Мы продолжили путь, удивленные тем, до какой степени может простираться человеческое смирение, и, как и сказал нам несчастный умирающий, минут через десять увидели Эгморт, вернее его стены, ибо за крепостные валы не выходил ни один дом и готический город казался драгоценностью, старательно упрятанной в каменный ларец.
Как ни склонны обитатели Эгморта относить основание своего города к временам Мария, который, согласно Клавдию Птолемею, расположившись лагерем на Роне, воспользовался передышкой, предоставленной ему тевтонами, и прорыл от судоходной части реки до самого моря широкий канал, с тем чтобы по нему могли бы подниматься лодочники, поставлявшие провизию для его войска, на самом деле единственная эпоха, оставившая здесь реальный след, — это восьмой век, когда была воздвигнута башня Матафера, стоявшая, если верить общей истории Лангедока, на месте нынешнего города. Примерно в то же время в полульё от Эгморта, по дороге в Ним, было основано бенедиктинское аббатство; ему дали имя «Псал-моди», по названию того часто повторявшегося песнопения, которое исполняли местные монахи и которое, согласно Григорию Турскому, именовавшему его «Psalterium perpetuum»[46], было тогда в обыкновении во многих монастырях. Это аббатство было разрушено в 725 году сарацинами, а потом вновь отстроено Карлом Великим в 788 году и украшено башней Матафера. Начиная с этого времени окрестные крестьяне, обретя одновременно мирскую и духовную защиту, стали строить свои дома вокруг крепости, которая поспешила сменить свое имя на другое, связанное с названием окружавших ее стоячих вод.
В двенадцатом веке город Эгморт, находясь под покровительством и монастыря Псалмоди, и владетелей Тулузы, стал морским городом. Если верить Бернарду Тривьезско-му, канонику из Магелона, автору романа «Пьер Прованский», сочинившему его около 1160 года, порт Эгморта принимал суда из Генуи, Константинополя и Александрии. Правда, в своих записках об истории Лангедока Астрюк утверждает, что это место в романе добавлено Петраркой. Такое возможно, но отсюда не следует, что Эгморт не был достаточно значительным портом, ибо около середины тринадцатого века Людовик Святой выбрал его тем местом, где он собирал флот, которым ему предстояло командовать.
В те времена Франция была далеко не такой обширной, как сейчас: ей принадлежали тогда лишь Орлеане, Иль-де-Франс и Пикардия — первоначальные владения короны; Берри, купленный Филиппом I; Нормандия и Турень, отнятые Филиппом Августом у короля Иоанна; и только двадцать пять лет спустя Филипп Смелый унаследовал Лангедок; так что в ту пору Франция не имела ни одного порта на Средиземном море.
И потому Людовик IX начал с того, что обеспечил себе возможность пользоваться портом Марселя, предоставленным ему его невесткой Беатрисой, графиней Прованса. Но поскольку этого порта ему было недостаточно и поскольку Монпелье и прилегающие к нему земли были во владении короля Арагона, а старинный порт Агд и новый порт Сен-Жиль принадлежали графу Тулузскому, вассалу беспокойному и неверному, то он предложил аббатству Псалмоди уступить ему порт Эгморта в обмен на обширные земли, находившиеся в его владении близ Со-мьера, по берегам Видурля. Предложение было принято, и сделка состоялась в августе 1248 года. И тогда, чтобы побудить новых поселенцев обосноваться в только что приобретенном им городе, Людовик IX жалованной грамотой от 1246 года освободил жителей Эгморта от всех податей и налогов, от всех займов, как добровольных, так и обязательных, и от всех пошлин при перемещении их товаров во владениях короля; избавил от необходимости выставлять людей для военной службы вне епархий Нима, Юзеса и Магелона; отдал им в общее пользование окрестные пастбища и места для рыбной ловли; даровал право охотиться на их земле; наконец, он признал право горожан ежегодно избирать из их числа четырех консулов, наделенных властью в городе; король оставил за собой лишь право назначать судью (взяв на себя обязательство ни в коем случае не выбирать его из числа обитателей города), а также командира стражи и коменданта крепости. Эти уступки, огромные по тем временам, привели к тем результам, каких ожидал от них Людовик IX: в город, получивший столько свобод, стали стекаться жители. Порт, полностью восстановленный за счет разрушения нескольких окрестных сооружений и даже, если верить Гариелю, древних гробниц в церкви Магелона, принял в середине 1248 года многочисленный флот, к которому в августе, предшествуемый орифламмой, присоединился и сам Людовик IX, держа в руках суму с посохом — знаки своего паломничества. Наконец, 25 августа множество королевских кораблей с тридцатью шестью тысячами солдат на борту покинули рейд и направились к острову Кипр, где они должны были соединиться с остальной частью флота, вышедшей из Марселя. На борт одного из восьмисот кораблей, покинувших порт Марселя, поднялся, как это поведал он нам самолично, сир де Жуанвиль, бесхитростный и поэтичный историк этого первого крестового похода.
Всем известно, как закончилось крахом это предприятие, несмотря на то, что была взята Дамьетта; как во время своего пребывания в этом городе в ожидании разлива Нила и подкрепления, которое граф Пуатье должен был привезти с собой из Франции, воины Господа развратились до такой степени, что, по словам Жуанвиля, дома терпимости, содержавшиеся придворными короля, стояли даже рядом с королевским шатром, и как, наконец, после победы при Мансуре, где был убит граф Артуа, голод, болезни и греческий огонь причинили такой ущерб христианскому войску, что Людовику IX, не имевшему больше возможности наступать на Каир, пришлось думать об отступлении. Именно во время этого отступления, а вернее беспорядочного бегства, король был настигнут, окружен и взят в плен в Минье, а затем препровожден в Мансуру, где султан предложил вернуть ему свободу за восемьсот тысяч бизантинов. «Короля Франции нельзя выкупить за деньги! — отвечал Людовик IX, — его можно лишь обменять на императора или на город. Возьмите Дамьетту в качестве выкупа за меня и восемьсот тысяч золотых бизантинов за мое войско». Несмотря на последовавшую тем временем смерть султана, договор между мамелюками и «самым гордым христианином, когда либо виденным на Востоке», был заключен именно на этих условиях.
Король тотчас же сел на судно в Александрии, но, вместо того чтобы возвращаться во Францию, направился в Святую Землю, где он оставался три месяца, по-прежнему ожидая из Европы подкрепления и денег, но ни то, ни другое так и не прибыло. Там же в 1252 году он получил известие о смерти матери, и эта новость заставила его принять решение о возвращении во Францию. Он отплыл из порта Сен-Жан-д’Акр и 17 июля 1254 года высадился на Йерских островах.
Со временем Людовику IX, который в надежде на второй крестовый поход продолжал носить на своем одеянии крест, удалось добиться установления мира в своем королевстве. Увидев, что ему можно покинуть Францию, не оставляя ее в опасности, он тут же созвал Парижский парламент, предстал перед ним, держа в руках терновый венец Господа Иисуса, и повелел вновь собрать войско. Именно тогда он вознамерился окружить крепостными стенами город Эгморт, а поскольку римский папа родился в Сен-Жиле и, прежде чем занять святой престол, был последовательно солдатом, адвокатом Парижского парламента и королевским советником, король доверился ему.
И вот в то самое время, пока король держал свой двор в Сен-Жиле в ожидании генуэзских кораблей и там устраивались празднества в честь послов Михаила Палеолога, была намечена линия, по которой должны были пройти укрепления вокруг Эгморта. Король хотел, чтобы по очертаниям, внешнему виду и устройству они были такими же, как укрепления Дамьетты, дабы всегда напоминать о победе, с которой начался его первый крестовый поход. Но как раз в то время, когда собирались заложить первые камни крепостных стен, прибыли долгожданные корабли под командованием графа Альфонса, и это предопределило отъезд короля.
Первого июля 1270 года Людовик Святой покинул берега Франции, а 25 августа того же года скончался на ложе из пепла, в том самом месте, где посланец Рима нашел Мария сидящим на развалинах Карфагена.
