— Ну-ну! — воскликнул я.
— Дружище, — сказал Жаден, подходя к хозяину, — мне следует принести вам извинения: я плохо о вас думал. Дайте-ка мне понюшку табака.
— И откройте бутылку кагора! — добавил я.
Трактирщик предложил Жадену понюшку табака и пошел открывать заказанную бутылку вина.
— Ну?! Что вы теперь думаете о нашем хозяине? — спросил я у Жадена.
— И он, и его город навсегда останутся в моем сердце!
Через десять минут мы катили по дороге в Мартиг и приехали туда к рассвету.
Никогда еще мне еще не приходилось видеть картину своеобразнее той, что являла собой эта маленькая деревня, расположенная между лиманом Бер и каналом Бук и построенная не на берегу моря, а в самом море. Мартиг по отношению к Венеции — то же, что хорошенькая крестьяночка по отношению к знатной даме: недостает лишь прихоти короля, чтобы превратить эту селянку в королеву.
Мартиг, как утверждают, был основан Марием. В честь прорицательницы Марфы, следовавшей за ним повсюду, как все знают, римский полководец дал селению название, которое оно носит до наших дней. Возможно, подобная этимология не слишком точная, но, как известно, этимология — это такая теплица, где распускаются самые причудливые цветы.
Прежде всего в Мартиге поражает его живописный вид — его улочки, изрезанные каналами, устланные водорослями, которые пахнут морем; его перекрестки, где встречаются лодки, подобно тому как в других селениях встречаются телеги. То там, то здесь виднеются остовы кораблей; застывает смола, сушатся сети. Селение напоминает огромное судно, на котором все ловят рыбу: мужчины — сетями, женщины — на удочку, дети — руками; рыбу ловят на улицах, с мостов, из окон, — и рыба, всякий раз другая и всякий раз глупая, продолжает ловиться в одном и том же месте и одними и теми же способами вот уже две тысячи лет.
Но всего обиднее для рыб, вероятно, то, что из-за простодушия жителей Мартига их прозвание «мартиго» на провансальском наречии вошло в поговорку; мартиго — это шампануа Прованса, и поскольку, к несчастью, среди них не появился на свет никакой Лафонтен, они сохранили свою первоначальную репутацию во всей ее чистоте.
Мартиго — это тот крестьянин, кто, желая срубить сук, берет пилу, влезает на дерево, садится на сук и рубит его между собой и стволом.
Мартиго — это тот, кто, очутившись в Марселе и первый раз в жизни увидев попугая, подходит к нему и начинает разговаривать с ним по-свойски, как обычно говорят с пернатыми.
«Эй ты, грязная свинья!» — отвечает попугай грубым голосом пьяного мушкетера.
«Тысяча извинений, сударь, — произносит мартиго, снимая свою шапку, — я принял вас за птицу».
Трех депутатов из Мартига послали в Экс, чтобы передать ходатайство в парламент; тотчас по прибытии они попросили указать им дом первого президента и явились к нему в особняк. В сопровождении придверника они прошли ряд комнат, роскошь которых привела их в изумление; придверник впустил их в кабинет, предшествовавший приемному залу, и, указав рукой на дверь, сказал им: «Входите!», а сам удалился. Но дверь, на которую указал придверник, была наглухо закрыта тяжелым ковром, как это было в обычае в те времена; так что бедные посланцы, не увидев среди широких складок портьеры ни ключа, ни ручки, ни входа, остановились в полном замешательстве, не зная, как попасть по другую сторону. Они стали совещаться, и через минуту самый находчивый из троих предложил: «Давайте подождем, пока кто-нибудь не войдет или не выйдет, и всё сделаем, как он». Совет показался разумным, он был принят, и посланцы стали ждать.
Первой явилась собака президента, бесцеремонно проскользнувшая под занавесом.
Тотчас же три депутата, став на четвереньки, по примеру собаки проползли под ковром, и, поскольку их ходатайство было удовлетворено, жители Мартига ни минуты не сомневались, что в первую очередь благодаря надлежащему способу, которым оно было подано, а не справедливости самого прошения, ему был обеспечен быстрый и полный успех.
Можно вспомнить еще массу историй, не менее забавных, чем предшествующие; например, как один мартиго долго изучал устройство нагарных щипцов, силясь понять, как можно использовать такой маленький инструмент, а затем снял нагар со свечи пальцами и аккуратно положил его в вазу; но я опасаюсь, что в пересказе эти прелестные анекдоты в значительной степени потеряют свою остроту.
Там, где эти забавные происшествия случались, они приобретали большую известность, и со времена своего основания, восходящего, как мы уже говорили, к Марию, Мартиг стал для всех городов темой такого огромного числа анекдотов и шуток, что, по уверениям нашего хозяина, это стало несколько надоедать.
Тем не менее Мартиг пополнил календарь одним святым; речь идет о блаженном Жераре Танке, бакалейщике из города Мария. Отправившись по своим торговым делам в Иерусалим, он был возмущен тем, с каким ужасным обхождением сталкиваются пилигримы в Святой Земле; и тогда он принял решение посвятить свою жизнь облегчению тягот этих благочестивых путешественников, а для начала принести в жертву христианскому миру свою лавку, которая, судя по тому, какое путешествие было им предпринято, приносила ему неплохой доход. В итоге он уступил свое торговое дело, распродал свое имущество и, создав из средств, полученных от той и другой продажи, начальный денежный фонд, немедленно постарался удвоить и утроить его, отправившись с посохом в руках собирать подаяния для бедных и обходя для этого торговцев Александрии, Каира, Яффы, Бейрута и Дамаска, с которыми его связывали деловые отношения. Бог благословил его намерения и позволил Жерару осуществить его возвышенный замысел. В самом деле, пожертвования оказались более щедрыми, чем Жерар мог надеяться, и он построил приют, предназначавшийся для того, чтобы принимать и давать кров всем христианам, которых присущее им почитание святых мест влекло в Иудею. Первый крестовый поход застал его занятым устройством этого благочестивого заведения, которому победа Готфрида Бульонского вскоре придала огромную значимость, а привилегии и уставы которого, подтвержденные папскими грамотами, легли в основу рыцарского ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Так что этот славный орден, принимавший впоследствии в свои ряды лишь самых знатных и самых храбрых рыцарей, был основан простым бакалейщиком.
При дележе святынь, доставшихся христианам после взятия Иерусалима, Жерар Танк получил в качестве своей доли сорочку, которая была на Святой Деве в тот день, когда ангел Гавриил приветствовал ее как будущую мать Христа. Эта святыня была особенно драгоценна, ибо в доказательство ее подлинности сорочка была помечена буквами «М», «К» и «Л», что неоспоримо означало: «Мария из колена Левия».
После смерти Жерар Танк был канонизирован; и потому, когда остров Родос захватили турки, рыцари, не желая оставлять святые кости основателя своего ордена в руках неверных, выкопали гроб и перевезли его в замок Маноск, входивший во владения Мальтийского ордена. Там командор ордена, по своему неверию напоминавший святого Фому и знавший, что сорочка Святой Девы была погребена вместе с усопшим, велел открыть гроб, чтобы убедиться в подлинности святынь, которые были даны ему на хранение: тело прекрасно сохранилось, и сорочка была на месте.
И тогда командор с великой прозорливостью рассудил, что поскольку блаженный Жерар уже причислен к лику святых, то он больше не нуждается в драгоценной святыне, которая была им присвоена и которая, после того как она столь действенно, вне всяких сомнений, поспособствовала спасению его души, может не менее действенно поспособствовать спасению души других людей. А так как всякое разумное милосердие начинается с самого себя, славный командор решил завладеть сорочкой сам и, приказав положить ее в чрезвычайно красивую раку, переправил в свой замок Калисан в Провансе, где она непрестанно творила чудеса. Накануне своей смерти командор, не имевший, естественно, потомства и не желавший, чтобы столь драгоценная святыня попала в руки его дальних родственников, завещал ее главной церкви ближайшего к его замку укрепленного города, поскольку такой ценный дар не мог быть доверен городу без крепостных стен.
