«Ну как, бригадир?» — спросил он меня на первом же смотре.
«Знаете, генерал, — отвечал я, — до сих пор я полагал, что обладаю кое-какой силой, но теперь вижу, что я просто ничто по сравнению с вами».
«То-то же! Вот тебе луидор, выпей с друзьями за мое здоровье; но в следующий раз не смей без сабли выходить в город».
Однако это второе предостережение было излишним: я и первого-то не забыл.
Я пожал руку старому солдату, который касался руки моего отца и который так хорошо помнил свое первое ремесло, когда понадобилось встать на защиту того, кто, не будучи моим отцом, тоже называл меня своим сыном.
ГАРСКИЙ МОСТ
На следующий день в семь часов утра мы были разбужены нашим ученым экскурсоводом. Он пришел за нами, чтобы повести нас в Вильнёв-лез-Авиньон. Мы дали распоряжение Буайе поджидать нас на дороге в Ним, а сами прошли по Деревянному мосту, затем по острову посреди Роны, потом по второму мосту, наплавному, и оказались в Вильнёве.
Отыскивая место, откуда открывался бы вид на город, мы заметили молодого человека, уже нашедшего для себя такую точку обзора, а подойдя ближе, узнали в нем нашего превосходного друга, поэтичного художника Поля Юэ, воспевающего печальные дюны, дикие ланды и широкие кругозоры. Это было просто чудо — встретить его вот так: в двухстах льё от Парижа, не договариваясь заранее о встрече, да еще с уже готовым рисунком. Мы подождали, пока он нанесет на нем последние смелые штрихи, после чего рисунок тут же перешел из его папки в нашу и мы все вместе отправились осматривать Вильнёв.
Среди готических зданий Вильнёва прежде всего обращает на себя внимание чрезвычайно красивая башня четырнадцатого века, сложенная из тесаного камня с выступами ромбовидной формы; будучи соединена другими оборонительными сооружениями с развалинами старого замка, она предназначалась, вероятно, для надзора за мостом Святого Бенезе, напротив которого она стоит.
Примерно того же времени и церковь, по архитектурному стилю относящаяся к готике конца тринадцатого века; в ней находится картина «Снятие с креста» итальянского мастера, возможно Джоттино, который, явившись в город, чтобы расписать капеллу дворца, мог заодно оставить после себя и эту картину, написанную в удивительных красках, но помещенную в такое место, что нужно иметь чутье художника, чтобы отправиться сюда на ее поиски. Впрочем, это не единственное замечательное произведение живописи, погребенное в этом захолустье: местная больница располагает образчиком искусства пятнадцатого века, ни в чем не уступающим фрескам Кампо Санто в Пизе. Это подражание Орканье и Симоне Мемми, представляющее Судный день. Верхнюю часть картины занимает Троица; под Святым Духом, между Отцом и Сыном, восседает Дева Мария, наполовину скрытая их одеяниями. Вокруг них ангелы с зелеными и красными крыльями, написанные в манере, которая напоминает византийскую, а под их ногами — проклятые и бесы. Народное поверье приписывает эту картину самому королю Рене, которому я в таком случае готов простить его неудачное царствование, раз уж он был таким великим художником. Среди ангелов, как утверждают, есть изображения нескольких знатных прованских придворных, оставшихся верными королю в его злосчастной судьбе; среди проклятых — портреты тех, кто, подобно Иуде, предал его за горстку сребреников.
Наконец, в одном из уголков картезианского монастыря, распроданного по частям во времена Революции, в сарае, принадлежащем одному бедному виноградарю приютилась, как величественный обломок прошлого среди других обломков, гробница Иннокентия VI — чудо четырнадцатого века, сравнимое с надгробием Иоанна XXII по исполнению колоколенок, столбиков и орнамента с изображением листьев. К сожалению, фигурки, украшавшие ее цоколь, одна за другой были вырваны и распроданы, а лицо и руки изваяния папы покалечены. Наконец, через полстолетия Авиньон соизволил заметить, что в его предместье находится скульптурный шедевр, и пожелал перевезти его в свой музей. Со своей стороны, обитатели Вильнёва, узнав о готовящемся событии, вздумали сделаться любителями искусства и воспротивились переносу гробницы, так что пока оспариваемое сокровище остается на прежнем месте, подвергаясь надругательствам со стороны детей, чьи удары весьма разрушительны, особенно когда они обрушиваются на изображение человека. При виде того, как мы сожалели об этом варварстве, нас стали успокаивать, уверяя, что будут приняты все меры для перевозки гробницы в одну из часовен больницы.
Еще одна достопримечательность Вильнёв-лез-Авиньона, относящаяся к настоящему времени и не менее поразительная, — красота местных женщин: среди встретившихся нам не было ни одной, которая не отличалась бы удивительной красотой. Мы поинтересовались у сопровождавшего нас крестьянина, известно ли ему, чем это можно объяснить.
— Бог ты мой, господа, — отвечал он, — да это же проще простого: до Революции у нас здесь был монастырь картезианцев и бенедиктинцев, а все они — мужчины видные.
Мы прервали объяснения нашего простодушного знатока местной истории, ибо узнали все, что хотели узнать.
Между тем пришло время догнать наш кабриолет. Мы распрощались со своим новым другом Р… в надежде, что дела заставят его посетить Париж. Что касается Юэ, то, не зная, чем себя занять, он решил сопровождать нас до Тарского моста. Часа через два мы добрались до Ремулена и там в первый раз увидели Тар, берущий начало близ Сен-Жермен-де-Кальберта. Реку пересекает канатный мост — настоящие качели, подвешенные на четырех колоннах с каннелюрами, таких же изящных и воздушных, как он сам.
Эта образцовая легкость производит такое сильное впечатление, что какой-то любитель танцев написал на колонне: «Мост Тальони». Так это название за ним и осталось.
К несчастью для этого моста, у него есть сосед, который, словно магнитная гора из «Тысячи и одной ночи», так быстро притягивает к себе путешественника, что у того едва хватает времени хотя бы взглянуть на этот шедевр современной промышленности.
Мы вышли из кареты, чтобы дать время отдохнуть лошадям, которым предстояло в тот же вечер доставить нас в Ним, а сами вместе с местным проводником двинулись по проселочной дороге, сокращавшей путь примерно на четверть часа. Минут сорок мы шли вдоль подножия горы, в нетерпении то и дело спрашивая, долго ли нам еще идти, как вдруг сквозь сумрачную листву каменных дубов и олив, вырисовываясь на фоне голубого неба, показались две или три арки теплого желтого цвета — это была головная часть римского исполина. Мы продолжали идти вперед, и за первым же поворотом дороги, огибавшей гору, он открылся нам весь целиком шагах в ста от нас.
Невозможно передать впечатление, производимое этой гранитной цепью, которая соединяет две горы; этой каменной радугой, которая заполняет весь горизонт своими трехъярусными крытыми галереями, за восемнадцать столетий роскошно вызолоченных солнцем. Мне доводилось видеть некоторые из чудес этого мира: Вестминстер, гордый оттого, что ему доверено хранить королевские гробницы; Реймский собор с его каменными кружевами; сокровищницу дворцов, именуемую Генуей; Пизу и ее падающую башню; Флоренцию и ее собор; Терни и его водопад; Венецию и ее площадь Святого Марка; Рим и его Колизей; Неаполь и его порт; Катанию и ее вулкан; я спускался вниз по Рейну, несомый его стремительным течением; я видел, как передо мной встает Страсбург с его сказочной, будто волшебницами возведенной колокольней; я видел, как встает солнце над Риги и как оно садится за Монбланом, — так вот: ничто из увиденного мною (за исключением, однако, храма Сегесты, тоже затерянного в безлюдном пространстве) не показалось мне столь же прекрасным, столь же грандиозным, столь же монументальным, как это потрясающее гранитное творение, именуемое Гарским мостом.
И я тотчас подумал о Ремуленском мосте, построенном для того, чтобы избавить путешественников от труда перебираться по Гарскому мосту. И в самом деле, тот, кто проделывает пятьсот льё, чтобы увидеть Кампо Санто, колонну Траяна и Помпеи, благодаря этой технической выдумке сокращает свой путь на два льё и проходит мимо чуда, равного которому нет нигде, даже не догадываясь об этом.
