда, неизбежно спрашивали: «Вам известен Поликар?», и чужестранец отвечал: «Да, разумеется», потому что Поликар был известен во всем мире.

Как же Поликар был сброшен с высоты его величия, кто опрокинул эту статую с ее пьедестала? Мне это неизвестно; но я знаю, что, когда во время моего последнего путешествия я заговорил о Поликаре, мне засмеялись в лицо, а поскольку я, с признательностью вспоминая о Поликаре, продолжал настаивать на своем мнении, то у меня поинтересовались, не из Астрахани ли я приехал.