— Ну, друг мой, — продолжал он, — так что ты мне сейчас рассказывал?

— Я рассказывал, что, когда мы копали землю, чтобы переместить ее с одного берега на другой, обнаружилась огромная лодка, раз в десять длиннее этой комнаты, и господин Рене де Бернис, наш хозяин, мне сказал: «Пойди-ка сообщи господину мэру Эгморта, что мы нашли у старого канала корабль короля Людовика Святого». Вот я и пришел.

— И далеко отсюда место, где была найдена эта галера?

— О! Всего-навсего в четверти льё.

— Ну, тогда мы идем туда, да?! — вскричал я, соскакивая с кровати.

— Вам нужно еще время, чтобы позавтракать! От этого никуда не деться.

— Хорошо, если только завтрак не будет в том же роде, что и вчерашний обед.

— Не беспокойтесь: отбивная котлета, стакан бордо и чашка кофе, только и всего; все будет готово, когда вы спуститесь к столу.

— Понимаете, дело в том, что, хотя я и приехал только вчера, мне уже удалось изучить ваш стол так, как если бы я снял с него карту.

— И вы им недовольны?

— Напротив, более чем доволен!

— Хорошо, не беспокойтесь: сегодня я устрою вам морской обед.

— Вот как?! А где?

— В Ле-Гро-дю-Руа.

— Честное слово, вы восхитительный человек! Если мы сумеем позавтракать за полчаса, то восславим вас!

Все проявили поспешность, и, когда мы сошли вниз, стол был уже накрыт; десять минут спустя мы были в пути.

Мы так торопились посмотреть достославную галеру, что отложили обход укреплений на другое время. Вышли мы из ворот, противоположных тем, в которые входили накануне, и сразу же увидели Средиземное море: оно находилось в трех четвертях льё от нас.

— Вот, значит, на какое расстояние отступило море? — спросил я г-на Виня.

— О! — воскликнул он. — По-видимому, вы разделяете распространенное ошибочное мнение и полагаете, что во времена Людовика Святого море омывало крепостные стены.

— Но мне кажется, что именно так писали Вольтер и Бюффон: первый в своем «Опыте о нравах и духе народов», второй — в «Теории Земли».

— Тем не менее они оба ошибаются. Если вы не возражаете, — прервал себя сам наш провожатый, — давайте сядем в эту лодку: кратчайший путь лежит через лиман Маретт.

— Прекрасно. Так вы говорите, что Вольтер и Бюффон ошибаются?

— Да, несомненно. Было время, когда Средиземное море покрывало даже то пространство, где мы сейчас находимся, и простиралось по крайней мере на льё за Эг-морт; доказательством тому служат здешние лиманы и болота; но это было задолго до Людовика Святого и даже до Мария. Напротив, все доказывает, что к тринадцатому веку оно отступило к своим нынешним границам и город находился, как и теперь, на расстоянии примерно одного льё от берега. Одно из самых неопровержимых доказательств этому — а я приведу их вам несколько — состоит в том, что в наших архивах сохранилась запись, сделанная в царствование короля Иоанна, в тысяча триста шестьдесят третьем году, то есть через девяносто три года после смерти Людовика Святого, и удостоверяющая состояние порта и неотложные ремонтные работы, которые нужно было там провести. Известно по свидетельствам стариков — кое-кто из них был современником Филиппа Смелого, а их отцы присутствовали при погрузке короля и его войска на суда, — «что старый канал, шедший от Эгморта к морю, был в таком исправном состоянии, что корабли и большие лодки могли легко и без риска пройти до самого города и что после того, как его засыпали, мореплаватели никогда больше не причаливали к его устью, месту с названием Буране, из страха быть там ограбленными». Старый канал, — продолжал г-н Винь, — это тот, куда нам с вами предстоит углубиться по выходу из лимана Маретт, где мы находимся в эту минуту; из народных преданий хорошо известно, что это тот самый канал, по которому следовали галеры крестоносцев, и потому с незапамятных времен его устье носит название Гро-Луи.^[49]

— А зачем тогда на стенах города укреплены эти железные кольца, которые мы видели, когда проходили мимо? — прервал я г-на Виня. — На что еще они годны, кроме как для швартовки кораблей?

— Вот именно отсюда и проистекает заблуждение, — пояснил наш ученый экскурсовод. — Под стенами Эгмор-та действительно был порт, но внутренний, если так можно выразиться. Этим портом был Городской лиман; он и теперь еще отстоит от города всего на несколько* шагов, а в те времена, благодаря работам, проводившимся по приказу короля, был достаточно глубоким, чтобы принимать военные корабли. У Гро^[50]-Луи они входили в старый канал, следовали по нему вплоть до места его соединения с Гранд-Рубин, а оттуда через выход, который я вам покажу, входили в Городской лиман.

— В самом деле, это все объясняет.

— Теперь последнее разъяснение: оно не по поводу того, как море отступало от земли, а по поводу того, как земля отодвигала море, в чем вы можете убедиться, осмотрев местность. Как вам известно, Рона разветвляется у Арля, превращая Камарг в остров, и один из ее рукавов впадает в море близ Эгморта; так вот, эта Малая Рона, как ее называют, увлекает за собой песок, мелкий галечник и осадочные породы, которые, поскольку восточное течение беспрестанно гонит их к берегу, оседают у побережья и образуют песчаные отмели; промежутки между ними, вначале покрытые водой, с течением времени высыхают, и создаются зыбучие пески, которые мы увидим на обратном пути; а сейчас нам надо посмотреть на нечто другое, так как мы прибыли на место.

Мы высадились на правом берегу старого канала и какое-то время двигались вдоль него, потом пересекли небольшое болотистое пространство, добрались до берегов Видурля и увидели в прозрачной воде реки, на глубине в один фут, нос корабля или, вернее, огромной лодки, корма которой была еще скрыта песком, поскольку раскопки не продвинулись слишком далеко. Длина видимой части судна составляла шестьдесят три фута, наибольшая ширина — девять футов, а высота от основания киля до планшира — три фута. Что касается скрытой его части, то, насколько можно было судить по сужению корпуса, она должна была иметь в длину, самое большее, семь или восемь футов; словом, общая длина судна составляла семьдесят два — семьдесят четыре фута. Этого первого осмотра мне уже было достаточно, чтобы убедиться, что мы видим лодку, а не корабль: у кораблей того времени, образцы которых нам известны по манускриптам тринадцатого и четырнадцатого веков, форма была намного более изогнутой и тяжеловесной, а корма и нос поднимались в виде верхних палуб.

Что же это была за лодка? Было ли это обычное судно, построенное для перевозки солдат из Эгморта в Гро-Луи? Такое было бы вполне вероятно, если бы в удлиненности ее формы не проявлялось примитивное мастерство и сама она не напоминала бы так длинные пироги южных морей. Ведь Генуя, у которой Людовик Святой позаимствовал транспортные суда, в те времена уже достаточно преуспела в мореплавании, чтобы уйти от этих первоначальных форм. Из этого следует, что перед нами была обычная лодка, построенная местными рыбаками, ремесло и умения которых пытался обратить себе на пользу король-пилигрим. В конце концов, что бы ни представляла собой эта лодка, она, тем не менее, была любопытным памятником торговой культуры наших предков.

Два или три часа мы измеряли ее высоту, длину и ширину, а потом направились к устью старого канала, полностью заваленному теперь песком. Вскоре мы подошли к месту, называемому «Могилы», и под нашими ногами земля там начала отдаваться какими-то звуками. Именно там, если верить народным преданиям, были похоронены крестоносцы, умершие во время двух пребываний короля в Эгморте. Наконец, пройдя еще минут десять, мы оказались на берегу Средиземного моря.

Я уже был знаком с Внешним морем, как его называли древние, поскольку объехал все северное и западное побережья Франции, от Гавра до Гасконского залива, но Средиземное море мне довелось увидеть впервые. Передо мной была лазурная дочь Океана и Дориды, белокурая Амфитрита, своенравная богиня, чей гнев скор и неожидан, как каприз кокетки, и в то же время страшен, как месть королевы.