Увидев в первый раз чудовище, притом что оно было ненастоящее, лошадь поднялась на дыбы, а собаки убежали. На следующий день лошадь и собаки уже не так испугались страшного зверя, но ни одна из них все же не отважилась подойти к нему. Еще через день лошадь приблизилась к чудовищу на пятьдесят шагов, а псы начали скалить на него зубы. Через неделю лошадь уже топтала змею копытами, а бульдоги бросались на нее сверху, как на быка.
Тем не менее Гозон натаскивал псов еще два месяца, приучая их хватать змею за живот, так как он заметил, что брюхо у зверя не было покрыто чешуей. С этой целью он каждый раз помещал в живот своего автомата свежее мясо, и псы, чуя, что именно там ждет их корм, вгрызались в потроха картонного чудовища. К концу второго месяца учить их было уже нечему; впрочем, чучело за это время так часто чинили, что оно стало распадаться на куски.
Рыцарь вновь отправился на Родос и после месячного плавания по морю благополучно прибыл туда. Отсутствовал он там чуть меньше полугода.
Высадившись в гавани, он немедленно поинтересовался, что слышно о чудовище. Судя по всему, чудовище чувствовало себя превосходно; однако, поскольку день ото дня скота и дичи становилось все меньше, оно простерло свои набеги до самых стен города. Великий магистр Гелион де Вильнёв приказал молиться по сорок часов подряд, однако сорокачасовые молитвы подействовали ничуть не больше, чем простые «Ave Maria», так что остров Родос пребывал в глубочайшем унынии.
Гозон сел на своего коня и в сопровождении двух своих бульдогов отправился прямо в церковь; там он исполнил религиозные обряды и молился с семи часов утра до полудня; собак он при этом оставил без корма, а лошади, напротив, дал вдоволь овса; в полдень, то есть в тот час, когда чудовище, по своему обыкновению, предавалось послеобеденному отдыху, рыцарь выехал из города, направляясь к болоту, а следом за ним бежали его псы, жалобно подвывая, так их мучил голод.
Однако, как я уже говорил, чудовище значительно приблизилось к городу, и рыцарь, не отъехав и на милю от ворот, увидел, как оно широко зевает, греясь в солнечных лучах и поджидая какую-нибудь добычу. Вот почему, едва только чудовище увидело рыцаря, оно подняло голову, угрожающе засвистело, взмахнуло крыльями и быстро двинулось ему навстречу.
Но эту добычу, на которую нацелилось чудовище, заполучить оказалось трудно, ибо стоило бульдогам его заметить, как они решили, что перед ними знакомое им картонное чучело, и, вспомнив, что их корм находится внутри его брюха, не обратились в бегство, а с яростью набросились на противника. Конь же вместе со всадником тоже сражались изо всех сил: один — топча врага четырьмя копытами, другой — разя его обеими руками, так что несчастная змея, которую никто в жизни так не встречал, попыталась скрыться в своем логове, но она была уже обречена: ударом меча рыцарь опрокинул ее на бок, ударом ноги лошадь сломала ей крыло, один из бульдогов вгрызся ей в живот, добираясь до сердца, а другой — в потроха, добираясь до печени. А в это время толпы жителей города, поднявшиеся на крепостные стены и наблюдавшие оттуда за сражением, восторженными рукоплесканиями откликнулись на агонию чудовища. Их восхищение воодушевило рыцаря, он соскочил на землю, отрубил змее голову, а затем, привязав ее как трофей к ленчику седла, победоносно, словно юный Давид, возвратился в город и в сопровождении всей толпы направился к резиденции ордена. Оба пса, облизываясь, шли следом за ним.
Когда Гозон добрался туда, великий магистр Гелион де Вильнёв уже поджидал там рыцаря, но, вместо того чтобы похвалить его за проявленную им смелость, он напомнил ему о своем приказе, запрещавшем любому рыцарю ордена Святого Иоанна вступать в противоборство с чудовищем, а затем, в силу этого приказа, столь удачно нарушенного рыцарем, отправил его в тюрьму, сказав, что лучше отдать весь скот и половину обитателей острова на съедение дракону, чем позволить хотя бы одному рыцарю ордена выйти из повиновения. В соответствии с этой аксиомой, истинность которой оспаривали жители Родоса, но с претворением в жизнь которой рыцарю пришлось согласиться, великий магистр отправил Гозона в темницу, а сам собрал совет, и на его заседании было решено приговорить победителя к разжалованию из членов ордена; впрочем, как легко догадаться, едва только приговор был вынесен, за ним тут же последовало помилование. Гозон был восстановлен в прежних правах и в звании рыцаря и осыпан почестями, а когда через несколько месяцев скончался Гелион де Вильнёв, победителя дракона избрали на освободившееся место великого магистра. С этого времени Гозон взял себе в качестве герба изображение дракона, и этот герб удержался в его семье вплоть до начала семнадцатого века, пока она не пресеклась.
Что же касается лошади и двух бульдогов, то их кормили на протяжении всей их жизни на средства общины Родоса, а после их смерти из них сделали чучела.
Вот то, что касается Камарга, а теперь перейдем к Кро.
Кро — та самая равнина, где происходила битва Геракла с народом, который он пытался приобщить к цивилизации; в этой битве победитель гидры чуть было не потерпел поражение, но Юпитер пришел к нему на помощь, обрушив на его врагов такой град камней, что еще и сегодня, то есть спустя четыре тысячи лет после этого сражения, провансальская равнина называется Кро — от кельтского слова «craig», означающего «булыжник», или, как считают другие ученые (ведь разные ученые всегда говорят по-разному), от глагола «kradro», что означает: «Я скриплю», воспроизводящего скрежет кованых сапог по твердым камням. Как бы то ни было, равнина в самом деле полностью покрыта камнями, весьма редкими в Камарге; но надо сказать, что между этими камнями произрастает, подпитываемая морской солью, которую приносит ветер, такая нежная и сочная трава, что пастбища Кро могут поспорить с приморскими пастбищами Нормандии; вот почему эти выпасы, за которые фермеры Боса и Шампани, кинув на них взгляд, не дадут и 50 франков за арпан, являются на самом деле землей, приносящей доход тем более надежный, что она не требует никаких предварительных затрат, а трава Кро не боится ни града, ни заморозков. Словно в земном рае, она растет здесь сама по себе, ей нужно просто не мешать расти.
Впрочем, на вид есть нечто странное в этой обширной равнине с царящими в ней, словно в пустыне, миражами и ураганами; недаром злой мистраль, с которым мы свели знакомство в Авиньоне, избрал ее своим местопребыванием. Поскольку ничто не противостоит на этой равнине его порывам, он проявляет себя здесь во всем своем могуществе; при первом же дуновении этого ветра стада, собаки и пастухи, хорошо знающие своего врага, спешат сблизиться, прижаться друг к другу и плотной массой противостоять всем его атакам. Мистраль стонет, свистит, воет, грохочет; то он вихрем проносится через всю долину Кро, и тогда камни взметаются к небу и кружатся в смерче; то он несется узким шквалом и тогда гонит перед собой камни, будто листья; то, словно огромная бронзовая борона, он срезает все с поверхности земли, и тогда, если на пути ему попадаются стоящие отдельно бараны, пастухи или хижина, он уносит их с собой, катит, калечит, ломает, убивает; говорят, что мистраль на лету проглатывает свои жертвы, ибо, когда этот ветер возвращается в свои горы, нельзя обнаружить даже клочка того, что он в своей ярости подхватывает и уносит с собой в складках своей страшной мантии.
И потому у древних мистраль считался богом, и Сенека, перечисляя способы умиротворяющего воздействия на него, рассказывает, что Август воздвиг ему храм.
Правда, в то время, когда мы пересекали равнину Кро, мистраль несомненно вернулся в свои пещеры в горах Ванту, ибо о нем ничего не было слышно.
Около двух часов пополудни наше судно остановилось; сойдя на землю, мы поинтересовались, с какой целью нас здесь высадили, и капитан ответил нам, что мы прибыли в город Бук.
Оглядевшись, мы увидели три дома: два были заперты, один открыт. Мы направились к тому, что был открыт, и обнаружили, что попали в трактир, хозяин которого в это время играл с самим собой на бильярде: его правая рука только что бросила вызов левой и, уступая ей шесть очков, уже готова была сразиться с ней.
