Если бы подобное приглашение Жером услышал накануне, он отказался бы от него из-за своего озабоченного душевного состояния, которое не позволяло ему предаваться никаким развлечениям.

Но смерть огромного зайца полностью изменила его настроение, и ему казалось, что столь радостный день следует и завершить как можно радостнее.

Однако он избрал для возвращения в Тё дорогу, идущую мимо деревни, где находилось его жалкое жилище.

Крюк, который им пришлось проделать, довольные охотой иностранцы даже не заметили.

Дедом владели две мысли.

Прежде всего, ему не терпелось отдать жене золотую монету, чтобы в его хижине был такой же праздник, как и в гостинице.

Помимо этого, ему хотелось показать всему своему семейству ужасного огромного зайца, отныне безвредного.

Бабушка стояла на пороге хижины, словно ожидая какую-то важную новость.

Издалека увидев мужа, она сразу же побежала ему навстречу.

"Ну как?" — воскликнула она.

Дед открыл охотничью сумку, висевшую у него под правой рукой, извлек оттуда огромного зайца и, подняв его за лапы, показал добычу супруге.

"Вот, сама видишь", — отозвался он.

"Какой огромный заяц!" — воскликнула переполненная радостью женщина.

"Бог ты мой, ему больше не удастся царапать мне ноги под столом".

"О, конечно же, это так! И кто же его убил? Один из этих господ?"

"Нет, я".

"Ты?!"

"Да, я, и к тому же с большого расстояния, можешь мне поверить; мою дробь должно было подталкивать дыхание дьявола, чтобы она достигла цели".

"Нет, Жером, то было дыхание Бога".

"О чем это ты говоришь?"

"Послушай меня, Жером, и покайся. Сегодня утром я, не говоря тебе об этом, отслужила молебен святому Губерту, чтобы он благословил твое ружье и твоих собак, и это святая вода сняла с тебя проклятие и придала твоей дроби такую чудесную силу".

"Ах-ах!" — язвительно откликнулся дед.

"Ты что, все еще будешь сомневаться?" — спросила добрая женщина.

Дед в ответ лишь насмешливо кивнул.

Однако ему не хватило смелости сказать что-нибудь вслух.

"Жером! Жером! — вздохнула бабушка. — Надеюсь, после ниспосланного тебе в дар чуда у тебя больше не будет сомнений в Господнем милосердии".

"А у меня и нет больше никаких сомнений в нем".

Бабушка сделала вид, что не понимает смысла, приданного ответу:

"Что ж, если у тебя нет никаких сомнений в нем, окажи мне милость, которая меня воистину осчастливит!"

"Какую же?"

"По дороге в гостиницу стоит церковь; войди туда и стань на колени — вот все, о чем я тебя прошу".

"Я уже не помню молитв, — ответил Жером. — Что мне делать в церкви, если я не умею молиться?"

"Ты скажешь только: "Благодарю тебя, Господи!" — и осенишь себя крестным знамением".

"Завтра, — сказал дед, — завтра. Я ведь не отказываюсь".

"Но знаешь ли ты, несчастный, — в отчаянии воскликнула добрая женщина, — что находится между сегодня и завтра? Быть может, пропасть. Можно ли быть когда-либо уверенным, что услышишь, как часы будут отбивать следующий час?! Жером! Жером! Сделай то, о чем я тебя прошу: зайди в церковь, друг мой, зайди в церковь во имя твоей жены и твоих детей! Произнеси молитву, которой я тебя научила, и перекрестись — больше я ни о чем тебя не прошу, и Господь не просит тоже, но только зайди туда".

"Завтра ты дашь мне свой молитвенник, и я прочту все, что ты пожелаешь".

"Молитвы, Жером, не в книгах; молитвы — в сердце. Окуни свои пальцы в святую воду и скажи только одно: "Благодарю". Разве ты не сказал спасибо этим господам, когда они дали тебе золотую монету? Неужели тебе тяжелей сказать это Богу, который даровал тебе жизнь, здоровье, душевный покой, чем этим иностранцам, давшим тебе двадцать четыре ливра?"

И бабушка взяла мужа за руку и потянула его в сторону церкви.

"Нет, только не в этот вечер, — воспротивился дед, раздраженный такой настойчивостью, — потом, потом; господа охотники ждут меня в гостинице, и я не хочу, чтобы они по моей вине ели остывший ужин. Держи, вот тебе двадцать четыре ливра, которые они мне дали в качестве вознаграждения; купи хлеба, вина, мяса; приготовь для детей хороший ужин и успокойся: обещаю тебе завтра пойти на малую мессу, в воскресенье — на торжественную мессу, а в ближайшую Пасху — на исповедь. Теперь ты довольна?"

Бедняжка только вздохнула и отпустила руку мужа.

Потом она неподвижно стояла там, где он расстался с ней, и взглядом следила за ним до тех пор, пока он не исчез из виду.

Затем она с тяжелым сердцем вернулась домой.

И вместо того чтобы ужинать, она стала молиться.

Вечером в гостинице "Льежский герб" было очень весело.

Чаще всего охотники оказываются весельчаками с отличным аппетитом.

Оба иностранца, которым дед послужил провожатым, в этом отношении вполне заслуженно составляли часть великого братства Святого Губерта.

Бутылки беспрерывно сменяли друг друга, и браунбергер и йоганнисберг текли рекой.

Дед с наслаждением возобновлял знакомство с этим славным напитком, который он оценил чо достоинству в дни своего достатка, и теперь пил, не отставая от иностранцев.

За подобным занятием время летит быстро.

Вот так же быстро оно пролетело и для троих собутыльников, и, когда башенные часы пробили двенадцать ударов, охотники могли бы поклясться, что не было и десяти.

Бой часов еще не отзвучал, как вдруг могучий порыв ветра, подобный дыханию урагана, поколебал в лампе язычок огня.

Все трое, как иностранцы, так и мой дед, почувствовали, как по телу у них прошел холод, и от этого леденящего холода волосы на их головах встали дыбом.

Они все одновременно поднялись из-за стола.

В эту минуту им послышался какой-то громкий вздох из того угла, где они сложили свои ружья и дичь.

"Что это?" — спросил один из иностранцев.

"Не знаю", — ответил другой.

"Ты слышал?"

"Да".

"Что ты слышал?"

"Что-то вроде жалобы неприкаянной души".

"Пойдем посмотрим".

И они сделали движение, намереваясь направиться в угол залы и при этом поглядывая, не пойдет ли туда вместе с ними дед.

Но дед стоял на месте, бледный, онемевший и дрожащий как лист.

Неподвижный взгляд Жерома Палана был прикован к его охотничьей сумке, которая странно шевелилась в полутьме.

Внезапно бледность на его лице стала мертвенной.

Его пальцы судорожно вцепились в руку одного из охотников.

Другой ладонью несчастный заслонил себе глаза.

Огромный заяц просунул свой нос в щель между двумя пуговицами, на которые была застегнута сумка.

Вслед за носом он просунул голову.

Вслед за головой появилось все его тело.

Затем, словно он находился на безлюдной вересковой пустоши, заяц принялся обгладывать зеленую ботву с пучка моркови.

И, не переставая ее обгладывать, он метал на деда те жуткие сверкающие взгляды, от которых у несчастного охотника едва не помрачился ум.

Дед раздвинул закрывавшие глаза пальцы, чтобы увидеть, осталось ли на месте жуткое животное, и встретил тот же испепеляющий взгляд.

У несчастного вырвался вопль, словно пламя этого взгляда обожгло ему сердце.

Затем, не произнеся ни звука, он бросился к двери, открыл ее и опрометью побежал в поле.

Заяц оставил в покое морковную ботву и понесся за охотником.

Бабушка, стоявшая на пороге хижины в надежде на возвращение мужа, увидела, как он промчался мимо, не обращая на нее внимания и не отвечая на ее крики.

Вслед за Жеромом скакал огромный заяц, который стал еще больше, чем он был прежде.

Они пронеслись так быстро, что казались привидениями.